Поэма о знамени

 
(рассказ ветерана Великой Отечественной войны, гвардии старшины Степана Филипповича Орлика с. Белая Криница, УССР. 1915-2006г. )

Бой под утро угасал,
выкипало  пламя,
батальонный комиссар,
протянул мне знамя.

Шёлк разбитого полка,
клочья и заплаты.
За спиною догорал,
хуторок - три хаты.

От полка остался чих,
полувзвод убогий ,
санитарки, а при них,
комиссар безногий.

На высотке у моста
дрались в обороне,
поле в танковых кострах,
те, кто жив, отходят.

Отползают по стерне,
волокут винтовки,
соль и копоть на спине,
кровь, бинты, обмотки.

Балка, отблески огня,
корчились на лицах,
Комиссар позвал меня,
страшно взглядом впился.

- Не сдаваться, не стонать!
Паника - отрава!
- Сохрани, ты умирать,
не имеешь права!

Столько плавилось в глазах
ярости и силы,
зябко сделалось рукам,
дух перехватило.

- Сбереги... - оборвалось,
хриплое дыханье,
вдруг свинцово налилось,
под рукою знамя.

Яма, серый суглинок,
еле прикопали,
не по счёту рук и ног,
братцы не роптали.

Мёртвым - это всё равно,
где оставил руку,
лишь бы помнили, за что,
принимали муку.

Знаменем опоясан,
примотал бинтами,
и как будто выше стал,
силы прибывали.

Много надо нынче сил.
Сквозь рассвет кровавый,
взвод за фронтом уходил,
прочь от переправы.

Пробираясь день за днём,
сколько это длится,
по земле родной идём,
как по загранице.

Барином расселся враг,
в городах и весях,
проклятый немецкий флаг
крест паучий свесил.

Что мы видели в пути,
не сказать словами
деток, годиков пяти,
танками топтали.

В яму сброшенных солдат,
на жаре распёрло,
черви в мясе егозят,
душит смрад за горло.

Битой техники погром,
брошенные пушки...
две девчонки голышом,
на лесной опушке.

В руки, в ноженьки штыком,
на траве распяли,
поглумились, а потом,
всех исковыряли.

Всё истыкали, кровит,
час прошёл, не боле.
Подо мной земля кружит,
мокрая от крови.

Удержать бойцов не смог,
не распорядился ,
взвод, как бешеный клубок,
к берегу скатился.

Немцы были у реки,
в соблюденье правил,
карабины в козелки,
ровные составив.

Повар вкусно ворожил,
дюжина купалась,
сотня  розовых  верзил,
на песке валялась.

Сотня! Нет, не в этот раз,
мы по божьи правы,
не изгнав ещё из глаз
зрелище расправы!

Не бойцы-уж нет бойцов!
В пекло рукопашной,
стая бешеных волков,
бросилась бесстрашно!

Штык, приклад, удар ножа,
- Суки, в мать, не ждали!
Повар, тушею дрожа,
повисал на жале.

Выстрел вышибал мозги,
пуля нет, не дура!
Это значит, вы пришли,
Нам нести культуру!

Значит так! Давить, топтать!
Юное паскудить!
Мат и клёкот! Так кричать,
не умеют люди.

Зубы, выпученный глаз!
страх вонючий, гадкий!
В перекошенное, - раз!
Остриём лопатки!

Навалиться, кто успел,
расхватать винтовки,
бить в кипенье голых тел,
на песчаной бровке.

Остужает пот и кровь,
с речки свежий ветер.
Как мне раскроили бровь,
я и не заметил.

В горле - ком, в руке - кинжал
офицерский, новый,
немец раненный визжал,
и толкал под ноги.

Ткнул на звук, поскрёбся, сдох!
Разобрать трофеи!
Кто блюёт?! Отставить! Плох?,
После отболеем.

- Взвод, собраться и к реке,
быстро на тот берег!
Вон, маячит вдалеке,
у леска левее.

Раненных перевязать!
поживее, черти!
Мотоциклы затрещат
колесницы смерти.

Налетели! Немец - враг,
по науке страшный,
выполз в пятнах "Ганомаг"
из прибрежной чащи.

Спета песенка была,
нашему походу,
половина враз легла,
остальные - в воду!

Немчура по берегам
и палят от пуза.
Пули бьют по головам,
колют, как арбузы

Бьют на спех, издалека...
Клочья ржавой пены...
красной сделалась река,
кошке по колено.

Уцелели мы вдвоём,
со связисткой Маней
и пекло меня огнём
под рубахой знамя.

К фронту... выл и грохотал
голосом могучим,
вышли мы у чёрных скал,
на днепровских кручах.

Рвань, скелеты - в чём душа,
ноги в кровь истёрты,
но волочат ППШ,
два лохматых чёрта.

Над протоками Днепра,
сизые шрапнели,
зубы били с холодка,
грелись еле-еле.

Осень, ночи холодны,
моросит над нами,
но незримое, горит,
под рваниной знамя.

Я приказ не отменял
не предал присягу...
Чу! Младенец закричал,
дальше по оврагу.

Маня, милая моя,
как же ты сорвалась,
доля бабья, за дитя,
ты в силки попалась.

Полицаи - подлецы,
мы и напоролись!
Знали, кинутся бойцы,
на ребячий голос.

Выстрел бахнул и поблёк,
эхом в темень ухнул,
я стрелял, пока боёк,
в пустоту не стукнул.

Подбежал, поднял - мертва,
девонька-сестрица,
полицаи - оба два,
карабин дымится.

Третий с воем уползал,
дёргая ногами,
я ему вогнал кинжал,
в шею. Маня-Маня...

Не забрать, не схоронить,
слышится тревога,
свёрток беленький пищит,
в луже на дороге.

Где добыли сосунка,
чью убили мамку?
прихватил его к рукам,
автоматной лямкой.

Вот его никак нельзя,
бросить на расправу,
тени серые скользят,
по оврагу справа...

Я не знаю, как доплыл,
левой загребая,
свёрток из последних сил
над водой вздымая.

Полз, зубами волочил,
как мосол собака,
вдруг фонарик ослепил,
полоснул из мрака...

- Стой, ни с места, хенде хох!
ствол уткнулся в темя,
стало сил ещё на вдох,
и сомкнулась темень.

Едкой соли щепотца,
говорок потешный,
- Мы такого от отца,
выловылы впэршэ...

Белый полог, медсанбат,
тишина и благость,
Знамя... от него одна,
память и осталась...

- Знамя! - вскинулся искать,
уложили силой,
- Этакий ты прыткий, брат,
на краю могилы...

Пулю вынули, лежи,
там ещё вторая,
знамя цело, не дрожи,
и дитя живая...

- Дочка будет -первый сорт,
чистый ангелочек,
- Как зовут её, браток,
это между прочим,

А заштопают, верти,
дырочку под орден,
документ уже в пути,
что ж ты недоволен?

Надо мной лицо, звезда,
кубари в петлицах,
- Ох, товарищ лейтенант,
как мне веселиться,

Уцелевший из полка,
я последний, вроде...
сколько сгинуло, рука,
просится к работе.

- Потерпи, война не вся
ты, брат, не вояка,
ты изранен донельзя,
тощий доходяга.

Полк воскрес, ему стоять,
и поклон за знамя,
-Ты скажи, как дочку звать?
- Дочку? - Дочку... Маней...

Ровно через  тридцать дней,
стройные колонны,
из учебных лагерей,
шли по эшелонам.

Парни - молоко и кровь,
гвардия народа,
под щетиною штыков,
матушка-пехота.

Знамя вьётся впереди,
знамя боевое,
всё в прорехах и крови,
в копоти рябое.

Старшина держал древко,
правильно, как надо,
да, давались нелегко,
эти три декады.

Недолеченый, сбежал,
Манечку пристроил,
няням строго наказал,
соблюдать и холить.

Ни жены у старшины,
ни угла родного,
путь его в огонь войны,
там ему, как дома.

Хорошо в строю родном,
гладит щёку знамя,
до победы доживём,
гвардии папаня.

Александр Пятаченко 19.10.2015г.