Какая пошлость это ваше оливье — возмущался господин со смешной фамилией Сваровски.
— Я решительно протестую, меня нельзя ставить в холодильник, там темно!
— Куды ты денешси, голуба, дай-то Бог, чтоб к Рождеству отмучилси — проворчала помятая алюминиевая кастрюлька с позавчерашним супом с фрикадельками. Вон видишь, родственничек твой трехлитровый, с огурчиками который? Так он, почитай, с сентября застрял туточки, оттяпал себе уголочек, прижилси.
— Он есть массовый продукт, расходный материал. Я есть уникальный хэндмейд, без правильного света я неполноценный, без света я труп, мое предназначение искрить, блистать и переливаться. Оливье причиняет мне невыносимые душевные страдания и наносит непоправимый ущерб моей психике, я требую связаться с адвокатом фирмы Сваровски, я...
— Завистник ты, Сваровски. Богемке завидуешь. Она, хоть и мухами засиженная, все равно и выше, и больше, и внимания больше к себе привлекает. Вот и все.
И это была, как ни обидно, чистая и незамутненная правда. Кларе, люстре богемского стекла завидовали все обитатели серванта, начиная от рюмок и заканчивая супницей Императорского фарфорового завода. Вазон, хоть и мнил себя проводником той еще, Австро—Венгерской имперской культуры , блистающей гранями психоанализа и великолепием балов, оперой и аристократическими замашками, маршами и парадами, банально завидовал. Завидовал месту Клары, урожденной сиять гранями радом с Источником Света.Сваровски был страстным и последовательным поклонником идей Юнга.
Он появился в доме, можно сказать, случайно. На юбилей бывшая подарила мне шикарный портфель. Портфель был толстой, хорошей выделки кожи, с обитыми металлом уголками, благородного темно-коричневого цвета. Вещь чрезвычайно солидная, как бы ни министерского разбора. Однозначно, ВЕЩЬ! Я бы сам себе никогда такой не купил. Жаба бы задушила, откровенно говоря. Маринка об этом знала и знала, что мне придется отдариваться. Поскольку подарок вручался от имени как бывшей, так и Дашки, моей старшенькой, отдариваться нужно было обеим, никуда не денешься. Ну, дочурке понятно что — браслетик на ножку, самый писк, и металл нашелся, и камешки кой-какие левые, без документов. Только на такие вот подарки и подходящие, для своих. А Маринке не стал заморачиваться, просто заказал через деверя троюродной сестры второй жены вазон прямо на фабрике, где деверь и работал в департаменте продаж.
В той, прошлой совместной жизни бывшая была фанаткой посуды. Как, впрочем и моя маман. Я подозреваю, что они на этой почве как раз и спелись. Родственные души нашли, понимаешь, друг друга. А муж что, мальчик уже взрослый, сам о себе позаботится. Не хрустальный и не фарфоровый, в отличие от ... к тому же это для души, и приданое, и ценный антиквариат, и... и вообще, Розочка Львовна, скажите вы ему, я уже на четвертом месяце...
По правде говоря, я был уверен что подарок будет принят благосклонно. Разумеется, ошибся. Посуда давно вышла из моды и перестала быть символом успешности. А Сваровски, ну что Сваровски... ну красиво, но не в тренде. А позволить себе быть не в тренде Маринка не могла. Калибром не вышла. А тебя ведь что-то было с сапфирчиком, ну Шмухельсончик, ну глянь, ну я тебя умоляю...
Так вазон поселился в серванте. Понятно, что никто отдельную полку с подсветкой организовывать ему не собирался, раз припутался гостем незваным к фамильным посудным залежам,то и отношение к нему было незавидным. Приживала он и есть приживала.
Портфель же пришелся ко двору. В него замечательно помещалась та пластиковая посудина с обедом, которую я ежедневно брал на работу. Все-таки домашняя пища надежнее и привычнее. Да, она проще, нежели ресторанные изыски, но отсутствие беспокойства за настроение собственного пузика тоже много значит и вполне компенсирует эту простоту и незамысловатость.
Посудина становилась достаточно плотно и можно было не бояться случайно ее перевернуть. Хотя бывало всякое и , шмякнувшись в очередной раз в гололедицу, мне порой с сожалением приходилось разглядывать следы подливы на подкладке. Люди понимающие могут догадаться, что подлива— это и есть тот самый цимес и ее жальче всего. Нет, подкладку, конечно, тоже жалко, но подлива... это на момент обеда невосполнимый ресурс.
Так что сей девайс эксплуатировался ежедневно и интенсивно. Со временем появились вещи, как бы прописавшихся там на долгое время. Они, если и покидали свое место, то ненадолго и вскоре туда возвращались. Зажигалка, коробок спичек, часовая отвертка, ручка, связка ключей, расческа, мультитул, салфетки, носовые платки... Впрочем, последние регулярно менялись, но какие-то салфетки и платки все равно должны были быть обязательно, ибо очкарик по жизни, куды деваться. Зарядное устройство для телефона поселилось не сразу, но, поселившись, сразу прижилось. Временами в портфеле по паре месяцев жили и фонарик камуфляжной расцветки, и несколько надфилей, стянутых резинкой. Но все-таки к постоянным обитателям портфеля отнести их было нельзя, гораздо больше времени они находились вне, нежели внутри.
Можно сказать, к исходу второго года постоянный состав обитателей в целом сложился. А года через полтора в портфеле завелся сумковой —маасенький, почти прозрачный дух в виде виноградной улитки, очень застенчивый и боязливый. Обнаружил я его далеко не сразу. Точнее, обнаружил его не я, а Лимайя, пронырливая репортерша из " Magic news". Я как раз закончил писать очередной рассказ о ее знакомце Рыжике, алтайском племяннике Горыныча и о его марьяжных страданиях, ставших поводом для тотализатора. Он-то и послужил поводом для визита и знакомства. Однажды на мыло пришло письмецо с просьбой оставить приоткрытым окно на лоджию от одного хитровыкрученного знакомца. У нас были, хоть и редко, взаимопересечения по интересам, в частности по необработанным камешкам. Впрочем, условия договоренностей соблюдались неукоснительно, а это главное. Профита с них практически не было, но было и интересно, и любопытно, и… подставы я не ожидал. И, собственно, дождался. Все как всегда, страшно любопытно и интересно, но абсолютно неденежно. Хотя… ценный жизненный опыт и почти забесплатно. Сумковой опять же… нет, право слово, оно того стоило. Приоткрыв в запрошенное время окно, я вытащил на лоджию старое, советских еще времен, но удивительно уютное кресло и, устроившись, принялся сосредоточенно созерцать источник благолепия в виде собственного пупка. Легкие похлопывания настраивали меня на благодушный образ мышления, а заданный ритм на размеренность и нежелание суетиться. Впрочем, ожидание не успело затянуться до неприличия и спустя некоторое время на лоджию влетело нечто. Это нечто оказалось девицей ростом в две ладони, с ходу поинтересовавшейся есть ли у меня мед. Мед у меня был.
— Принеси капелюшку попробовать. Фух, устала, жуть.
Попробовав, Лимайя с некоторым сомнением сказала, что в приципе пойдет. И пока она будет принимать медовую ванну, не кантовать и вообще, все после, после.