Стихи по реальной истории, имевшей
место в 1987 году и описанной в газете
«Комсомольская правда»
Друг мой, послушай историю
про людское, без жалости, зло,
про хамство и дикость,
цинизм и жестокость,
убивающие добро.
Много праздников есть на свете,
много дат — хватает на всех:
юбилеи, свадьбы и встречи…
песни, танцы, веселье и смех…
Дню рождения, празднику детства,
был Олежка всегда очень рад,
ведь не каждый же день он взрослее
становился на год в аккурат!
Олежка в душе волнуется,
зажигая тринадцать свечей;
Праздник вот-вот начнется…
В доме полно гостей.
Но мысли его далёко
от праздничного стола:
«Где же так долго мама?
Ведь телеграмма была…»
Олежка включает музыку,
принимает подарки друзей,
затем под веселые возгласы
задувает тринадцать свечей!
Праздник в разгаре полном!
Радость на лицах ребят!
Бабушкин торт ореховый
с большим аппетитом едят!
Только Олежка не весел —
за мамой сильно скучает,
не видя вокруг ничего,
слезинки тайком утирает.
— Как же так получается, бабушка?
Ведь должна уж приехать давно…
— Не волнуйся, внучёк, развлеки гостей.
— Нет! Я встречу ее все равно!
Благо то, что вокзал был рядом,
в «двух шагах» от дома всего;
ничего не стоило парню
за минуту быть у него.
Глазами буквально впился
Олежка в людской поток,
в мелькании лиц незнакомых
искал он знакомый платок.
Долго он так смотрел бы,
ища родные черты,
вдруг в уши его вонзился
голос диктора из темноты:
— Пассажирский поезд тринадцатый
маршрутом «Воронеж – Москва»
ожидаем прибытием в полночь.
(через два с половиной часа)
— Через два с половиной?!.
Мамочка,
Целый месяц тебя я ждал!
Подожду же еще немножечко:
два часа — этот срок очень мал.
И Олежка, решив дождаться,
сел на лавку у входа в вокзал;
достал телеграмму мамину
и еще раз ее прочитал.
«Буду тринадцатым поездом
тринадцатого числа.
С днем рожденья, сынок, поздравляю!
Много счастья тебе и добра!»
Просидел Олежка до полночи
и дождался, чего так ждал:
поезд с мамой, пусть с опозданием,
но к перрону уже прибывал.
С лавки вскочил он с радостью,
готовый бежать к ней!..
Но вдруг перед ним, словно выросли —
трое странных и мрачных парней…
— Эй, красавец, куда торопишься? —
спросил басом один из них.
— Или общество наше не нравится?
— Закурить не найдется, жених?
— Слушай, парень, а ты мне нравишься…
особливо куртка твоя…
давай-ка махнем не глядя,
а то в дырках уже моя.
Олежка весь как-то съежился,
сжался в слабый и хрупкий комок,
но сильный удар кастетом
висок пронзил, словно ток.
— Сегодня зона гуляет!
Говорю это я, Кныш!
Тебя убивать сейчас будем…
ты слышишь меня, малыш?
Сознанье почти теряя,
Олежка пытался держаться…
Устоять ему долго не дали,
изощреннее став издеваться.
— Орлы, заправляй «баяны»!
Дружней «тяни меха»!
Должны мы сегодня с вами
поймать хоть немного «ха-ха»!
Но здесь полилась не музыка…
не радостный страстный смех…
Полился из шприцев опиум,
рождающий страшный грех!
Олежку подняли на ноги,
встряхнули что было сил.
Кныш размахнулся и… финку
в тело его вонзил…
В глазах у Олежки померкло…
Тихо вокруг так стало…
И юное легкое тело
бесшумно в траву упало.
Его истязали долго,
ножом нанося удары,
пока не спугнул их голос,
донесшийся с тротуара.
То была мама Олежки:
она его шапку узнала,
которая в луже валялась
возле лавки той у вокзала.
Материнское сердце чуткое…
(ему я кланяюсь низко!)
Безошибочно мать ощутила,
что сын ее где-то близко.
— Где ж ты, сыночек? Родной? —
про себя она все твердила;
непослушной дрожащей рукой,
набрав номер, домой позвонила.
И узнав, что он ждет на вокзале,
что гости давно уж простились,
и что сына нет там еще…
Ноги матери вмиг подкосились.
А Олежка лежал в траве…
по-детски вздернуты брови…
Алой стала эта трава
от большого количества крови.
Эта юная жизнь угасала,
и в душе огонек догорал,
но на миг лишь придя в сознанье,
Олежка еда прошептал:
— Ребята… что ж вы наделали?...
я совсем не хочу умирать…
сегодня мой день рождения…
я вас всех… пригла… ша…ю…
Озверев, со всего размаху
Кныш ударил Олежку опять
и сказал он своим «ребятам»,
что пора с этим мелким кончать.
Свою жертву, ножом изуродовав,
затащили бандиты на мост
и сбросили вниз на рельсы,
под идущий из тьмы тепловоз.
Почти теряя сознанье,
на мост взбежала мама;
сквозь слезы на мокром асфальте
увидела телеграмму…
Пересилив свой страх, взглянула
она вниз за большие перила и…
Представшая взору картина
ее разум вмиг помутила…
Стук колес в темноте растворился,
унеся бедной матери крик…
а промокший листок телеграммы
к смолянистым шпалам прилип…
А дальше — все… дальше тихо
все стало вдруг вокруг…
Ты можешь мне не верить,
но это все было, друг.
И сколько таких же безвинных
еще будет на свете страдать,
пока будут «хмельные братья»
в свои вены иглы совать?..
Не пора ли покончить с этим?
Достаточно ждать и терпеть!
Не должно вот так человечество
ни за что в этом пекле сгореть!
А что тринадцатый праздник…
пусть не смутит вас ничуть —
мог бы и он быть счастливым,
проклятой иглы б той не будь.