Я вынужденным целомудрием, как панцирем, укрыта,

Рамаяна
Я вынужденным целомудрием, как панцирем, укрыта,
Обвенчана с зимой, февральская вдова.
Бьёт о порог сатир подкованным копытцем,
Весёлый козлоногий Бог разврата и вина.

До смертного одрА не успокоить душу,
Недолюбив, недоласкав и недоцеловав..
Холодной быть, спокойной и послушной
Нет сил. Забвенье чертит след кровавый..

Спокойствие бессонницей распластывает ночь,
В стакане виски холод кубиками льда,
Желанья будоражат и уводят прочь
Меня, послушную, от сломанного "нет" к шальному "да".

Хмельной сатир куражится, призывно машет..
Я противостоять не буду собственной природе!
Ума нисколько не добавил возраст,
Но заставляет подбирать одежду по погоде,

Набор возможностей урезал, сузил..
Крадёт украдкой романтические сны..
Мою наивную расстраивает Музу -
Ложатся на бумагу мрачные стихи..

Для безопасности, во избежание вопросов,
Имею про запас набор приличных фейсов.
В границах вседозволенности обществ
Я графики расписываю личных рейсов.

В кругу игривых нимф, под музыку свирелей,
Присутствую бесстрастным наблюдателем,
Пока продрогну под февральскими метелями..
Пока смирюсь с обледененьем в результате..