На фронте воевали,
Серёга и Степан,
в пехоте бедовали,
от голода и ран.
Перловый суп "лупили",
вдвоём из котелка,
И рыжий мох курили ,
Заместо табака.
В проклятом сорок первом,
израненный, без сил,
Дружок Серёга верный,
через леса тащил.
А нынешней субботой,
Степан не оплошал,
Под страшным артналётом,
Серёгу откопал.
Обрушило землянку,
но он успел, отрыл,
А после пару танков,
немецких подпалил...
Такие куролесы,
в горниле у войны
Серёга - из Одессы,
Степан - из Костромы...
Степан - степенный, точный,
Серёга - шебутной,
Степан - с женой и дочкой,
Серёга - холостой.
Что починить, наладить -
часы иль патефон,
Даже штабные "дяди",
к Степану на поклон.
А где позубоскалить,
когда тоска согнёт,
Серёга первый парень,
и спляшет, и споёт.
Свернувши самокрутку,
про Гитлера и вошь,
Загнёт такую шутку,
животик надорвёшь...
Вот так и воевали,
два друга третий год,
Медали обмывали,
гадали наперёд...
Как будут после бойни,
работать, жить, любить,
По крайней мере, тройню,
детишек народить...
Дразнить судьбу лихую,-
- загадывать вперёд...
Поднялся в штыковую,
родной стрелковый взвод.
Орали, матерились,
ныряя в красный ад
Сошлись! Закопошились,
как сотни лет назад.
Друзья рубились рядом,
Серёга - вёрткий бес,
Степан лупил прикладом,
аж брызги до небес.
Лопатками, ножами,
звериный приняв вид!
Грызи его зубами,
пока не захрипит!
Но немец - не плакатный,
которого плевком...
Нацелился Степану,
в подреберье штыком,
Стрелять - патроны вышли!
и времени впритык !
Осталось только крикнуть,
и кинуться на штык!
Очнулся в медсанбате
всё бело, как в раю,
И докторша в халате,
присела на краю...
Постели, держит руку
и упредив вопрос -
- Скажи спасибо другу,
что вовремя донёс.
А санитар приметил, -
- Отвёл ему рожон.
Тебя поить до смерти,
он водочкой должон.
На санитарный поезд,
ступай ка, долечись
А после будет отпуск...
герою. Чем не жизнь.
Но загрустил Серёга,
о тяжком, дорогом,
Заказана дорога,
Одесса под врагом.
Маманя и сестрица,
- ни весточки от них,
А батя на границе,
в сороковом погиб.
А там не забалуешь...
поди, лютует враг,
Душа бойца тоскует
сжимается кулак.
Степан поправил простынь
и говорит ему
Подлечишься и трогай,
к моим на Кострому.
Свези жене письмишко
приветы на семью,
А доченьке - Иришке,
вот, карточку мою.
Когда война случилась
ей минул год всего.
Вернусь и не признает,
папаню своего.
Передохни, Серёга,
война не убежит.
Сходи с отцом на Волгу,
в рыбалке подсоби.
Рыбак, которых мало,
отец, тебя, родной,
Накормит до отвала,
Стерляжьею ухой.
Серёга тихо дышит,
так больно - спасу нет
А Стёпка адрес пишет
на пачке от галет.
Уехал санитарный,
Туман пути покрыл.
Степан стоял, печальный,
пилотку теребил.
Два месяца промчались,
здоровый и живой,
Серёга постучался,
к товарищу домой.
Вечернею порою,
у тёсовых ворот,
Но что то тихо в доме,
уж ночка настаёт.
Неужто не случится,
под крышей ночевать,
Но тут старушка вышла,
Калитку отворять...
Хотел войти с приветом,
от мужа и сынка,
Но видит - в доме этом,
тяжёлая тоска...
Вся чёрная, вдовица.
Степанова жена,
зовёт его садиться
на лавку у окна.
Высокая, бесслёзно,
приткнулась под стеной.
Как тонкая берёза,
прибитая грозой.
И девочка - милёныш,
глаза полны тоски.
Как маленький зверёныш
глядит из под руки.
- Простите, мне неловко,
- Пустое, ничего...
Пять дней, как похоронку,
прислали на него.
Написано в бумаге,
«отважно, до конца
не изменив присяге,
пал смертью храбреца».
А дальше дата, подпись,
печати с двух сторон,
И маленькая пропись,
«посмертно награждён».
Погиб. Посмертно. Точка.
за мамкой схоронясь,
Глядит Иринка, дочка -
вся в папу удалась.
Недетская забота,
В глазах немой укор,
Страшнее пулемётов,
направленных в упор!
Как ей сказать, попробуй,
сироточке трёх лет.
Что ты сидишь, здоровый,
а папки больше нет.
Забытое в заботах,
печёт, хоть волком вой,
сквозь гимнастёрку фото,
где он ещё живой.
Старик седой зашаркал,
бутылку наклонил,
Зажёг свечной огарок,
горючую налил.
Кивнул...дрожали губы
хватил стакан до дна.
И выдавил сквозь зубы,
- Проклятая война...
Сидели, вспоминали,
всю ноченьку сполна...
За стенкою шуршали,
Старуха и жена.
Свеча треща, мигала,
тень лезла по стене,
А девочка кричала,
и плакала во сне.
Поутру умывался,
гоня похмельный ил,
В дровянике размялся,
дровишек нарубил.
Вокруг такая осень!
Все в золоте земля.
На улице голосит,
ватагой ребятня.
Воюют пострелята...
Серёга закурил,
поёжился - прохладно,
и двери отворил.
Солдату что собраться,
обмотки и шинель,
Пора. Но Стёпкин батя,
не выпустил за дверь.
- Останься ненадолго,
уж скоро сорок дён,
Родни сойдётся много,
Степана помянём.
Прошу не для забавы,
в работе подмогни,
В артели одни бабы,
да горстка ребятни.
Ты в отпуске, служивый,
а никуда война,
не денется, помилуй,
уважь мои года.
Остался. При артели,
вломил за пятерых.
Поминки подоспели,
головушкой поник.
Столы, мелькают лица,
махорочный туман.
Хотел солдат напиться,
но хмель его не брал.
Наутро распростился,
с сироткой и вдовой,
В обратный путь пустился,
назад, к передовой...
Полк на Днепре вцепился,
в обрывы Букрина,
Сергей перекрестился,
встречай меня, война...
Душа заледенела,
там страшно и темно,
И шутки между делом,
не шутит он давно.
Открыто шёл на пули,
спирт, будто воду пил,
Атаку штыковую,
особенно любил.
Трава от крови гуще…
Без жалости к врагу,
Одним ударом лущил,
и каску, и башку!
Холерою нередко,
комбат его ругал,
Но в гиблую разведку,
"холеру" посылал.
В заслоны и на дзоты...
сам чёрт его хранит,
всегда идёт с охотой,
угрюмый одессит.
Был ранен, из санбата,
попуткой убежал,
- На мне, как на собаке,
комбату отвечал,
Скуластый, тощий, страшный,
в землянку заглянул,
Поковырялся в каше,
махорочки стрельнул.
В окопе, словно дома,
обжиться не впервой,
Уснул бывалый воин,
а завтра снова в бой.
Победа! Заслужила,
пехота - соль войны.
Гулянка закружила,
в том нет его вины…
Что яростно и слепо,
глотая лютый спирт,
рычит и палит в небо,
"холера" - одессит.
Однажды утром ранним,
в печальный, вдовий дом,
Явился гость нежданный,
уселся за столом.
Опешившей хозяйке,
метал из-под руки,
Консервы и подарки,
цветастые платки.
Иришке - шоколадки,
конфеты и халву,
и куклу - если тронешь
послышится - Агу...
Тут и на деда с бабкой,
припасено добра.
Но всхлипнула украдкой
Степанова вдова.
Старушка занемогла,
как врач не ворожил.
А свёкор ненадого
супругу пережил.
Недавно схоронили,
тоска в дому опять.
А ты скажи на милость,
как это понимать?
Я, парень, не шалава,
кидаться на платки,
С войны вернулось мало,
балуют мужики.
Поправив гимнастёрку,
(звенит иконостас),
Серёга глянул твёрдо,
не отрывая глаз.
Сказал, что с тех поминок,
уже который год,
С дочуркою Иринкой
она в душе живёт.
Не избежал судьбины,
остаться сиротой.
Расправились румыны,
с маманей и сестрой.
Носили в катакомбы,
лекарства и еду...
А дом разбило бомбой,
в сорок втором году.
Поверь - не для забавы,
явился самосват.
А коль худая слава,
тут я не виноват.
Но, кто плести посмеет -
я живо пасть заткну,
Жить криво не умею,
научен за войну.
Что крыть, душа живая,
к живому прирастёт.
Стояла и дрожала,
смотрела, как он ждёт.
Горючий тяжкий камень,
удел сиротский, злой,
его огонь расплавил,
и вымыло слезой.
Иришка на колени,
забралась, щебеча,
Возилась в умилении,
медалями бренча.
- Ты будешь моим папой.
Без папы нам беда,
и мама больше плакать,
не станет никогда.
- Я буду тебя слушать,
и маме помогать,
и даже кашу кушать,
игрушки убирать.
На Новый год за ёлкой,
мы сходим в лес с тобой,
Нас забоятся волки -
ведь папка мой - герой.
Он с немцами сражался,
мы ждали целый год.
Теперь он вместе с мамой,
мне братика найдёт...
Она едва шептала,
- Ох, стыдно делать вид.
Я так и не сказала,
ей, что Степан убит.
Он прошептал - Не бойся...
какой там, к чёрту, срам.
И слёзы у обоих,
катились по щекам.
Сплетала нервно пальцы,
взглянула на порог.
Сказала - Оставайся,
пускай нас судит бог...
Пятаченко Александр.
25. 05. 2016г.