Остались дома из детей Виктор, Ваня, Вася, Поля да Верушка. Виктор работает в кузнице, трое ребят учится в школе, а с младшей баба Глаша водится. Трудно стало старушке присматривать за шустрым ребёнком. Верушка растёт бойкая да разговорчивая.
– Охти, Верушка, да посиди ты хошь малёхонько, – увещевала внучку баба Глаша. – Как бабе-то за тобой упреть? Ты и мистечка не обогреёшь – всё скок-да-поскок, ровно шемела какая. Дитетко, покре-стить бы тебя надо, да токо вот как до городу доехать? У бабы силушки не хватит ташшитче с тобой. Сестрича Катерина Петровна писала летось, што батюшко совсем старой стал, дак штобы я не тянула, приежжала, и окрестила тя. А как поехать и воймушки не воймую. Матка не отпустит нас в эку даль. Вот и будёшь нехристём рости. Ужо, бываё, Петя не приедёт ли погостить. Так он на малое времё уехал, дак наверно него не отпустят. Вот ведь беда-та какая: не знаю, што и придумать. Не добрести нам с тобой до параходу. С тема робёнками батько нас на телёге возил, дак тогды он не знал куды я еду. А с тобой не повезёт.
Вечером баба Глаша завела разговор о крестинах младшей внучки. Она прежде долго мялась, не зная с чего начать. Но каково же было её удивление, когда Степан сразу же согласился.
– Поезжай, мама. Петьке подадим телеграмму, он вас встретит на левом берегу, до города доставит и потом посадит обратно на пароход. Здесь я вас довезу до пристани. А вот справишься ли ты с Верой на пароходе?
– Не справлюсь, пожалуй. А, бываёт, ты Полюшку со мной отпра-вишь?
– У неё школа.
– Дак мы в субботу опосле учёбы уедём, в воскресеньё будём та-мотки. В понедельник окрестим, а во вторник выедём вобратно, а в среду ты нас встретишь. Она три денёчика токо и пропустит. Полюшка деушка толковая, хорошо учитце, не отстанёт от робят.
– Так и быть.
Поля была счастлива: наконец-то она поплывёт на пароходе и увидит диковинный город Архангельск. В Ольховье есть церковь в честь Михаила Архангела, а про город она сыхала. О таком можно было только мечтать. А баба Глаша довольна: с сестрой повидается – старые уже стали, неизвестно увидятся ли вновь? Как знать: сколько им веку отпущено? А больше всего её радовало, что младшая внучка тоже будет покрещёна. Набожная старушка очень переживала за Веру: «нехристём ростё робёнок».
Вот и Веру покрестили. И никто в деревне не догадывался: зачем старушка ездила с внучками в город. Поле тоже не сказали истинную причину поездки. Баба Глаша сходила к батюшке с Верой одна, благо тот жил этажом ниже. А Поля в это время сидела на подоконнике и разглядывала диковинный город, насколько ей было видно, с третьего этажа.
В марте сорок первого года приехал с учёбы Петя. Он за эти пол-года повзрослел, подрос, держался важно – как-никак – специалист. В западном кармане тужурки лежит вместе с парсортом свидетельство об окончании курсов счетоводов, которые Гагарин Пётр Степанович закончил на «отлично».
Его председатель сразу определил работать в контору счетоводом, и на работе его звали уважительно: Пётр Степанович, чем тот очень гордился. Вскоре и Павел прибыл с курсов трактористов. Опять вся семья в сборе.
А в деревне уже велись разговоры о новой войне с Германией. Председатель успокаивал людей, говоря о том, что есть договор о ненападении и войны не будет. Мужики, конечно, не очень верили, но надежду не теряли.
В конце мая Ваня окончил школу, правда только на одни «уды» (удовлетворительно) и была прямая дорога ему в пастухи. А он и не переживал. То ли дело: целый день на воле. Утром выгнал коров на пастбище, вечером пригнал во двор и свободен до утра. Пас он, как и раньше старший брат Виктор до армии с Афанасием Михайловичем Кожевниковым – Офоней Долгим. Офоня был бессменным пастухом во второй бригаде. Менялись у него только помощники, которые пасту-шили, как правило, верхом на лошади, а он не изменял своей привычке – только пешком. У него в помощниках была бойкая собачонка Зорька, которая по команде пастуха обежит стадо и с лаем завернёт его обратно. Зорька, как и хозяин, постарела за эти годы, но приказы хозяина исполняла исправно.
А ещё у Офони была привычка – он вечно что-то бормотал себе под нос. Ване было интересно: про что бубнит у него напарник. Когда Офоня сидел у костра, а коровы почти все улеглись на отдых, Ваня тихонько подкрался к нему и затаился. Пастух курил, и казалось, дремал. После он притушил «козью ножку», («напотом оставляет, – отметил Ваня, – экономит»), и уставился на костёр.
– Ванька, – окликнул Офоня напарника, и не получив ответа, забормотал. Ваня напряг слух – ничего не разберёшь. Затем бормотание стало громче:
– Манька дура, и бабка дура, обе дуры, ни чего толком не понимают. Ним што срано, што блёвано. Обе бестолковы. Обе беспоряхи. Обех хвалить погодить. В кажну дырку носы свои поганы сунут. Манька дура яловая, бабка дура старая. Эк угораздила меня женитце. Манька дура не родила мне робёнка, бабка дура ней токо потает. Я весь день с коровами маюсь, а оне дуры поись толком не сварят: кажной день одно и тоже – картовина да рыжик. Мне мяска да супу похлебать, а они дуры, задницы отростили, сидят на моей хребтине да понюжают. – Офоня малость передохнул и начал снова:
– Манька дура, и бабка дура, обе дуры, ни чего толком не пони-мают. Ним што срано, што блёвано. Обе бестолковы. Обе беспоряхи…
Ваня отполз от Офони в сторону и долго беззвучно смеялся, ката-ясь по траве. Дома он рассказал об улышанном матери, надеясь, что та посмеётся вместе с ним, но Александра строго сказала сыну:
– Подслушивать, Ваня, нехорошо, и смеяться над человеческой болью тоже. Не сладко видно Афанасию Михайловичу живётся, вот он этим бормотаньем боль с души и скидывает. А ты никому не рассказы-вай. Пусть выйде весть, да не от тебя. Понял?
– Понял, мама. Не буду.
Александра каждое утро собирала сумку с едой на целый день пастушку. И после Ваниного рассказа стала добавлять то шаньгу, то колоб, или кусок каравашка для Офони.
– Делись, Ванюшка, с дедом. Добро оно тебе добром и обернётся.
Александра радовалась, что дети взрослеют, горько переживала потерю Геннадия, умилялась, глядя на дочерей, особенно тешила младшую Верушку. Вот и сегодня, отправив Ваню на работу, она мысленно заговорила сама с собой, как бы подводя итоги прошедшей на это время жизни.
– Вот и ещё один работник в семье. Всё полегче жить будет. Какой-никакой приработок семье. Витя жениться собрался, у Галинки сынок подрастает – Генина кровинушка. Мишей назвала. Теперь и у Вити своя семья будет. Генина комната свободна, да только Витя не хочет в ней жить. Собирается строить свой дом после свадьбы, а пока просится пожить в боковой. Всё равно мы зимами годов пять в ней не живём – тесно порато, пускай живут. Степан в переду печь сбил – тепло стало. Свадьбу на двадцать первое июня назначили, гостей нагласили. Вот только бы не война. Петя, приехав из города, сказал, что война наверняка будет, Германия уже пошла войной на другие страны и подбирается к Советскому Союзу. Это просто Павел Иванович успокаивает народ, чтобы не расстраивались раньше времени. Ох, хоть бы не война. У Вити свадьба на носу. Заботушек полно.
Александра устало вздохнула. У неё тоже была свадьба. Женщина улыбнулась. И нахлынули воспоминания, и она вдруг ясно ощутила свои девичьи чувства и переживания.
Продолжение следует...