В ночной степи, израненной металлом,
Размытой непогодою в кисель,
Явился на разбитый полустанок,
Не дать – не взять, Предтеча Моисей.
В пальтишке, не в плаще ветхозаветном,
Без посоха, с убогим костылем,
В скрещении закатов и рассветов
Над праведным возвышенным челом.
Его признали, нет, не все, не сразу.
Не больно каноничен был старик -
Растрепанный, седой, в одежке грязной,
Но светел был познавший бога лик.
Однако, люди прятались от света
(Их приучили к залпам и к шальным),
И страж был с Моисеем неприветлив:
На блокпостах не полагался нимб.
Но он, урок железный не усвоив,
И презирая смерти круговерть,
Склонился над чадящей купиною,
Возможно, просто руки обогреть.
Задумался, шепнул о чем-то тихо,
Как будто помолился о своем –
И жалкий куст боярышника вспыхнул,
Обдав ладони светом, не огнем.
Мир закрестился, люди набежали
(Иные проявили в этом прыть)
И воин в неславянском камуфляже
Велел костер сейчас же затушить.
Старик молчал. Топтались те и эти.
А кто-то с услуженьем поспешил –
И крышку отвинтив с бутыли медной
Плеснул на чудо-пламя от души.
И молвил Моисей, взглянув на флягу,
О том, что затянулось не на год:
«Народ, с мольбой глядящий на варягов,
Счастливую звезду не обретет».