Шурочке Поляковой минуло семнадцать лет. Она на диво всей деревне вдруг превратилась из серой мышки в голубоглазую красавицу. Девушка с подружками стала посещать деревенские посиделки. Скромная и стеснительная, она могла просидеть за прялкой весь вечер, так и не подняв своих пушистых ресниц. Как, правило, к концу вечера у неё в корзинке лежало два простня (веретена с пряжей). Отчаянная подружка Тайка Васильева не раз тормошила её:
– Шура, ты што? Оторвись от своей пресницы. Эвон сколь весело. Попой с нами песен, поиграй. Дролю надо завести. У тебя ишо не один парень на коленях не сиживал. Всё одна сидишь да веретеном кружаешь.
– Ой, Тая, не приставай. Что я мамушке скажу, когда приду домой без предена?
– Ты что, совсем бестолкова? – Тайка лезет под лавку и достаёт узелок. – Посмотри, вот моё предено. Я дома загодя напряла, а маме скажу, что тутаки настаралась. И ты так делай.
– Не смею я обманывать маму с татой.
– Ну и зря. Останешься в старых девах. Будёшь злой и некрасивой. Не зря люди говорят, что осённа муха да стара дева порато болько кусают.
– Скажешь тоже, – смутилась Шура. – Мне ещё только семнадцать годочиков.
– Дак и мне столько же. А я уже дролюсь с Витькой Огорелышом.
– Это Василья Петровича Опокина с сыном?
– С ним, с ним. Посулился сватов заслать, да вот боюсь, а ну да тата не отдаст за него. А пуще всего боюсь, что нелю;бый свататься приедет, а тата согласье сватам даст. – Тайка вздохнула и вдруг горячо зашептала Шуре в самое ухо: – Я тогда самоходом уйду. Вот те крест, уйду, токо бы Витька согласен был.
Тайка перекрестилась. Шура оторопело смотрела на неё:
– Тая, да ведь это большой грех ослушаться родителей. Могут и не принять обратно. Как жить-то будете?
– А мне всё ровно. Не пойду за нелю;бого.
И ведь не пошла. Александра горько вздохнула. Эти воспоминания тяжёлым камнем, вот уже много лет лежат у неё на душе. Высватал Тайку зажиточный вдовец с двумя детьми, что жил в соседней деревне. На коленях умоляла девушка родителей не губить её молодость. Да разве послушает отец, когда ему посулили взамен дочери жеребую кобылу с телегой. Бросилась она к любимому, умоляла уйти вместе с ней самоходом, но тот наотрез отказался, сказав, что ничего из этого не выйдет, и жить им будет негде, а с куска на воду перебиваться он не хочет. Метнулась Тайка к реке, к глубокому омуту, завязала в узел камень, привязала узел к поясу, и бросилась в омут. А на берегу оставила гарусную шаль – мамушкин подарок. По этой шали и узнали где искать несчастную.
Долго тосковала Шурочка по любимой подруге. В её душе посе-лился страх перед замужеством. Она шарахалась на посиделках от парней. Ни с кем не заигрывала, старалась не отвечать на ухаживания местных ухажёров. Девушку начали принимать в деревне за не совсем здоровую, и парни стали обходить её стороной. А годы-то идут. Когда ей исполнилось двадцать лет, родители забеспокоились, что к дочери никто не засылает сватов.
– Осподи, Шурка, пошто это никто не сватаёт тебя? Ишо годок-другой и старой девой станут обзывать. Девка ты у нас работящая, ничего из рук не выпадёт, за што бы не взялась, дак пошто сватов никто не засылаёт? – с тревогой спрашивала мать у дочери.
В ответ девушка только пожимала плечами и кротко отвечала:
– Не знаю, мамушка.
Вот уже двадцать два года исполнилось, а она всё не замужем. Пришла осень. Шура с грустью понимала, что родители готовы выдать её за первого встречного, а она даже и поперечить не сможет.
Осень. Сначала зарядили дожди, и люди урывали короткое время между ними, чтобы убрать поля и огороды, а потом настало бабье лето – тёплое, золотое да пригожее. Осень ярилась красными ягодами рябин, которые клонили тяжёлые ветви почти до самой земли. И от груза обильного урожая казалось, что они вот-вот сломаются. Но гибкие ветви деревьев с натугой удерживали спелые грозди.
Наконец, и бабье лето закончилось. Началась пора зябкой хмурой осени, первых лёгких заморзков, затяжных дождей. В это время Шура и ломала ветки рябины с красными гроздьями. Очень уж она любила подмороженные ягоды. Развесит ветки на чердаке, подвянут они, прихватит ягоды морозцем, возьмёшь одну в рот, и на языке ощущается терпкая свежесть, как будто пробуешь лето, немного озябшее, но удивительно вкусное.
Шура всегда ходила за рябиной на опушку леса. Ей всегда казалось, что деревья специально вышли сюда, чтобы все видели, какой богатый урожай держат они на ветвях. Летом рябины были незаметны. Зелень ягод сливалась с зеленью листвы. Зато осенью они пылали кострами. Шура любила разговаривать с деревьями, благодарила их за рябиновую спелость.
Развесив ягоды на чердаке, она всегда подходила к маленькому чердачному окошечку, усаживалась на низкую скамеечку и подолгу смотрела на улицу. На улице идёт дождь, а здесь на чердаке, тепло и сухо. Бегут по стеклу капельки друг за другом. И вдруг одна из них остановится и как бы о чём-то задумается. А потом юркнет быстренько вниз и сорвётся.
Сегодня Шура проснулась ранёхонько с ощущеньем чего-то радостного и светлого. Она, не вставая с кровати, вдруг тихонько рассмеялась и, сладко потянувшись, спустила босые ноги на пол. Наскоро одевшись, девушка вышла на кухню. Мать уже вовсю орудовала у печи. На столе стоял чугунок с дымящейся, нового урожая, картошкой. Рядом с ним в большой крынке пыхтела только что заваренная мучница, а мать на большой лопате сажала в печь шаньги.
– Доброе утро, мамушка.
– Доброе, – отозвалась та, не отрываясь от дела.
– А тата где?
– Лежит ишо, што-то неладно он себя чувствует.
– А что с ним такое?
– Да не што, всё ладно, – ответил отец выходя из спальни. – это я захотел маленько повытягиватце. А штобы матка не приставала, я так ней и сказал.
Жена в ответ только улыбнулась.
– А ты, Александра, што-то порато весёла с утра. Чему улыбаешьсе-то?
– Сон хороший приснился.
– Небось, как замуж, выходила?
– Да ну тебя, – смутилась девушка.
– Шурка, Покров скоро, кто первой посватает, за того сразу же и отдам, – сообщил отец.
Дочь промолчала. Ей и так было тошно, а тут родители давят и да-вят. Она сама, что ли, свататься пойдёт? Девущка прошла к рукомойнику умыться. Утираясь полотенцем с вышитыми на концах ею самой петухами, она обратилась к отцу:
– Тата, скажи какое у меня заделье сегодня на день?
– А што ранёхонько спрашиваёшь? Куды-то навострилась?
– За рябиной хочу сходить.
Тут и мать повернулась от печи к дочери:
– Сходи, сходи, Шуронька. Да поболе ягод-то нарви. За окошки накладём. Да беломошнику набери, на него ягоды и наложим. Порато баско будет. Беломошника много растёт на Овечьем бору, ты ведь в Пукшу за рябиной пойдёшь?
– Дак него везде много, я на опушку перед Высоким бором пойду. Там около Травосеи много рябин растёт, и беломошник рядышком.
– Девка, на Здвиженье* у медведей свадьбы, смотри поосторожней будь тамотки в лесу.
– Ладно, мама. Токо до Здвиженья ещё месяц впереди. Я недолго.
– Вот те, дочи, и заделье. А после обедни я хочу назём у скотины отмётывать, а ты него будешь от окошечка откидывать.
Шура согласно кивнула головой.
*Здвиженье - Воздвиженье
Продолжение следует...