у Рин на ужин - остывший мокко и, как обычно, пустой подъезд. ее пленили аэропорты и мягкий, мерзкий фонарный свет. ее бросает от каждой мысли неровный голос туда-сюда. Рин любит плакать, Рин любит крыши и все, чем кроется пустота. она под Молко /ноябрь. вечер./ идет подальше и ото всех. луна кусает ее за плечи и предлагает небесный плед. у Рин улыбка скитальца-психа, что где-то в Риге посеял страх. она читает деревьям книги и будет странницей до утра.
в квартире сухо, в квартире горько, фальшивят двери и дран эскиз. Рин греет руки /зажгла конфорку/, бормочет в стену какой-то стих. помятый голос течет по трубам, зовет соседей на чай-печаль. помятый голос, нигде не нужный, сменился смехом. безумным. жаль... и так по кругу: у Рин учеба, экзамен, лужи, табак, постель, табак-экзамен, табак-утробы, учеба, виски, вокзал, бордель. Рин нужен воздух без никотина и свежий, тихий у ног перрон.
октябрь. минус. подарок - свитер. ей бы согреться. ей нужен Он, который впился /сознанием/ в горло и в шею, ноги, живот, глаза. Он не приятель, Он только образ, рисунок, выдумка, пустота. но в каждой искре из подсознания любой способен разжечь огонь. она играла до возгорания артерий сердца, и вспыхнул Он. ей говорили "шизофрения", но Рин вменяемой не была.
готовит ужин одна в квартире на две персоны - Его ждала. но Он - лишь ветром гонимый лист и остаток чьих-то забытых слез, истомный голос "любимый, милый", ее шедевр, ее Никто.
надежда гаснет, как гаснут звезды в зрачках отчаянной и больной. воскресный вечер, довольно поздно. Рин убегает в аэропорт. Рин воет, стонет и от бессилья бредет, покуда глаза глядят. бумага, ручка, дрожаще-хило, строкой за строки плетет слова ему. и влажный листок не сохнет: там, вроде, ливень /рыдает Рин/. душа и мысли оставят море - соленый привкус любви внутри.
Рин у обрыва, Рин очень больно.
дошла до края.
все словно сон.
у Рин на ужин - остывший мокко и перечеркнутое письмо.