Где-то между цирком и трамваем,
между МРТ и ЭКГ,
ходит-бродит смерть сторожевая
на одной изрезанной ноге.
Белый коридор пересекая,
сквозь узлы протягивает нить.
Забирает или отпускает,
всё не может предопределить.
Тесная палата, воздух спёртый.
Каждая как будто о своём:
наши силы были иллюзорны,
наши были поросли быльём.
Наши цепи сгнили и распались,
а потом цветами проросли
в жёсткую негнущуюся память
женщины, больницы и земли.
Тридцать первый, шестьдесят четвёртый...
снятся предлетейские миры -
деревянный бок аэропорта
или школа на верху горы.
И они нащупывают снами
то, что наяву идёт ко дну, -
cтарую скамейку, милый камень
и неисцелимую вину.
И пока они неровно, робко
боль, как мель, перебегают вброд,
их так и не сбывшаяся лодка
завершает свой водоворот.
Санитар поправит покрывало.
Хоть ты нить тяни, хоть оборви,
эти тлен и горечь - переправа
перед наводнением любви.