небо всегда вишневое на берегу, где родилась Мари.
в городе заспаны лавочки по утру. солнце уже не спит, солнце идет по спинам и по губам, иссохшим в дешевый спирт. аллея качает пьяниц нежнее мам. никто их не приручил. осколками рушится пачканный небосвод. полдень свинцом покрыт. тени ложатся мягкою пеленой.
солнце сошло с орбит.
вечер с сухой походкой привил покров - синие клочья штор. вечером разрывается комильфо - город достал кагор, город открыл бродячим свои уста - плед, звездопад, костер. дикие звери вышли на свет костра из-за своих хором. Бог переводит стрелки на два часа и нажимает стоп. время застыло где-то у октября, как бы оно не шло.
в доньях проспектов тихо играет джаз, потрескивает фарфор. в доньях Мари проживает совсем одна, кроет себе покой. стены вишнево-синим писались там. /безумие, антураж/. Мари вспоминает небо и берега, место, где родилась, как убегала от гроз и самой себя, как избегала снов, как через тернии леса искала знак, что в никуда привел. глаза ее, словно сапфиры и изумруд, блеском озарены. Мари проникается и уплывает в глубь красок своих картин.
ночь не осталась в городе пить вино
и слушать похмельный джаз.
ночь на прощанье бросила взгляд в окно,
где умерла душа.
утро сушило веки и свитера девочек без любви. улицы в пять заполнила пустота, как разливной кувшин. словно рукою серой душил туман тонкие ветви ив, медленно оседая по сторонам, в каждый клочок земли. утро придет таинственным сквозняком в дом, где живет Мари. мило представится дедушкой-добряком, тронет и убежит. собран осколками рушеный небосвод, все повернулось вспять. ни солнца Мари не хочет, ни берегов. Мари просто хочет спать. город остался необычайно тих, выпив ее до жил.
падали с неба желтые лепестки вишен с садов Мари.