1
Зенитных, средних автоматов,
на марше артдивизион.
у пушек и машин - девчата,
у формы - новенький фасон.
Торчком - зелёные погоны,
береты лихо, набекрень,
Фронт наступает, и колонны,
в движении четвёртый день.
Зной. Остановка возле речки,
обмыться, выстирать бельё,
на берегу две чёрных печки,
обсело густо вороньё.
Орут, кидаются в головни,
- Так бы и врезала огнём!-
зло бросила Мирошник Тоня,
- Какой устроили содом!
- Дала бы лейтенант команду,
иначе нам не подремать,
Не зря собралась эта банда,
кого то там хотят сожрать, -
Сказала Рита Луговая,
- Быть может, кроличьих детей?
ворона, мразь, она такая,
немецкий, лютый соловей.
- Или утёнков, речка рядом,
Мария Пронина, сержант,
окинула сердитым взглядом,
- Вы поглядите, что творят!
- Ого, пикируют по парам!,
ну чисто "Юнкерсы", беда...
носов тяжёлые удары,
ботвы сухая борода.
В ботве шипел и отбивался,
глазастый, жалкий и худой,
- Котейка - вскрикнула Таласса,
- Малец с разбитой головой.
Татьяна Зинченко ругнулась,
- Зенитчицы мы или как!
сама к пожарищу метнулась,
подняла маленький кулак.
- Пошли, проклятые!- склонилась,
между седеющих углей.
Воронья стая заклубилась
и только заорала злей.
Он не царапался, не бился,
безгласно разевая рот ,
в рукав зелёный уцепился,
обыкновенный, рыжий кот.
Какой там кот...фитиль с поносом.
Скелет на четырёх ногах,
едва дышал разбитым носом,
вздохнула Тонька...- Дело швах.
- Гляди, помрёт, кто его знает,
шипела, глядя на ворон,
- Крестов на крыльях не хватает!
Пальнуть бы парочкой стволов.
- Проведать старшину в столовой,
добыть бы каплю молока,
- Давать не вздумай порошковой,
ещё загнётся с порошка.
Иван Иванович Соловый,
с усмешкой выслушал девчат...
- Согласен, никому ни слова,
уж больно строг у нас комбат.
Но вы в ответе, щебетухи,
он не игрушка, а живой...
а рыжий кот чесал за ухом,
и только вздрагивал порой.
- Оставьте у меня, в "летучке",
пусть отлежится, супу дам,
мышей моих слегка прижучит,
а то гарцуют по ночам.
Был старшина в годах, но крепок,
имел семейство до войны.
Война...сначала немцы деток,
потом добрались до жены...
Старшой загинул в партизанах,
младшого выдал полицай,
жену в сарае с дочкой малой,
спалили, а теперь гадай.
Как в одиночку горе мыкать,
- Всем достаётся от войны...
спасённый тихо замурлыкал,
за пазухой у старшины.
2
Он выдюжил, втянулся, выжил,
боками быстро обрастал,
зенитчицы смеялись - Рыжий,
мал котофеич, да удал!
Был по военному всеяден,
крупу, капусту, шоколад.
Приглажен, вылизан, опрятен,
не кот - гуляка, а солдат.
Оружен. Когти - багинеты,
зубов отменных остроту,
имел особую примету,
фашиста чуял за версту.
Бывало, кот лежит и дремлет,
обходит вкусные места,
и вдруг свивался комом нервов,
струной от носа до хвоста!
Наружу когти, шерстку дыбом!
Из глотки жуткий, хриплый вой!
И вскорости с огнём и дымом,
"Лаптёжников"* тяжёлый строй...
Накатывал на батарею!
И начинался сущий ад,
кот, зло вытягивая шею,
сидел в окопе, как солдат.
Его повадка удивила,
от гибели на волоске,
какая бешеная сила,
кипела в маленьком зверьке!
Могли дозорные прошляпить!
Могли прослушать слухачи!
Его не подводила память,
ещё котёнком на печи...
Запомнил, как она завыла,
летящая на крыльях смерть,
хозяюшка окно открыла,
на небо только посмотреть.
И обвалился чёрный грохот,
упал на деток потолок,
мальчонка, старший, тихо охал
елозил по полу без ног.
Запомнился последний выдох,
смерть, леденящая ладонь.
Он люто защищал убитых,
полезли крысы, чуя кровь.
Десятка два, нахальных, ловких
душил хвостатых, сколько смог...
очнулся от жары, в картонке,
в толпе бредущих на восток.
3
Хранила шляпная картонка,
тончайший аромат духов.
Его взяла себе девчонка,
с красивым именем - Любовь.
А для мамаши просто - Любка.
Коленки сбитые, коса,
ей временами было жутко,
но всё бодрилась, егоза.
А мать бурчала, - Ну, дурища!
теперь сама его тащи,
кабы порода... Уф, жарище,
как на жаровне у печи.
Не бешеный? Гляди, косится.
Побит, покусан, боже ж мой!
Любаня, ты плесни водицы,
пускай лакает, всё живой.
Гремели пушки за дубравой,
фронт из за Дона наползал,
в столпотвореньи переправы,
он смерть в полёте опознал.
Кричал, царапался, о, мука!
Не в силах зверю говорить!
Движенье проклятого звука!
сначала тоненькая нить...
Мощнее, толще! Над толпою!
Подняли головы в зенит!
Сверкает! Падает! И воет!
Огонь! Огонь! Огонь гвоздит!
Его отбросило в картонке,
удар, калённый добела!
Исчезла голова девчонки,
а только что ещё была...
Коней распарывало в беге,
из неба хлещущим свинцом!
Болталась на борту телеги,
коса с кровавым колтуном.
Дымился из воды, горбато,
скелет сожжённого моста,
лежали мёртвые солдаты,
стенанье, топот, суета...
Обвал повторного захода,
нет, этот голос не забыть!
Какая слабая природа,
такого ей не сотворить!
Такого! Убивать, калечить!
Огонь на головы бросать!
На это воля человечья,
его последняя печать.
Душе кошачьей непонятно,
куда податься, что искать?
Он просто двинулся обратно,
на пепелище, доживать.
За много сотен километров,
ночами. Осень, холода,
помойки, поиски объедков,
из лужи мутная вода.
Дух перехватывало! Больно!,
когда сверля небесный свод,
армады ненавистных, чёрных
летели строем на восход.
От страха отнимались лапы,
Бежать! Спасаться! Пронесло...
Под первым снегом, воровато,
пробрался в мёртвое село.
Снега мостили одеяло,
зима нелёгкая пришла,
труба печная завывала,
в печи - ни каши, ни тепла.
Кому топить, кому стараться,
среди обугленной трухи,
он находил сухие пальцы,
кривые рёбра, позвонки.
Опять стоит перед глазами,
Смертельный, чёрный, жуткий вой.
улёгся между черепами,
два маленьких, один большой.
Пустая ямина подвала,
осколки мутного стекла,
собака где то подвывала,
совсем нестрашная была.
4
Теперь, в тепле, сухой и сытый,
он добровольно встал в наряд
не должен быть никто убитым,
из этих мировых девчат.
И как пилоты не старались,
на бреющем, из подтишка,
на верхотуру забирались,
укутываясь в облака....
Без суеты и разговоров,
быстрее ламповых лекал,
точнее слуховых приборов,
он цель свою определял.
Вот только вытерся о ноги,
ремень планшетки теребил,
готово! Вздыбился! Тревога!
Идут от севера! Семь рыл!
Семь, по акульи заострённых,
задрали жёлтые хвосты,
на крыльях пятна и разводы,
и чёрно-белые кресты.
- Внимание! Глядит на восемь!
К девятке, точно на дымарь!
Снаряды подавала Фрося,
давила Санька на педаль.
Разбойник крался над заводом,
поутру, мол, не углядят,
хватило б одного захода,
на девять заспанных девчат.
- Как в сорок первом?! Врешь, приятель!
Или по вашему -"камрад"?!
Звенели гильзы в отражатель,
глотал снаряды автомат.
"Костыль"* шарахался в прицеле,
прошитый роем разрывных,
- Вот так! И пикнуть не успели!
Отбой тревоги, кот затих!
Дремал, растёкшись на коленках,
слегка подёргивал хвостом,
старшая отрядила Ленку,
чтобы следила за котом.
Исток высокого искусства,
смертям летающим назло,
какое там по счёту чувство?
ни разу сбоя не дало.
День, ночь, метель, весенний ливень,
движенье маршем, бой, привал...
на наши "Пешки"*, "Яки","Илы",
внимания не обращал.
На звон летящих эскадрилий,
спокойно морду подымал,
какие счёты меж своими,
потягивался, засыпал.
5
Слухач, оправдывая мнение,
работу выполнял на "пять".
Вот только камуфляж осенний,
не мог на зимний поменять.
Он, хвост трубой, молодцевато,
по батарее проходил,
попался на глаза комбату,
комбат кошачьих не любил.
Втихую прозванный Коростой,
не стал турусы городить*.
Комбат распорядился просто,
в мешок и к чёрту утопить.
К нему явились всем парадом,
два лейтенанта, старшина,
комбат окинул хмурым взглядом,
на строй зенитчиц у окна.
"Вот бабы... всё, уже рыдают"!
собрался выставить за дверь...
"А может, правду в штабе бают,
полгода без больших потерь".
Но до чего же неприятно,
ишь, расплодили зоопарк!
Кота упрятали, понятно,
и ведь не скажут, так-растак!
Им волю дай, пойдут наряды,
да женихи. А наш пострел,
в пустой укладке от снарядов,
неделю с лишком просидел.
Сидел - невидно и неслышно,
да вот, нежданно повезло,
спасли его от смерти... мыши!
Залезли, твари, в ПУАЗО*.
Погрызли провода, морока,
погасли окна мерных шкал,
одна самоубилась током.
А если в бой? Под трибунал?!
Дивизионный Колокольцев*,
звал батарею - "Кошкин дом".
-Кота зачислить добровольцем!
Пусть поработает... котом.
Слухач за дело взялся рьяно,
природе, так оно видней,
к порогу штаба постоянно,
таскал задушенных мышей.
Подкармливали вестовые,
шофёры молочка нальют,
пищали фифочки штабные,
завидев свеженький "капут".
Кот службу нёс и не филонил,
но как бывает у войны,
Мирошник схоронили, Тоню,
но в этом нет его вины.
Угадывал летучих гадов,
а сухопутных - недосуг.
Попали девушки в засаду,
при переправе через Буг.
Смертельно ранило Ирину,
а через месяц у Брейло*
комбата вынесло на мину,
на клочья "Виллис" порвало.
Война - война, тебе всё мало,
дивизион берёг десант,
стояли пушки у причалов,
шептали волны, тёплый март.
И вроде было всё спокойно,
Слухач смотрел кошачьи сны.
Две трёхмоторные "Савойи"*,
зашли от нашей стороны.
Не кто ни будь - торпедоносцы,
к песчаным насыпям Тузлы
зашли вдоль берега, от солнца,
попали прямо на стволы!
Слухач срабатывает штатно!
дивизиона дружный - Гра-а-ах!
четыре транспорта с десантом,
на высадку, на всех парах!
Кружили глушенные рыбки,
дымы терялись в глубине,
порхали в небо бескозырки,
бензин лоснился на волне.
6
Победа! Всё! Ура! Свобода!
Гремит салютная стрельба!
его зацеловали в морду,
качали скопом раза два.
Всё позади, осколки, пули,
зенитки вскинули стволы,
на них палатки натянули,
сносили стулья и столы.
Всё, чем богаты, доставали,
имелся праздничный запас,
консервы, сладости, медали,
обмоем, нынче в самый раз!
По кругу котелки пускали,
гуляй, окончилась война!
Смеялись, плакали, плясали,
по третьей встали. Тишина.
Всех поминать - сопъёшся к чёрту,
а не помянешь - в горле ком,
глотали спирта злую воду,
мешали шнапсом и вином.
Мир! Снова мир на белом свете!
Тут захмелеешь без вина!
Дожгли сигнальные ракеты,
отдал остатки старшина.
Ракеты сотнями летели,
зелёный, алый, белый шар!
Девчонки пили, не пьянели,
в глазах и счастье, и кошмар.
У павших доля невозвратна,
как говорится, плачь - не плачь,
потом поспорили девчата,
кому достанется Слухач.
Хмельные топали, кричали,
едва не сделался скандал,
своих кормилиц и хозяек
впервые он не понимал.
Чужих не стало самолётов,
тянулись мирные деньки.
К погрузке двигалась пехота,
"Катюши" и грузовики.
Понтонный мост, дорога, речка.
цепочка ломанных столбов,
дивизион стоял в местечке,
что звалось громко - Кайзердорф!
За кирхой - облачные дали,
дым паровоза - как пунктир
на швабрах простыни свисали,
из окон брошенных квартир.
Он был по прежнему солдатом,
приказ по форме ожидал,
бродил у парковой ограды,
ловил кузнечиков, зевал.
Извёл пронырливых полёвок,
при кухне, в стриженных кустах
обнюхивал стволы винтовок,
везде сплошная чистота.
Валялся днём на куче торфа.
Откуда вылезла тоска?
головорезы из "Вервольфа"*,
явились ночью из леска.
7
СС-овские ветераны,
сложили плату за труды
решили проучить "Иванов",
а заодно добыть еды.
Две тени выросли у дома,
внезапно, как из под земли!
Ножом под рёбра часовому,
и только ноги заскребли.
На тумбочке - букетик мяты...
не закричать из под руки,
довольно хакали солдаты,
мелькали острые клинки.
Бойцу любимая приснилась,
далече ждёт, совсем одна.
Навечно мёртвой становилась,
полуночная тишина.
- Прекрасно, ни один не пикнул.-
кинжал от крови почернел,
СС-овец тихонько свистнул,
- Настало время спящих дев.
Ему впервые снилось лето,
и дом, и каждый в доме жив...
Слухач на торфяных брикетах,
внезапно уши навострил.
Ни воя - клёкота моторов,
в изломах тонкого крыла...
скользили тени вдоль забора,
за ними - смерть своё брала.
Поблёклый ужас, воспалённо,
его на места пригвоздил!
От них повеяло... бездонным.
Как от летающих страшил.
Бедой расстрелянной колонны,
промёрзлою печной трубой,
тоской бумажки похоронной,
могильной, стылой пустотой.
Не дал господь такую малость!
По человечьи, он бы смог!
Девчата иногда смеялись,
вот- вот заговорит, браток.
Кровати ровным рядами,
белеет простыня в окне,
коптилки тоненькое пламя,
тень изогнулась по стене.
Пролез в окошко слуховое
идут, крадутся за порог.
Всю ярость, ненависть и волю,
вложить в отчаянный бросок!
Впервые взять врага когтями!
Орёт, грохочет, валит с ног!
как страшно- мертвенно воняет,
сталь, рассекающая бок.
Прожектор, два! Сирена злая!
Нестройный, заполошный залп!
Граната лопнула! Вторая!
пылает подожжённый склад!
Зенитчицы за карабины,
палили в окна, в белый свет,
мелькали каски, руки, спины
сверкали, грохали в ответ.
Стреляли часто у столовой,
витрины хрупкие круша,
а там и старшина Соловый,
добавил верным ППШ.
8
Под утро только отдышались,
всю ночь палили по кустам.
- "Вервольфы", суки, постарались,
вздохнул патрульный капитан.
На "доджах" прикатила группа,
пятнистых, ловких молодцов,
спокойно осмотрели трупы,
тех, что стреляли из кустов.
- Троих пришельцев завалили,
а этот... сразу не скажу,
но знатно рожу раскроили,
дано не всякому ножу.
- И на руках - живого места...
огромный немец под окном,
ещё пытался осмотреться,
безглазым, сморщенным лицом.
Пилотка с черепом и кости,
- СС-ман! - прошипел комбат,
ударом сапога отбросил,
подальше чёрный автомат.
- Слухач? Наверно, явный коготь,
так изувечил наглеца.
- А сам? - В сенях, к стене приколот,
пришлось отламывать с конца.
Кинжал у "гансика" отменный,
котейка был ещё живой,
так засадил железо в стену,
никак не вырвать, чтоб его!
Патрульный клеил "козью ногу",
курнул, скривился, - Эхе-хех,
не подними кошак тревогу,
хана, порезали бы всех!
Запрыгнул в "виллис", к пулемёту,
над головой рукой махнул,
- Бывай, пора ловить босоту,
десяток точно улизнул.
- Лови, на то вы - "Смерть шпионам",
устало веки опустил.
Надсадно выли телефоны,
связисты справили обрыв.
В плече жила, мозжила рана,
что рана! В сердце маета!
- Как? Поголовно взвод охраны,
зарезан, словно гурт скота?
Алло?! А наши?! Только двое?!
Кто? Луговая? Килимбет?
Оставьте господа в покое!
Его, на наше счастье, нет!
На стол наваливался грудью
усталость, рана, тяжёлый вдох,
война прошла, а гибнут люди!
Таласса, Рита. Гадский бог!
-Ну как же так, назавтра поезд!
Дивизиону путь домой!-
Комбат поморщился от боли,
телефонисту дал отбой.
За стенкой слышались удары,
как эхо давешней пальбы,
Соловый из снарядной тары,
клепал солдатские гробы.
Один на всех соорудили,
доска от ящиков не та.
Девчата тощенькие были,
и сколько там того кота.
Лежали сестры боевые,
Таласса словно бы спала,
а Рите голову прикрыли,
там разрывная... эх, дела.
Цветы. Цветов живое море,
не увидали бы за год,
комочком рыжим в изголовье,
лежал холодный, верный кот.
Трескучий залп, провал могилы,
гремучих комьев водопад.
- Скажи ка, кот... А сколько силы.
одно призвание - солдат.
Девчонок жалко. Три недели,
с победой выпало прожить,
На кладбище цвели сирени,
над обелиском шмель кружит.
Комбат поплёлся в штаб, шатаясь,
письмо родителям писать,
вдоль по аллее немцы крались,
несли "вервольфов". Закопать.
Зарыты за чужой оградой,
в одном конце - слепой палач,
в другом - погибшие девчата,
Таласса, Рита и Слухач.
Все фамилии, имена и места действия подлинные.
Девушки - зенитчицы: Мирошник Антонина ( 1921-1944 ), Луговая Рита ( 1922-1945 ), Пронина Мария ( 1918-1975 ), Зинченко Татьяна ( 1920-1968 ), Киримбетова Таласса ( 1921-1945 ), Аникеева Александра (1922-1998), Сокаль Елена (1923-2005) Коптяева Ефросинья (1923-1944). Дёмина Ирина (1923-1959) Соловый Иван Иванович, старшина ( 1890-1959 ).
Колокольцев Пётр Игнатович, командир дивизиона, в дальнейшем военный советник во Вьетнаме, погиб в долине Меконга в 1969г.
Примечания.
"Лаптёжник" или "лапотник", - прозвище немецкого пикирующего бомбардировщика Юнкерс Ю-87
"Костыль" - прозвище немецкого самолёта-разведчика "Дорниер".
турусы городить*- нагромождать ненужные речи, разволить пустую болтовню.
ПУАЗО*- Прибор управления артиллерийским зенитным огнём.
Брейло - город в Румынии.
"Савойя-Марчетти" - итальянский трёхмоторный бомбардировщик-торпедоносец.
Вервольф(нем. Werwolf — волк-оборотень) — немецкое ополчение для ведения партизанской войны в тылу наступающих войск противника, созданное в самом конце Второй мировой войны.