Скатилась в воронку, в ушах звенит,
Качается свет в глазах,
- Сестрица… - я думала, он убит...
Надежда, сомненье, страх.
Сегодня я делала, что могла,
На целую жизнь вперёд,
Атака подавлена, цепь легла,
Пошли миномёты в ход.
Руками елозит, гребёт к себе,
Схватил за рукав, дрожит,
Травинка прилипшая на губе.
Нелепо нога торчит.
Сестрица… шарахаюсь под огнём.
И опыта – с гулькин нос,
Топорщит расколотым остриём,
Из мяса белая кость.
Разбита, раздроблена –не срастись
А в ране тряпьё и грязь,
Здоровый амбал, как его нести,
Атака ведь сорвалась.
Новёхонький, бурый, шершавый жгут,
На верхнюю треть бедра,
А пули поверху свистят, поют,
Затянут, держит, пора.
В тылу артиллерия голосит.
Назад покатился бой,
Губами бескровными шевелит,
И дёргает головой.
Как вскинется! - Дура! Она моя!
И хвать – за приклад рукой.
Сквозь зубы – карминовая струя,
Глаза побелели. Боль...
Не сметь раскисать! Тетёха, квашня!
Покрепче стиснула нож,
- А ну, побранись ещё у меня!
От дури своей помрёшь!
Воронка тебе не крепкий окоп,
А немец опять гвоздит,
Смертельно белеет упрямый лоб,
И только зубами скрипит.
Врубилась, расслаивая пучки,
Тягучих, жемчужных жил,
Терпи, окаянный, не сволочи,
Клянусь – останешься жив!
Терпи, мой хороший, терпи родной,
Разрыва горячий дых.
Живут же другие с одной ногой,
А то и вовсе без них.
- Фашистка поганая, сучья дочь!
Привыкла резать живьём!
Хорошая вещь – санитарный нож,
С изогнутым остриём.
- Наверно, тебя родила змея!
Не тронь её, слышишь, ты!
Тянула и дёргала на себя.
Готово, теперь бинты.
Мотаешь в обратку и в колосок,*
Выводишь, как на показ.
Для храбрости – спирта один глоток,
Да так, что слёзы из глаз.
Гляди ка, ругается, еле жив,
А носом повёл, как пёс,
- Глотни, окаянный, сугрев для жил,
Ну всё, ишь губа, прирос!
- Жалеешь, зараза, ещё налей! -
Неймётся, вот злющий, чёрт
- Не зря до войны не любил врачей!
Как чувствовал – повезёт!
Винтовка… винтовка нам дорогаэ
Нельзя оставлять врагу,
В корявом ботинке его нога…
Зачем я её волоку?!
Трещат разрывные, песок в глаза,
Примерился пулемёт,
- А ногу! Забыла! Ну, ты, коза!
Мне доктор её пришьёт!
- Толкайся здоровой, тяжёлый, гад…
Ползи, кому говорю!
И всё оборачивался назад,
И всё поминал родню…
Грозил, что прибьёт меня костылём,
Как только начнёт ходить!
И клялся, что лучше век бобылём,
Чем с этакой лярвой жить!
Не помню, как я его волокла,
как пулю нашла в плечо,
внезапно упала немая мгла,
в которой так горячо.
Горячка, беспамятство, липкий страх.
накаты тупой тоски
очнулась на скомканных простынях,
уже без правой руки.
Медалька ждала за последний бой,
«Отвагу» вручил главврач,
И долго училась левой рукой…
Дубовая, прямо плач!
Другая война, со своей бедой,
Тянулась ночи и дни.
Попробуй ка спичку зажечь одной,
Умаешься, чёрт возьми.
Патрон – зажигалка, окопный шик,
- Закуривай, маета,
И вдруг удивлённый, сдавленный вскрик,
-Так это ведь ты, тогда!
Припомнила – точно, его глаза,
Упрямый, с горбинкой, нос.
- Та самая, лярва, змея, коза…
- Прости, не со злобы нёс.
- Простила давно, и как видишь, я,-
мотнула рукав пустой.
Потупился кротко, - Тогда друзья?
-Зовут тебя как? – Ильёй.
- А ты? - Ефросиньей. – Ох, хороша!
Красиво… - Отставить лесть!
- А знаешь, сестрица, что я левша?
Считай, что рука тебе есть.
Вот так и сдружились, судьбе назло,
Калечество, седина,
вот, так и слюбились, даря тепло,
два сердца, а всё война.
А после, в кругу боевых друзей,
Кому повезло дожить,
Илья вспоминал о ноге своей,
Что где то в полях лежит.
- Земля будет пухом и ей, того,
Пускай со мной костыли,
Зато пострелята сынки – ого,
Сверкают пятки в пыли.
Открыты для юности все пути,
Водою текли года.
И снова просил у жены – Прости,
Я ведь не со зла тогда.
10.10.2016. Пятаченко Александр.