Любовь – чувство, которое ни выжечь, ни превозмочь.
Кругом ворох вранья, и приятно, когда что-то не является ложью.
Потому скажу прямо и честно: «Я не люблю свою дочь.
И думаю, она меня – тоже».
Я качал её на руках, грустно глядя на потолок,
Она была похожа на куклу. В куклы я никогда не играл.
Мне было скучно, мне было невдомек,
Как может радовать тот, кто криклив и мал.
С её матерью было другое дело –
Мы расходились -сходились, у меня были женщины.
Но рядом с ней каждая – только тело.
Они убогие и до грубого преуменьшенные.
И я решил, она такая одна.
Остался, завел семью, -
Так сказать, выпил стакан до дна.
Дочь растет. У неё мишка с надписью «I love you»,
И если нажать на его меховую грудь, -
Он начинает петь это вслух.
Мне бы повторить такое когда-нибудь...
Я медведя не переношу на дух.
Нет, не то, чтобы я дочь свою ненавижу –
Я неплохо к ней отношусь,
Но не чувствую её, что ли, не вижу.
При виде меня она светится. Я не свечусь.
И пусть! Мне, в принципе, все равно,
Зато её любит дед – по линии матери.
Они, как близняшки – всегда заодно,
Слепились генами и характерами!
Дед – близкий друг и отдушина,
Тот, к кому дочь всегда может прийти
И почувствовать себя лучше - на
Пять конфет, сказку и метр плюшевого пути.
Шагнуть в мир игры – это в его квартиру -
Там и любовь, и веселье, и смех.
Не дед, а сплошные детские ориентиры
Для счастья. Да, он любит её больше всех.
Не зная ни усталости, ни ворчанья, ни лени,
Встречает из школы, готовит обед,
Потом усаживает к себе на колени –
И слушает, желая укрыть от всех бед!
Дед восполнял её горечи и утраты,
Но от главной беды не спас.
Он умер. От сердца (так выбывают из строя солдаты)
Дочка страдала сильнее нас.
Похороны. Она стоит. Стоит среди армии нелюбви!
Смотрит на синий гроб с белой оборкой.
Тот, кто любит – молчит. Молчит, сколько его не зови!
А она и позвать не в силах – голос оборван.
Гроб стоит по-домашнему - на двух стульях.
Идет холодный, промозглый ливень.
Все гулко рыдают - пчелы в опрокинутом улье!
Я бы многое отдал, чтобы дочь увидеть счастливей,
Но внутри у меня – дотла выжжено поле!
Я понимаю, как надо – только мозгами –
Не более.
Я сожалею. Правда сочувствую ей.
Жалость - моя единственная зацепка.
Я прижимаю её к себе – сильно. И ещё сильней.
Прижимаю её слишком крепко.
Жена одергивает: «Рассчитывай силы!
Ты же переломаешь ей кости!»
Дочка шепчет: «Папочка, милый!» -
И, как щенок, жмётся доверчиво так и просто.
А хрипло дышу - мне не все равно!
Вот боль загорается, как свеча – в мрачноватом окне.
Жалость, конечно же, не любовь, но,
Может, первая ступенька к ней.
Опускают гроб.
Родственники обступили яму и плачут.
Я дочку в охабку сгрёб –
Она в смятении, мол, что это значит?
А я ей впервые: «Ты –мое чудо! Радость! Мечта!»
Над дедом могильная лежит плита - неподвижна.
Но двигается другая. Я это вижу. Я это вижу.