Есть на карте крохотное местечко, ничем не примечательное и даже напротив, кое в чем далеко не привлекательное, куда меня влечет снова и снова с непонятной силой, и часто вместо того, чтобы ехать мне куда-нибудь в теплую Испанию или, на худой конец, в привычный Египет, куда год за годом едут мои коллеги, я опять покупаю плацкартный билет на ночной поезд и сутки трясусь в тесных вагонах, сижу на холодных вокзалах, толком не сплю и не ем, чтобы только в сотый раз приехать туда, где, кажется, и нет ничего примечательного, ничего интересного, и даже напротив… Этакие Чистые, или даже Поганые Пруды, где дышится легче и солнце светит ярче.
Нет, я не родился там, не рос и не пошел в первый класс. У меня не живет там лучший друг или моя первая любовь. И лет до тридцати я даже и не думал влюбляться в этот неухоженный уголок, затерянный где-то среди Полесских лесов и болот. Так, приезжал несколько раз в детстве на неделю-другую, к бабушке, и уезжал, ничуть не жалея.
Но потом все изменилось. Потом я приехал и остался на целых четыре месяца и, как позже выяснилось, уже навсегда…
Вот я в очередной раз прибываю на автовокзал в переполненном бусе, а раньше приезжал поздним поездом туда же. Внимательно и с волнением вглядываюсь во все вокруг, боясь не узнать, не вспомнить, или, вообще, приехать не туда. Наконец признаю, облегченно выдыхаю, вываливаюсь на свежий воздух…
Вон, справа тот же цветочный магазин. А чуть дальше за ним вечный газетный киоск, который был там еще в советские времена, как невзрачный памятник ушедшей эпохе. Впереди все та же убитая, в выбоинах, как в воронках от вражеских снарядов, дорога. Тротуар с положенной какой-то год тому, но уже с просевшей и разъехавшейся в разные стороны плиткой. И кругом лужи, лужи, лужи – если это осень или зима. И пыль, пыль да песок – если лето.
… Помню, как я приехал сюда пятнадцать лет тому, словно вчера. Зашел в магазинчик напротив, чтобы освежиться бутылочкой холодного пивка, которое в то простое время еще можно было пить просто на улице, просто на ходу, где повстречал голубоглазую продавщицу то ли Олю, то ли Лену. Как неумело и, наверное, страшно, для Оли или Лены и неожиданно смело для себя сделал неловкий комплимент про голубые глаза. Оля или Лена заметно испугалась и на мои заигрывания не ответила… Наивно и смешно!…
Я иду, перескакивая через лужи в тусклом свете работающих через один желтушных фонарей, и пытаюсь в полной мере ощутить всю радость момента. Счастье возвращения. Вон он я, снова здесь, вернувшийся через год или два! Я снова здесь! Я вернулся! Но счастье не позволяет себя ухватить обеими руками, ускользает, убегает, оставляя лишь смутную радость вперемешку с усталостью от долгого путешествия, чтобы ударить потом, когда все закончится и уйдет в прошлое. В воздухе головокружительно пахнет сосновым дымом, точно также как пятнадцать лет тому. Как тогда, когда в тяжелом весеннем воздухе пахло сосновым дымом из печей и грубок. Как запахом ушедшего навсегда счастья, оставшегося только щемящим воспоминанием.
Я вспомнил, как в детстве, приезжая на неделю или две, больше всего на свете я любил рыбачить. И что самой большой мечтой у меня было получить в подарок бамбуковую удочку с черными подпалинами и красным поплавком из толстого гусиного пера. Рыбалка происходила на ставке, искусственном пруду, посреди которого был небольшой холмик, с которого мы и закидывали свои удочки с поплавками, покрашенными маминым лаком для ногтей, с червяком или хлебным катышем на крючке. Рыбка, хоть и небольшая, плотвичка, карасик или красноперка, клевала тогда охотно и домой я всегда приносил десяток-другой размером с детскую ладошку рыбок. И все сушил. Заворачивал в салфетку, засыпал солью и клал на ночь в холодильник для просолки. Чтобы утром повесить на балконе сушиться.
А сегодня пруд высох, зарос и от холмика, с которого мы рыбачили, осталось только грустная точка…
Еще я также вспомнил бабушкины три огорода в 90-е, ее верных подруг, с которыми она сажала капусту под песни и смех, а я носил воду из близлежащей канавы для поливки. Как здорово, как хорошо нам вместе было тогда! Чувство локтя, бедного единения, без зависти и жадности было одним на всех…
Тогда, под вдохновением, я набросал свои первые стихи, в которых неуклюже выразил свои простые желания. Что-то вроде:
Я хотел бы прожить очень просто,
Осязая времени ход,
Не покрыла чтобы короста
Дел пустяшных реальных забот.
Я хочу на Земле трудиться
И с людьми я дружить хочу.
Видеть звезды, как солнце струится,
Как танцует листва на ветру.
Слышать пчел, удивляться восходу,
Полной грудью глотая туман,
Обнимая всем сердцем природу,
Пробуждая эмоций вулкан.
Песни петь и нескромно смеяться,
Плакать тихо, когда тяжело.
Я хотел бы до боли влюбляться,
Чтобы стало легко и светло.
Я хотел бы прожить очень просто,
Осязая времени ход,
Не покрыла чтобы короста
Дел пустяшных реальных забот.
Что же там, среди этих луж, разбитых дорог и соснового дыма из трубы такого удивительного, неповторимого, что так прочно держит и не отпускает меня? Да все просто: просто там остались мои бабушка и мама. Там остался кусочек моей неуклюжей молодости. И там меня просто ждут и любят. Просто так…