Пришла новая весна, весна сорокового года. В колхозе началась посевная. Все, от мала до велика, работали в поле. Взрослые мужики пахали землю, а жёнки и ребята из старших классов сажали картошку. Идёт мужик за плугом, изредка покрикивает на лошадь: «Прямо!» а они сзади идут с вёдрами и тычут картовины в блестящий, рыхлый бок отвала через шаг, а земелька парит. Следующим заходом мужик эту картошку засыпает, а помощники тычут её в другой пласт земли, опять догоняя пахаря с лошадью.
А, как сеяли жито: вешает сеятель на сыромятине (сыромятный ремень) сеяльницу (широкий берестяный туес) с зерном и горстью кидает зерно, шагая по вспаханному полю. Шаг – горсть, шаг – горсть. Потом от птиц заборонят. Обычно с бороной на коне ездили тоже школьники, или кто-то из жёнок. Не бывало и без казусов, но всегда с шутками и смехом. А придёт время сенокоса, жёнки с песнями идут на луг, а грабли несут на плечах обязательно зубьями вниз – это для того, чтобы дождя не накликать.
Была на деревне икотница Степанида Жукова. Её все остерегались: во-первых боялись, чтобы кому-нибудь икоту не отдала, а во-вторых – не знаешь, что будет та делать, когда икота у неё заговорит.
Поля тоже в этом году вместе со всеми работала на сенокосе. Она возила сенные кучи к копнам. Девочка подросла и была почти с Ваську ростом, что тому очень не нравилось. Он тоже подвозил кучи, но бригадир сказал, что на будущий год, пожалуй, его к мётальщикам поставит. Васька был горд. Одно удручало его: вечно надо помогать сестре. Супонь и ту у хомута сама затянуть не может. А вчера, так просто опозорила перед мальчишками: обогнала его верхом на коне, да ещё и кричала на весь луг: «Васька, догоняй». И за что это ему такое наказание? Зато сегодня с утра стоит над душой:
– Вася, затяни супонь.
А Васька нарочно тянет время, запрягая своего коня. И только, когда все ребята уже сидели верхом, он неспешно направился к лошади сестры и также неспешно затянул супонь. Так тебе и надо: стой у перевала с сеном, дожидайся своей очереди.
Обидно Поле, да что поделаешь. А то, что сегодня она увидела, потрясло её до глубины души.
Обедали обычно всеми за большим столом на лугу. Он был нашавноё сколочен из неструганных досок. Варили суп по очереди. Чья очередь варить, когда придёт, стучит в железный обломок от плуга железным прутом, зовёт обедать. Вот все поели, стали узелки собирать, а Степанида как икнёт, а икота-то у неё как заговорит, жёнка как заикочет, а первогодна молодица Талька Офоничева слушала-слушала да случайно Степаниду и передразнила. Вот тут и началось. Степанида в лице сменилась, схватила ножик со стола и погналась за Талькой. Никто и опомнится толком не успел. Талька бежит вокруг стола, а Степанида с ножом за ней. И сунуться в заступу Тальке никто не смеет. Да повезло той, икота у Степаниды быстро прошла. Жёнка успокоилась, и говорит:
– Талька, никогда боле так не делай. Это не я, это икота меня гоняла, я сама себе не рада бываю в это время.
Вечером Поля сказала матери, что на сенокос больше не пойдёт. Узнав причину, Александра успокоила дочь, что это у тёты Степаниды бывает нечасто, и само проходит, если никто, как Талька не сунется.
Но назавтра на лугу Степаниды не оказалось. Её бригадир от-правил вязать веники для колхозных овец.
Петя в этом году заканчил школу. Он собирается осенью ехать в город учиться на счетовода. Павел недавно пришёл из армии и работает в колхозе на конюшне, заменив там старшего брата.
После ухода Геннадия на войну, на конюшню опять отправили Сталбытя. Старик не стал отказываться, так как председатель сказал ему, что это ненадолго. Он пришёл к нему домой. Старику было приятно, что сам председатель навестил его и пригласил на работу. Они сначала покурили на завалинке ядрёной дедовой махорки, а потом Павел Иванович сказал:
– Выручай, Макар Андреевич. Некому на конюшне работать. Геннадий на войну ушёл. Я тебя заменю, как только подыщу подходящую кандидатуру.
– Да я што, да я ничего, я, стал быть, завсегда согласный, – засуе-тился старик.
– Вот и добро. Макар Андреевич, а как дочери у тебя поживают? Что-то давненько я их не видел.
– Да, кабыть дороднё, поживают. Посулились на будущий год ле-том в гости приехать. По двоё робёночков у кажной. Мы с бабкой ишо не видывали внуков-то. Порато, стал быть, хочетце увидеть. Да и по дочерям соскучились. Они с Волги уехали куды-то на Урал. Мужики военны, у них воля не своя: куды отправят, туды и едут. И, Слава Богу, што отправили, хошь тот их бываёт не нашёл.
– Кто тот? – спросил, ничего не понявший, Павел Иванович.
– Какой тот? – старик сделал вид, что не понял. – Это я видно не об том подумал. Ты уж прости меня, Павел Иванович, я ново;й раз бываёт мыслями в другоё место, стал быть, скакону. Всё ладно у наших деушок, всё ладно. Когды на роботу выходить?
– Завтра с утра и выходи.
Председатель ушёл, зато на крылечко вышла Таисья Егоровна. Она слышала разговор мужа с председателем.
– Ты, старой пень, Сталбыть сраной, куды языком своим мелёшь? Оно понятно, што Василей батько ним, дак не надо про это всем россказывать. Наши это дочери.
– Прости, Таисья, случайно вырвалось.
– Вот и прикуси свой поганой язык.
– Я бы радёхонёк прикусить, дак нечем. Вишь – пусто в роте-то совсем, – Макар Андреевич попытался свести разговор к шутке.
– Ох, Макар, как я вся перебужалась, когды ты так сказал. – Она спустилась с крыльца и села рядом.
– Дак я и сам, стал быть, чуть не обоссялсе, когды эти слова выле-тили, а Павел Иванович переспросил.
– Эстолько годов никто не знал и далее знать некому не надо.
Макар Андреевич в ответ согласно кивал головой. «Хошь бы она не узнала, што я Геньке Елухе просказался. Да хошь бы Генька не кому не рассказал бы, посулился ведь молчать».
Назавтра он рано утром пришёл на работу. Вечером бригадир сам обрядил лошадей, не стал тревожить Макара Андреевича.
Перед вечерней обредней прибежал Васька.
– Дедушко Макар, можно я после школы буду прибегать на конюшню? Геня мне разрешал помогать ему.
– Можно, Василей, можно.
Через месяц Васька прибежал весь зарёванный, упал за кормушки и горько зарыдал. Испуганный старик подошёл к парнишке:
– Васенька, дитетко, што содеелось? Откуля стоко горюшка?
– Геню нашего на войне уби-и-ли.
– Охти-мнеченьки, вот ишо беда-та – расстроено произнёс старик. – Не реви, Васенька, успокойсе. Слезами горю не поможёшь.
– Не могу успокоиться, дедушко Макар.
– Ну пориви, стал быть, тогды-се, пориви, – сказал старик, а сам грешным делом подумал: «Вот и унёс Геннадий мою тайну в могилу. Типериче надо пуще прежнего держать язык на привязи».
После гибели Геннадия Васька притих. А весной, в мае, стал вечерами куда-то пропадать. Заметив это, Александра забеспокоилась.
– Батько, у нас Васька каждый вечер где-то бродит, – сказала она мужу. – Кабы чего не натворил.
– Он те дома помогает? Дрова, воду носит, учителя жалуются? Я смотрю: в колхозе он тоже работает – боронит с ребятами. Надо чело-веку когды-то и одному побыть. Порато него Генькина гибель стегонула.
– Да хошь бы всё ладом.
– Ладно, поговорю с ним вечером. А, ты, куда мою гармонь заде-вала? Всё стояла на стуле в углу, а теперь которой день неё не вижу.
– Поиграть хотел? Да кабыть не порато весело.
– Да нет. Ребята у нас не один не играет. А гармонист завсегда был первой парень на деревне.
– А и, правда, Степан, где гармошка-та? Я не трогала её. Бывает, цыганы украли? Они недавно прокатились на телёгах.
– Надо ним гармошка. Они на гитарах играют.
– Тогда я не знаю куда девалась.
Вечером пошла Александра до бани, чтобы посмотреть: сколько воды в котле осталось, а затем отправить ребят доносить воды и дров. Завтра суббота, надо баню истопить. Баня стоит на другом конце огорода, и идти до неё надо минуя картофельное поле. Подойдя к бане, она услышала надрывные звуки, извлекаемые из гармошки. Женщина оторопела. А потом Васькин голос запел:
– А все мы братья, все мы братья, все отцовы сыновья.
Ох, сядем рядом на скамеечку потянем жеребья.
– Охти, Васька!
Она развернулась и пошла домой.
– Шура, ты до бани-то хоть дошла?
– Пойдём-ко, Степан, со мной. Кажись, нашлась твоя гармошка.
Они подошли к бане.
– Слушай.
Васька рвал меха гармошки и надрывно пел:
– Ох, брат, забрили, брат, забрили наши головы с тобой.
Ох, брат на брата посмотрели, покачали головой.
А во солдатушки, ребятушки, идти не хочется,
А почему не хочется, мила;я замуж просится.
А во солдатушки ребятушки дорога широка,
Да вы гуляйте наши, девушки, годков до сорока.
Степан слушал затаив дыхание, удивлённый игрой сына на гармошке. Пусть он играл, перевирая мотив, но он играл. Степан сделал попытку войти в баню, но жена придержала его, дёрнув за рукав. А Васька продолжал играть и петь:
Ох, рекрута-рекрутики ломали в поле прутики.
Они ломали, ставили, подруженек оставили.
А финочки забрякали, отец и мать заплакали,
А нас молоденьких ребят в солдаты захеракали.
– Вот это да! – удивился Степан Васильевич.
– Это видно он по брату скучает, – отозвалась, утирая слёзы, Александра. – Пойдём обратно. Опосле вечером с ним поговорим.
– Надо же, хоть один худо-бедно играть научился.
– Дак бывает и те бы ребята научились, да только ты не порато дозволял гармонь трогать. А Ваське закон не писан, на что напрёт – дак не своротишь.
– И то верно, не дозволял. Боялся, кабы не сломали.
Вечером перед сном Степан Васильевич сказал сыну:
– Вот что, Василий, играй на гармошке дома. Не прятайся в бане.
Васька вспыхнул:
– Я больше не буду.
– Будешь, сынок, будешь. Хоть ты меня порадовал тем, что малёхонько да играть начал. Со временем научишься и на слух песни под-бирать.
– Как это на слух?
– Да вот так: жёнки запоют, а ты потихоньку за ними играть и ста-нешь. В бане больше не играй, там гармонь может отсыреть. Играй эвонде на поветном крылечке, а гармошку, как поиграешь, всегда на место ставь. Ладно?
– Ладно, – ответил смущённый Васька.
И с тех пор играл по вечерам Васька на отцовой гармошке. У парнишки оказался отличный слух, и он легко подбирал любую мелодию. Степан Васильевич гордился сыном.
– В меня пошёл, – говорил он жене, когда тот начинал играть.
В заботах и хлопотах пролетело короткое северное лето. Тридца-того августа уехал Петя на полгода в город Архангельск на курсы счетоводов. И опять мать провожала сына до пристани.
– Учись, Петенька, старайся, – напутствовала она его. – Это порато хорошая у тебя работа будет, на всю жизнь гожа. Эвон Паша у нас из армии воротился, а куда работать окромя колхозу пойдёшь? Генюшку вот заменил на конюшне. А матери никто его заменить не сможет, – Александра утёрла набежавшие слёзы.
– Дак Павел Иванович посулился отправить его на курсы трактористов. Вроде как с октября.
– Когда он посулился?
– Да вчера, когда я бумаги на учёбу в конторе получал. Он мне так и сказал: «Учись, Пётр, а в октябре брата твоего Павла отправлю на курсы трактористов».
– Прямо так и сказал?
– Прямо так и сказал.
Колхозу из районной МТС был выделен новый гусеничный трактор в пятьдесят две лошадиные силы модели НАТИ. На нём работал Михаил Доронин, в прошлом году окончивший курсы трактористов. И вот теперь колхоз получил колёсный трактор СХТЗ, на котором и будет работать Павел Гагарин после окончания курсов. Председатель слово сдержал и в конце сентября уехал на курсы и Павел.
Продолжение следует...