А сам-то ты жив еще,
Подпирающий двери плечом?
Перехватывающий чужие искры.
Так искренен, что рыдаю...
Письма твои и тайны
По карманам разносят знакомые, малознакомые
Бывшие, и не будущие
С крыши сигают градом.
Кто рядом? Кто ближе? Знают?
Слушают, или просто слышат?
Пьют слова твои залпом, как книжки
С непродуманным глупым сюжетом
Под светом холодных ламп.
Ты ли это?
Хочешь урвать хоть бы кроху,
Чем бы заполнить себя?
Веришь, так не хочется быть в слезах,
Так стыдно, что я словно пыль в глаза.
Кем-то брошена.
Кем-то предана.
Последняя мысль грешника
"Ничего, есть и хуже, наверное"
Но диагноз неутешительный
Такой же.
Ненужный.
Потерянный.
Не ругай меня, я при встрече заявляю
"люблю страдания"
Напрасно, неоправданно,
Только честно, насколько могу.
Раскаяние?
Уже настигло меня.
Ты ведешь себя глупо
Врешь и ешь сам себя из ночи в утро
Изо дня в день, да из года в год.
И меня рассекаешь ножом,
Как бумажную куклу, режешь.
Знаешь, влюбилась в небо,
Оно мягкое синее и ютит в себе облака.
Я смеюсь и моя рука тянет нити воздушного змея.
Тебе я уже не верю,
Что холодный ум смертоносная роскошь,
Что железные правила грубая пошлость,
И что сила спряталась в грубости.
Твой кругозор смещён,
Искаженный из розовых стекол окон,
Откуда ты смотришь мне вслед.
Ты помят, и свой старенький шкаф,
Что рухнет под весом скелетов,
Подопрешь своим тощим плечом.
Так давно хочу знать,
Сам-то жив еще?
Или холоден в плёночных стенах?