Из цикла «Анатомия Господа»
Лорна Крозье
* * *
Рот Господа
А небо прерий, которое ты превозносишь, –
один большой зевок. Он утомлён
всем тем, чем ты тут занят.
Как парень, у которого нет слуха,
которому сказали, что
мотивчики он носит в решете,
Господь лишь шевелит губами.
Животные его, конечно,
слышат. На этого вот пса взгляни,
что пялится во тьму
и возбуждённо дёрагет ушами –
вот она, великая песнь Господа.
* * *
Его руки
Так много нужно распустить,
распутать,
очистить души,
отшелушить и выщипать.
Так много нужно сделать,
отменить,
испечь хлеба
и покрошить кусками,
когда крылатые слетятся.
* * *
Без названия
Он утверждает, что на самом деле
это глазница,
анус номер два
и чопорно поджатые уста,
что говорят с созданиями, коим
ни наверху, ни снизу жизни нет,
лишь только в серединном королевстве.
Он никогда бы не сказал,
что это пуп.
Вы понимаете причину.
* * *
Сердце Господа
Такое искушение сказать,
что у него нет сердца.
Иначе,
как же мяконькие горла
ягнят и белых
быков – в испуге ими пролитая кровь?
Не говоря уже
про остальное,
записанное
в книге твоей скорби.
Быть может, сердце у него слабо,
быть может, сердце у него
из жажды.
Оно приходит в этот мир
лисой иль ястребом,
или же древом зимним,
ободранным без жалости,
с ветвями на которых ничего нет,
что бы согрело или зацвело,
или переломить бы
их сумело.
* * *
Кости Господа
Кости его светлы,
их походка легка,
легко присядут,
встанут неподвижно.
Если он умрёт,
похоронить их ты не сможешь.
Свет выскальзывает из
темноты любой. В сосне
становится сосной;
а в дубе соберётся в жёлудь.
Если он умрёт,
кремировать их ты не сможешь.
Они в родстве с огнём,
огнём откормлены.
И в косточке его малейшей
из внутреннего уха
достанет света,
чтобы целый мир
при нём читать мог.
---------------------
from The Divine Anatomy
by Lorna Crozier
* * *
God’s mouth
That prairie sky you rhapsodize
is one huge yawn. He’s bored
with what you’re doing here.
Like a tone-deaf kid
who’s been told
he carries a tune in a sieve,
God mouths the words.
The animals of course
can hear him. Look at that dog
who stares into the night,
his ears on fire –
it’s God’s great singing.
* * *
His hands
So much ravelling
and unravelling,
the scrubbing of souls,
the peeling and plucking.
So much doing
and undoing,
the baking of bread
and the tearing apart
when the winged-ones gather.
* * *
Untitled
He claims in fact it’s
the socket of an eye,
a second anus,
a prim pursed mouth
that talks to creatures
living neither up nor down
but in the middle kingdom.
He’d never say
it was a navel.
You can see why.
* * *
God’s heart
It’s tempting to say
he doesn’t have one.
Otherwise,
what of the soft throats
of the lambs, the white
bulls – their startled blood?
That’s to say nothing
of the other things
written inside
your book of grief.
Maybe his heart is thin,
maybe his heart is
made of hunger.
It comes into the world
as fox or goshawk,
or that winter tree
stripped clean of pity
branches bare of anything
that warms or blossoms
or makes them
break.
* * *
God’s bones
His bones are light,
they are light walking,
light sitting
and standing still.
If he dies
you can’t bury them.
Light slips out of
any darkness. In pine
it becomes the pine;
in oak it gathers in the grain.
If he dies
you cannot cremate them.
They are fleshed with fire,
fire-fattened.
Even the smallest bone
in his inner ear –
there’s enough light
for the whole world
to read by.