Я хотел бы любить тебя чисто,
А не видеть больного слугу,
К твоим язвам глубоким класть листья,
Да вот только любить не могу.
Милый друг мой больной и несчастный,
Я в палате твоей ночевать
Буду долго и часто, так часто,
Что и мне приготовят кровать.
Твоё горькое эхо рыданий,
Паутиной связавшее вмиг
Душу чёрную, полную брани,
Чей хранитель разбился и сник.
Словно тень, подойду в маске злобы
К полумёртвому телу, к тебе
И ударом утешу боль, чтобы
Замолчал хоть на время, ведь те
Белоснежные черти в халатах
Позабыли, что есть где-то мы,
А твой трупно-разложенный запах
Вызывает детей седины.
Ты не бойся, мой милый, убогий,
Я, как горе, останусь с тобой,
Целовать твои руки, мыть ноги,
Умирающий друг молодой.
Но живых целовать не умею,
И с их душами я не знаком,
Потому твою хрупкую шею
Изломаю я воротником.
Алых змей на плечах нарисую
И взгляну, как на белый бульвар
Разлились густо-бурые струи,
Словно тёплая рвота, из ран.
Ты хотел удержать свои крики,
Я в ответ хохотал: "Ну и ну!"
Но встревожило нас, как же дико
Тихий стон разорвал тишину,
И как кровью заплакало мясо.
Только сердце желало болеть,
Не сбавлял быстрый пульс скорость пляса,
Хоть всё тело повисло, как плеть.
И глотнув, словно воду, в грудь смелость,
Ты на ухо признанья излил,
Как на рельсы сырые хотелось,
Чтобы кануть в объятья могил
Или сгнить под водою, хоть где бы.
Я надолго умолк, смотря, как
За окном слёзы харкает небо,
Исполняя гимн стрелок: "Тик-так".
А потом, как песок, как секунды,
Я ушёл... Помню, скрипнула дверь,
И срывался дождь с неба так скудно
На озябшую серую Тверь.
Всё же я полюбил тебя чисто,
Ты ж просил, чтоб убил я слугу,
Но любимые будут нам сниться,
Потому и убить не могу.