Анжела работает в салоне сотовой связи. Носит белую блузку и жёлтый платок на шее. Она улыбается всем без исключений, желает хорошего дня, пробивает чеки.
Анжела живет одна в небольшой квартире, готовит на завтрак мюсли и ходит бегать. Она не конфликтна и нравится всем соседям. Отзывчива, может помочь без труда советом.
Но ночью по пятницам в ней просыпается Энджи, которая любит пожёстче и поотвязней, которая носит топик, кроссовки, шорты, которая может отправить любого на х@*... Слова её бросские, тело худое, манкое. Энджи летит, словно бабочка, в яркие клубы, и запах её сладковатый становится гадким - Энджи помногу и крепко ночами курит.
Ей нравится белая пыль, что уносит в небо. Она запивает её чем-то очень крепким. В сознании всё размывается, Энджи бредит, смеется, но это не смех, а скорее нервы. Её ощущения – тёмная, гулкая пропасть. Она беззащитна, доступна, но ей по кайфу. К ней тянутся руки, чужие мужские руки. Сегодня она для кого-то простая случайность.
Сливается с музыкой, пьет, выбирает парня. На ухо ему говорит, что немедленно хочет. А после они в коридоре, на кухне, в ванной, но как они там оказались, Энджи не помнит.
Одноразовость радости, мокрая шея и волосы. Мысли субатомны.
Сломана
Сломана
Сломлена
Дожить до утра – вот действительно самое главное, а всё остальное неважно и знать не хочется.
Энджи себя ненавидит и всех вокруг. Начинает кричать, но разносится только стон.
Тот, кто с нею сегодня становится грубым вдруг и в истерике тут же её выставляет вон.
Тёмная улица, темень по венам и в разуме. Пустота выедает последнее, что-то липкое. Энджи, ты гулкая бездна, холодная засуха. Сегодня опять захлебнулась своими ошибками.
Когда наступает утро, проходит кома.
Анжела лежит на полу и не помнит прошлого. Конечно, она понимает, что было страшно, но рада, что это теперь, наконец, закончилось.
Когда-то давно она испытала любовь, но сердце её было выпито, выжжено, выбито. И теперь ей не выбраться. Лучше вот так без снов, чем весь вечер смотреть на экран своего мобильного. Лучше ломка, которая вывернет мясом наружу, лучше сотни других, чем лицо его жутко знакомое, где все родинки были изучены вместе с порами, где она – не она, а влюбленная и ведомая. Лучше быть не собой, забываясь на съемных хатах, лучше жечь эту жизнь в безразличии многих множеств. Всё хорошее было забрано, просто забрано.
Время может помочь, но скорее, к чертям, уничтожит.