Биться раненым зверем над нотами - звука нет,
ни единой мелодии я не могу услышать.
Я как будто тону - или нет, я уже на дне;
бездна синих глубин поднимается дальше, выше,
только в ней ни следа, ни намека на облака -
темнота замыкается куполом, словно клетка,
темнота на моих ослабевших лежит руках.
Да, меня называли послушной марионеткой,
говорили - я как метроном, я - бездушный звук,
идеальная точность, спокойствие и... я помню,
как летела мелодия прямо из тонких рук,
трепетала внутри; как испытывала любовью,
билась, тихо горела, кричала, хотела жить...
а теперь - я не слышу. Совсем. Ни единой ноты.
Я хочу, но уже не могу ничего забыть.
Я как будто на дне, я как будто увяз в болоте,
и вокруг - никого, кто сумел бы помочь, спасти,
никого, кто шагнул бы в трясину и кто окликнул...
да и толку мне с них: я себя не могу простить,
я к ошибкам своим никогда не смогу привыкнуть.
Как под ливнем мяукала кошка - вернись, найди,
отыщи меня здесь и верни, я прошу, обратно.
Не нашел, не вернул - и терпеть не могу дожди.
Как бродила она - на промокших пушистых лапках,
как погибла она - или кто-нибудь подобрал?..
Я стою на краю - и я помню любую мелочь:
как носился по улицам, падал и снова звал,
как давился слезами, ругая себя за немочь.
Как остался один - тишина, глубина и мрак,
как закрыл пианино - а с ним, не жалея, душу.
Ни единой царапины нет на моих руках,
но без них - да и с ними, - я больше себе не нужен.
Что зима, что весна - ведь особых различий нет:
либо снег, либо грязь, либо лед, либо сотни вишен.
Сквозь окно пробивается теплый вечерний свет,
мир спокойно, размеренно, мягко и сонно дышит.
Ты сулила мне - сын, только ноты способны быть
твоей главной мечтой, чтобы сделать тебя великим.
Ни тебя, ни себя я уже не смогу простить.
И за гранью болота зачем-то играет... скрипка?