В детстве я обожала одну из своих бабушек. Она жила в другом городе, но нередко приезжала, и мы радостно, с удовольствием, общались. Она казалась мне воплощением красоты, доброты и понимания.
Для меня это было очень ценно, поскольку с родителями особо близких отношений у меня не было (как бы ни наоборот!). И поэтому она воспринималась как отдых для одинокой души, некий чистый родник, к которому нужно было припасть, чтобы позабыть все беды и напасти. Она была моим спасательным кругом долгое время. Я делилась с ней своими мыслями и чувствами абсолютно откровенно. Была уверена, что могу полностью доверять.
А потом однажды, при каком-то пустяковом столкновении, мама вдруг вылила мне на голову почти всё, что я когда-либо рассказывала бабушке по секрету... сказать, что мне было больно – не сказать ничего.
Но тогда это последствий не возымело: я быстро, за несколько дней, уговорила себя, что бабушка наверняка считала: так будет лучше для меня же. Мне самой не очень в это верилось – но я умею убеждать... Ощущение предательства было придавлено в зародыше, и жизнь покатилась по-прежнему... У меня даже в мыслях не промелькнуло, что это первый тревожный звоночек. Тихий такой.
Прошло несколько лет. К нам в гости приехала тётушка – незамужняя и очень недобрая по характеру мамина сестрица и обожаемая бабушкина дочь. Никаких трений между нами не было до момента её отъезда. Я вошла в комнату без стука – это, по-моему, простительно у себя дома – и внезапно застала тётушку за тем, что она вытаскивала и убирала к себе в сумку мамины сбережения. Их было немного – и я знала, для чего мама их копила и чего ей это стоило. Мне было лет 14-15 или что-то вроде того, но я вынудила тётку положить деньги на место. Она уехала очень злая, со словами "ну я тебе устрою!"
Вечером я рассказала маме, что случилось. Не знаю, поверила она или нет – сомневаюсь: я никогда не лгала, но мама верила мне очень редко: я не была её любимым ребёнком. Важно не это, это-то было привычным спокойным течением жизни, даже без всплесков. Я к тому времени давным-давно не надеялась на понимание.
Видимо, мама написала бабушке, или тётка выполнила свою угрозу – не интересовалась. А только вскоре пришло письмо от бабушки. Оно было адресовано маме, я его, естественно, не читала. Но там был вложен листочек для меня. Несколько строк крупным неровным старушечьим почерком. Помню дословно: "Спасибо тебе, "внученька", что наговорила напраслины на мою и так несчастную дочку. Сама, поди, денежки мамины хотела присвоить, да не вышло, моя доченька тебя поймала, вот ты и наговорила на неё, подлая! Не хочу даже слышать о тебе больше!"
Мама спросила:
– Что скажешь?
Я сказала:
– Ничего. Верь чему хочешь, главное, что деньги твои остались целы.
Мама нахмурилась и говорит:
– Ты так всегда! С тобой никогда и ничего не получается путём! Где ты, там проблемы! Но я думаю, ты вряд ли соврала на этот раз: я свою сестру хорошо знаю.
На этом беседа (если это можно так назвать) с мамой тогда закончилась...
Больше писем от бабушки мне не приходило – и я тоже ей не отправляла. Хотя прежде мы друг другу писали минимум раз в неделю.
Прошло несколько месяцев, и бабушка, как обычно, приехала в гости. Я с ней поздоровалась, усадила за стол, угостила пирожками – и всё.
Старалась как можно меньше находиться рядом, мне это стало почему-то прямо физически неприятно. Хотя она то и дело пробовала заговорить то об одном, то о другом. Нет, я не отмалчивалась, просто отвечала односложно и убегала от неё прочь при первой же возможности. Через несколько дней такого увиливания об общения она перехватила меня в коридоре и схватила за рукав.
– Детка, – она говорила с надрывом и чересчур громко, я испугалась, что её услышат соседи по коммуналке, – детка! Прости меня, я знаю, что ты тогда сказала своей матери правду! И что это ты остановила мою дочь, а не наоборот! Но ты должна понять... – Она хотела продолжать, но я, сосредоточенно выпутываясь из цепких холодных пальцев, перебила:
– Понимаю. И больше не сержусь. Пусти меня.
Я сказала это искренне, и не только последнюю фразу: обида ушла, причём не в данный момент, а довольно-таки задолго до этой минуты.
Но это не слишком помогло: прежнее отношение не вернулось.
Ещё почти двадцать лет, до её ухода навсегда, я отправляла открытки со словом "Поздравляю!" к каждому празднику, встречала пирогом, когда она приезжала в гости, поминала в молитвах и односложно, хотя и вежливо, отвечала на все её вопросы. Сама же заговаривала только при необходимости... В молитвах поминаю бабушку до сих пор. Мне кажется, я даже люблю её. Но больше мозгом. А прежнего тепла нет, как нет даже тени того доверия, что когда-то несло меня сломя голову лететь ей навстречу с криком:
– Бабушка! Милая, приехала! Какое счастье!
Легко сломать – исправить невозможно. Разочарование очень трудно лечится – или не лечится вообще.
Так устроена жизнь.