Муза, скажи мне о той удивительной деве, к которой,
Странствуя долго с тех пор, как покой, как Святой Илион, был разрушен,
Многих людей города посетив и обычаи видя,
Много и сердцем скорбя, о спасенье заботясь
Жизни, а так же рассудка своих и сопутников, всё же
Я сохранил неизбывное светлое чувство;
Тщетны однако были заботы мои в городах, поездах, самолётах,
Вместе с ушедшими днями был здравый смысл наш утрачен,
Сами ведь гибель свою на себя навлекаем порою безумцы,
Выпив вина Гелиоса, напитком запив Диониса;
Муза, но всё же, спроси ты с сестрицы коварной своей сладкогрудой,
Что управляет потоками писем людских электронных,
Часто персты запуская по прихоти в эти потоки,
Письма нас, смертных, со смехом она извлекает оттуда
И оставляет коварно простые посланья мои без ответа;
Я, ведь, всегда соблюдал все законы Зевеса
И Гелиоса, над нами ходящего Бога,
Я не мошенник, не вор, не критянин, не жох, не повеса,
Я подаю прокаженным с щедрот, никогда не гоню их с порога,
И не писал одному адресату я свыше двух писем за сутки...
Но, вот, страдаю давно уже я без ответа
На мои письма к той деве, нырнувшие в Лету, будь чуткой, -
Жертвенника моего огнём будешь согрета;
Жизни не дай провести в ожиданье остаток,
И избавь ты меня наконец от страданий нелёгкого груза, -
В деле моём, я молю, разберись и порядок
В нём наведи, о, Зевесова дочь, благосклонная Муза!