Привычным делом, путь недолог
В столицу свергнутых царей –
Тифозный город, где царь Голод
Стоит с заточкой у дверей.
Расстрелян август непогодой,
Дорогой било до нутра,
Сжигал мосты сентябрь подлый,
Летели искры от костра.
Спал «Бакалеи» стылый остов,
Я прислонилась у ворот,
Беззвучно ртом хватала воздух
Плотвою, кинутой на лёд.
Соломой вспыхнув, жар пронизал,
До мозга самого достав,
В секунду небо стало низом,
Навстречу двинулся Состав.
Он был из огненного сплава,
Меж нами таяла верста,
За паровозное хлебало
Вцепилась красная звезда.
– Уполномоченный Отделом…
Я записалась, мне к нему!.. –
Кричу, и вот, дитём незрелым
Себя я вижу – не пойму...
Мы в «Нижнем»: ярмарка, терраса,
В трактире с папой, едоки.
Я хнычу, раз хлебнувши квасу:
«Мне в нос залезли пузырьки!..»
Трактирщик наш от смеха плакал,
Бородкой тряс среди колбас:
– Какие барышни, однако, –
Без пузырьков не будет квас!..
«Не будет квас!»: слова, как тросы,
Скрутили ноги: идиот!..
Мне жарко… красные колёса…
Где машинист, что их ведёт?..
И вдруг лечу, Состав всё ближе,
Руками стали два крыла,
В них узелок и стопка книжек.
Я здесь бывала?.. – Поняла!..
Двуколка пристава скрипела.
Ещё, сказали, повезло! –
По «политическому» делу
Встречало ссыльную село.
– Смущать христьянских бы людей им…
– Одела б, наглая, платок!..
– Ты всем даёшь-то, иль идейным?..
– У ней там, бабы, поперёк!..
Стрелою вверх. Одежда тлела,
Огонь едва не захватил.
Хотела знать, такое дело,
Кто паровоза командир?
Кричала «Стой же, гад!» металлу –
Был он уже недалеко,
Стреляла – пуля в нём сгорала,
Когда привиделся Стычко.
Стычко курил, играл прицелом.
– Митяй, ты вроде бы мертвец?
– Неплохо тут – он хмыкнул – в целом,
А не соврал ведь поп шельмец!..
Кипел пожар, дышалось тяжко,
Возникло новое пятно:
Солдат в неформенной рубашке –
Узнать узнала всё-равно.
– Ну, что, Гриневич, свесил бейцы,
Дозор оставил и тикай?
Вели его красноармейцы
В будённых шлемах, как Митяй.
– Зачем предали нас, с Тарасом,
Ведь ты же, Гриня, мой земляк?
– Подбил Тарас неровным часом:
«Махнём, мол, к белым, так и так»…
Сей грех Иудин будь отмщённым,
Задача виделась проста…
– Дай, командир, с одним патроном,
Я сам всё сделаю… устал…
Рванина слов кружила вальсы,
Картину занял мой отряд,
Гул паровоза приближался –
В церквах неверно пишут ад.
Остатки туловищ погибших
Вставали, кости волоча,
Кривился ртом комроты бывший,
Разрублен шашкой до плеча.
– Мы отбивались часов восемь,
Казаки впились, как клещи.
Товарищ Земан если спросит,
Скажи сражались, не взыщи…
Навис махиной Красный поезд,
Видны калёные болты,
Я умираю беспокоясь:
В кабине кто там, кто же ты?!
В фуражке обер-машиниста,
Он изрыгал матёрый смех,
Трактирщик мой с губой нечистой,
В ушах роились тыщи эх.
– Не будет квас без пузырьков-то!..
Он хохотал, пробравшись в мозг,
Хрипел надрывно до икоты,
Со лба сочился талый воск.
Лицо по-птичьи искривилось,
Вдруг лопнув, стало карасём...
Два санитара сыплют известь:
– Ну, вот и, кажется, и …
Вблизи Особого отдела
Уткнувшись в камень головой,
Свернулось брошенное тело
На Петроградской мостовой.
– Его бы чем прикрыть хотя бы…
– Никак то женщина?..
– Хорош!..
– Военный помер, или баба,
Их нынче хрен ты разберёшь...