Над рельсами туман и тишина.
На стрелках еле фыркал маневровый,
Округлые цистерны, три коровы,
Как в молоке, не видно ни рожна.
Прислушивался к дальним голосам,
Мужчина, воин, муж… вчерашний мальчик,
Качался деревянный чемоданчик,
Поддакивал уверенным шагам.
Расплылся дымный след над головой,
До Брест-Литовска, самым ранним рейсом.
Ещё звенят сверкающие рельсы,
Потея чистой, бисерной росой.
Новёхонький, хрустящий лейтенант,
Вот только что, явился, из столицы,
Высокий долг – у западной границы,
Служить, ведь на слуху опять война.
И кажется туман пороховым,
И холодок рассветный лихорадит,
В кармане - письмецо любимой Наде,
Отправить на вокзале, заказным.
О главном самом так и не сказал,
На выпуске, целуясь за портьерой…
Как древняя, замшелая галера,
Явился сизый, дремлющий вокзал.
Высоких окон переплёт литой.
В буфете, на эстраде, скрипка плачет,
Дрожкач* кемарит, и понуро, кляча,
Качает вислогубою башкой.
Кухонный чад – мешком по голове,
Табак, вино в столетнем, чёрном штофе,
Буфетчица-толстуха варит кофе,
В огромной, словно колокол, джезве*.
Мальчонка, по всему, её сынок,
Приветливая, милая улыбка,
Между столов шныряет ловкой рыбкой,
Зовёт присесть за столик, в уголок.
Костюмчик морячка на сорванце,
Нарочитая, взрослая манера…
И спрашивает «пана офицера»,
С умильной, важной миной на лице.
Путейский, красноносый, прикорнул,
В огромной лапе - водочная кварта*
Хотел спросить яичницу на завтрак,
Но вдруг разверзло небо тяжкий гул.
Ударило, взметнуло, тут и там,
разрывы, - дерева в ночи поблёклой.
Со звоном – дрызгом вылетели окна,
Железо стегануло по стенам.
Внесло в потоке битого стекла,
Кобылу, дрожкача, обломки брички,
Вскричала скрипка, точно истеричка,
И струны завивая, умерла.
Смешало чашки с угольной золой,
Стаканы, кольца жареного лука…
Скрипач ловил оторванную руку,
Пурпурной, размочаленной культей.
Растягивая онемевший рот,
Безумно, во спасение надеясь,
Вращал глазами пьяненький путеец,
Облапивши распоротый живот.
Осыпан злыми брызгами зеркал,
Оцепенелый, словно в карауле,
Сидел на колченогом, венском стуле,
И ничего ещё не понимал.
Взрывная, всё сметавшая волна,
Тротиловый, тошнотный, хриплый выдох,
Ещё произнести он был не в силах.
Со знаком восклицания - «ВОЙНА»!
Затихло, и примерно пять минут.
В ушах звенели адские цикады.
Истратили, наверное, снаряды,
Готовые на нынешний «капут».
Зловеще нависал над головой,
Шмат штукатурки, в драной оторочке,
Журчало пиво из разбитой бочки,
Запенивая трупы под стеной.
Сквозь огненные, жёлтые нули,
Увидел сквер, снарядами изрытый,
Почувствовал дрожание избитой,
Израненной, дымящейся земли.
Вот так оно бывает… на войне,
В чужой, угластой, ломаной огранке,
По рельсам переваливались танки,
С кургузыми крестами на броне.
А дальше, на причале, у реки,
Ломали разлинованный шлагбаум,
Солдатики, одетые в «фельдграу»*
Немецкие захватчики. Враги.
Случается такое на войне…
Он не успел явиться по команде,
Среди развалин встал, как на параде:
- Все, кто живой! Кто дышит! Все ко мне!
Избитый, разношерстный, сборный взвод.
Рабочие, деповские ребята,
И выжившие, шалые солдаты,
Проводники, обходчики… народ.
Простой народ, от гайки, от сохи,
Учительница, дворник, участковый,
Два «погранца», «дегтярь» блестящий, новый,
Сапожник – старикашка без ноги.
Зато стреляет – дорого гляди,
Брусиловский*, стреноженный рубака,
Назло немецким, нынешним воякам,
«Георгий»* серебрится на груди.
Не вышло за минуту, взять «нахалом»,
Четвёртый день тяжёлых, рваных ран,
Четвёртый день пороховой туман,
Над стареньким, растерзанным вокзалом.
Немецкий агитатор голосит…
В ответ одно: – А выкусите, суки!
На пятый день спикировали «Штуки»
Кирпич гореть не может… но горит.
В полтонны «дура»- не разорвалась,
Пробила потолок и свод подвала,
Бессильная, гвоздём в полу торчала,
Германская, сомнительная власть.
От пулемёта не отнять руки,
На рукоятках прикипели пальцы,
Разбухли от жары и шевелятся,
Немецкие и наши мертвяки.
ГуденИе роёв зелёных мух,
Кто сверху – изуродованы страшно.
Девятый раз дошло до рукопашной,
Девятый раз мы вышибаем дух.
Из бравых нибелунгов и тевтон,
Весёлых покорителей Европы…
Отрыты, как положено, окопы,
На клумбах, на путях, со всех сторон.
Давно разбит и брошен пулемёт,
Всё реже бьют «наганы» и винтовки.
Сапёры подкопались вдоль по бровке,
Запальный шнур горит. Пошёл отсчёт.
От взрыва, разметавшего кирпич,
Кровавой пеной рвало наизнанку,
Штурмовики, добившие подранка,
Злорадно изрыгали громкий клич.
Под стенкой половина головы,
Заслуженного дядьки-машиниста,
И только его пальцы, быстро-быстро,
Задёргались в агонии… увы.
И словно задремавший, «погранец»,
Загнав тесак в немецкого верзилу,
Последние, отпущенные силы,
Истратил, повалился. Всё, конец!
Костисто, сухо щёлкает курок,
Пускай кровоточит сквозная рана,
Давил на спуск привычного «нагана»,
И нового врага сметало с ног!
В окошко пролезает огнемёт,
Пускает слюни, щерится воронкой,
Буфетчица, закрыв собой ребёнка,
натужно разевает чёрный рот.
- Пожалуйста, ребёночка не тронь!
Тяжёлая, облезлая гусыня,
Колышется, елозит … - Сына! Сына!
Мясная, удушающая вонь.
За жерлом – смертью пьяные зрачки,
голодного, восторженного зверя,
Последнюю гранату - прямо в двери!
Под ноги, через пламя - получи!
И полыхнуло… топливо! В меня!
Горю, сгораю, всё, не отвертеться…
Остался вдох и два удара сердца,
У воющего, шаткого огня.
Осталось душу вычерпать до дна,
Полтонны и клеймо немецкой пробы…
«Наганом» упереться в тушу бомбы.
Нажать на спуск. - Что, взяли?! Вот вам на!
Над Брестом лишь туман и тишина.
18. 06 2017г.
Пятаченко Александр.
ПРИМЕЧАНИЯ : - Дрожкач* (беларус). – извозчик на пассажирской пролётке(дрожках).
джезве*. Джезва, - специальный сосуд из меди или бронзы, с одной деревянной ручкой, для приготовления кофе.
кварта* - четверть литра, бутылка ёмкостью 250мл.
«фельдграу»*- государственный серый - название формы германского Вермахта.
Брусиловский* - имеется в виду, участник знаменитого Брусиловского прорыва в Первую Мировую войну.
«Георгий»* - солдатская награда Российской Империи. Георгиевский Крест.