Есть в русском языке слова, слитное или раздельное правописание которых почти всегда вызывает затруднение. В своих статьях я часто привожу такие примеры: «в следствии» и «вследствие», «в течении» и «в течение», «тоже» – «то же», «также» – «так же», «тот час» – «тотчас», «не давно» – «недавно», «не далеко» – «недалёко», «и так» – «итак», «со всем – совсем» и т.д. Чтобы решить, какое написание следует выбрать, нужно определить, с какой частью речи мы имеем дело в каждом конкретном случае. А это, в свою очередь, можно понять только исходя из синтаксической функции данного фрагмента речи, то есть, каким членом предложения он является. Мне пришлось употребить непривычное словосочетание «фрагмент речи», потому что, строго говоря, здесь может быть одно слово, а может быть – два. Иногда вроде бы одни и те же морфемы являются приставками, а иногда предлогами или частицами. В статье «Туда-сюда или морфология на службе у синтаксиса» мы показали, что приклеивать на них ярлыки можно только в рамках синхронного изучения языка, то есть состояния, характерного для настоящего момента времени. В диахронической перспективе все несколько сложнее.
В книгах, напечатанных в XVIII веке, многие слова, сегодня воспринимаемые нами как наречия, еще отвечают требованиям правописания, предъявляемым к существительным с предлогами. Так, наречие «к стати» в этой литературе еще имеет вид существительного «стать» с предлогом «к», хотя синтаксическая функция указывает на то, что это – наречие. Такое же написание имеют наречия «из давна», «не давно», «с начала», «со всем»; прилагательные в сравнительной степени «по ниже», «по выше», «по тише» и т.п., предлог «на подобие». Сегодня раздельное их написание считается грубой ошибкой, но еще 250 лет назад ситуация была совершенно иной. Более того, в школе нас уверяют, что слова «льзя» не существует, но в письменных источниках прошлого оно есть и, даже естественной является пара «льзя – не можно», полностью противоречащая современным шаблонам.
Из приведенных примеров следует, что морфемы, ранее считавшиеся предлогами, сегодня прочно вошли в составы многих слов в качестве приставок. Полгода назад, когда я только начал задумываться о происхождении языка и закономерностях его развития, я сделал предположение, что большинство приставок некогда были предлогами. Действительно, почти всегда они совпадают: с(со), о, у, об(обо), в(во), по, про, при, за, из(изо), от(ото), до, на, без – могут явиться в образе и тех, и других. Тогда эта мысль казалась мне чересчур смелой, требующей доказательного подкрепления. Потом я узнал, что это не секрет, интересующиеся люди давно об этом знают.
Но теперь я склоняюсь к мысли, что подобные представления не совсем верны или совсем неверны. В «Повести временных лет», изданной в XVIII веке, предлоги с существительными и местоимениями напечатаны слитно, так словно бы это были приставки. «По мнозех же временех сели суть Словене оба пол Дуная, где есть ныне Угорская земля и Болгарская, и оттех Словен разыдошося поземли: и накотором месте седоша, оттого и имя себе нарекоша. Седоша нареце Мораве, и нарекошася Моравлене, а друзии нарекошося Чесии, а иныи Хорватии белыи, иныи Сербии, иныи Хорутане, а иныи Дунаи». И так на тысяче страниц текста.
В «Грамматике» Михайло Ломоносова встречается фрагмент, в котором автор говорит, что предлоги существуют двух видов – раздельные и слитные. «Слитные предлоги служат именам и глаголам во всех падежах и от них не отделяются: «принимаю», «принимаешь», «принялъ», «прими», «принять»; «подъемъ», «подъема», «подъемамъ». Раздельные правят только определенные имен падежи; с глаголами раздельно не сочиняются».
Часто и до сих пор в одной фразе мы дублируем предлог аналогичной приставкой: «пошел по дороге», «зашел за угол», «отошел от дел». Иногда предлог в подобных фразах в новой грамматике стал приставкой: «взглянул вверх» (ранее «в верх»), «отступил оттуда»,(ранее «от туда»), «побежал побыстрее» (ранее «по быстрому»). и т.д.
Таким образом, с течением времени представление о структуре языка, его грамматике, меняется. То, что сегодня, считается приставкой, триста лет назад было предлогом, а еще ранее типичные предлоги считались приставками? Или мы пытаемся натянуть одеяло современных представлений на тот исторический период, когда вообще не могло быть речи ни о тех, ни о других? Может быть само понятие частей речи пятьсот лет назад отсутствовало, не было сформированным? То, что в древности не существовало ни приставок, ни предлогов, а вернее, они представляли единый класс, подтверждает и особенность расстановки ударений в словах с «предлогами».
Язык через сотни лет пронес эти воззрения на существо этих морфем, и мы до сих пор говорим подобным образом, не задумываясь, почему делаем именно так. Например, «Это мне нА руку», «уронить нА ногу», «почесать зА ухом», «пойти нА реку», «стольких-то лет От роду», «взять грех нА душу», «разбить врага нА голову» и т.д. Подобных случаев смещения ударения с существительного на предлог в языке десятки, а может и больше. Почему так происходит? Да потому, что ранее так не только говорили, но и писали, сливали «предлог» и существительное, считая их единым словом. В самом деле, в соответствие с современным представлением о частях речи, ситуация кажется нелогичной. Не правильнее ли было бы говорить «Это мне на рУку», «уронить на нОгу», «почесать за Ухом» и т.д.? Пока еще такая расстановка ударений нам не привычна, но не исключено, что скоро люди начнут говорить именно таким образом. В словах, состоящих более чем из двух слогов, это уже происходит: мы можем сказать «разбит нА голову», а можем и «надень на гОлову».
Более того, в старину, в случаях, когда в речи встречались подряд частица, предлог и существительное, они также сливались в единое образование с ударением на первом слоге: «Не на голову». А, если перед ними был союз, то и он входил в состав как фонетической, так и грамматической конструкции: «И не на голову». Эта фраза звучала и писалась единым словом с ударением на первом слоге. В приведенном выше отрывке из «Повести временных лет» предлоги еще слиты с существительными, а союзы уже отделены, что говорит об определенном этапе формирования представлений о структуре речи.
В древности на письме слова не разделялись пробелами, поэтому и сказать однозначно, в каком случае перед нами предлог, а в каком приставка – не только не просто, но и не корректно. Кроме того, до сих пор некоторые префиксы не совсем слились с корнем и пишутся через дефис, а некоторые и вовсе раздельно. Например, в неопределенных местоимениях «кое-кто», «кое-что», «кое с кем», «кое о чем» «кое» считается приставкой.
В современных словах может быть две, а иногда и три приставки. И такие примеры не редкость: «порасспросить», «предрасположенность», «недооценить», «небезразличный», «несподручный», «обессмысленный». Понятно, что эти морфемы прилеплялись к словам не сразу, сначала к корню примыкала одна приставка-предлог, затем другая, и – третья. Между закреплением новых словоформ в речи могло пройти десятки и сотни лет.
Переписчики, начавшие разделять древние сплошные тексты на отдельные слова легко могли ошибаться и путаться, что и происходило повсеместно на практике. В дальнейшем, при утверждении нового правила фактически только и стали формироваться слова, обретая привычную современную оболочку. В одних случаях служебные частички прирастали к корням, становясь префиксами, а в другом – оставались самостоятельными частями речи – предлогами. Иногда процесс шел еще дальше, и приставка как бы входила внутрь корня, образуя новую лексему, так что спустя несколько столетий, мы даже не подозреваемом, какой смысл был изначально (один такой пример мы рассмотрели в статье «Стужа», но их существует множество).
Сегодня мы так привыкли, что слова разделяются на письме пробелами, что думаем, так было всегда. Этот способ отображения речи кажется нам естественным и закономерным, и мы не придаем ему большого значения. А между тем, появление пробела – это лингвистическая революция, сравнимая с изобретением самой письменности.
Имея дело только с привычным способом записи речи, нам кажется, что нет ничего проще, чем определить, а что же такое слово. Все, что имеет слитное написание как раз и представляет эту структурную единицу. Однако все гораздо сложнее. С точки зрения лингвистики понятие слова не располагает некоторым единым определением, которое являлось бы общепринятым и всецело учитывало бы всю совокупность его разнообразных аспектов. Ситуация также осложняется тем фактом, что никакая из существующий дефиниций слова не может быть одинаково успешно применена при описании языков, относящихся к разным типологическим классам (Википедия).
Вот несколько простых иллюстраций. Одним из важнейших признаков слова принято считать идиоматичность, то есть наличие единого цельного значения. Однако слово «седобородый» ничуть не более идиоматично, чем словосочетание «седая борода», а «железная дорога» – вроде бы два слова, но определяют конкретное единое понятие. Так же, как английское railway с тем же значением. Прилагательное «сельскохозяйственный» - это одно слово? Тогда почему нет существительного, от которого оно произошло, а вместо этого мы имеем только фразу «сельское хозяйство»? Или, например, «воздушный змей» – это слово или словосочетание? Ведь обозначает оно вполне конкретный, обособленный предмет. Более того, обозначает весьма парадоксальным способом. По сути, это оксиморон, то есть сочетание несочетаемого – «воздушный» (летающий) и «змей» (тот, который прирожден ползать по земле).
Сколькими словами может быть выражено конкретное число? Например, «миллион» тождественно «один миллион»? А если число многоразрядное, то сколько потребуется числительных для его речевой передачи? Вот, «двенадцать» – это одно слово, а «двадцать два» - уже два? Но ведь оба выражают конкретные, точные значения? Возьмите число Пи с бесконечным числом знаков после запятой, сколько числительных понадобиться для его вербализации? А ведь это так же одно число!
Особенные трудности возникают при попытках разделить на слова устойчивые словосочетания (фразеологизмы), где существуют слова, которым нельзя приписать никакого значения. Что такое «зга» и «кулички»? Даже у этимологов нет общепринятой трактовки того, как появились эти слова. В выражении «ничтоже сумняшеся» – вроде бы два слова. Первое сохраняет ассоциативную связь со словом «ничтожный», а второе – «сомневаться», но смысл целого нельзя разложить на части. И тем не менее всё это – слова.
Существует немало бесписьменных языков, при изучении которых исследователи записывали текст, разбивая его на отдельные слова по своему усмотрению, опираясь на интуицию. В результате получались самые неожиданные варианты. Советский японист А. А. Пашковский отмечал, что простую фразу на японском языке «Он читает книгу» в русской транскрипции разные авторы записывали восемью способами! (Подробнее см.: ttps://www.nkj.ru/archive/articles/18105/ (Наука и жизнь, «Ужели слово найдено?»).
Таким образом, пробел помогает формально решить задачу, неподдающееся логическому решению. Мы легко понимаем, что такое слово, хотя всем представителям лингвистической науки, строго говоря, до сих пор этого сделать не удалось. Слово при всей своей кажущейся ясности остаётся неуловимым понятием. Все попытки определить его по лингвистическим свойствам – фонетическим, морфологическим, синтаксическим, семантическим – остаются не очевидными.
Наверное, большинство неспециалистов думают, что пробел – это пустое место, отсутствие знака, но это не так. Пробел – это самый главный знак в современной лингвистике, его изобретение можно сравнить с появлением в математике нуля. Я даже предположил бы, что открытие и того, и другого произошло примерно в одно и то же время, с точностью до века. Традиционная история и хронология вызывают у меня мало доверия, а вот логика подсказывает, что такие прорывы человеческой мысли не могли быть разделены значительным временным интервалом. Эти категории идут рука об руку, их значение для развития цивилизации огромно.
Без нуля современное позиционное исчисление невозможно в принципе, а значит невозможны любые сложные расчеты, появление точных наук, развитие геометрии, строительства, появление техники, приборов, цивилизации в ее нынешнем понимании! Понятие «отсутствия» играло важную роль в теориях многих ученых, таких как Декарт, Ньютон, Лейбниц. С тех пор без нуля не существует ни одна система счисления. Кстати, форма нуля отобразилось и в нашей речи, ведь когда мы хотим оставить в числе только крупные разряды, заменив остальные нулями, то говорим «округлить». Долгое время слово «цифра» означала именно «нуль» (инд. «сунья», араб. «аль-сифр», лат. ciffra). От ciffra произошло несколько самостоятельных понятий, включая «шифр» и «зеро».
С появлением нуля связан и переход на так называемые арабские цифры вообще. Вы знаете, что до этого числа записывались при помощи тех же литер, что обозначают и звуки, то есть букв. Выполнять сложные математические операции в такой форме записи невозможно, а значит и математика не могла развиться далее арифметики, не могло появиться не только интегральное или дифференциальное исчисление, но и возведение в степень, извлечение корня, даже – умножение и деление. Парадоксально, но возникновение цивилизации обязано тому, «чего не существует», нулю!
Но ведь то же самое можно сказать и о введении на письме пробела. Разделение речи на отдельные единицы является большим культурным и научным достижением, позволившим воспринимать информацию легче, быстрее, точнее. В дальнейшем такая форма подачи материала сделала возможным приобщить к грамоте большее число людей, дала новый импульс культурному росту. Книги и свитки стали читать не только вслух (оглашать), но и про себя, что было невозможным при сплошном отображении речи на бумаге.
До XVI века в древнерусских текстах не встречается раздельное написание слов. В рукописях слитное письмо продолжало господствовать почти до XVIII века. Не было знаков препинания, предложения шли одно за другим, даже не разделяясь заглавными буквами. Текст структурировался только абзацами, начинавшимися с красной строки. Издателям древних рукописей известно, как трудно иногда прочесть тот или иной отрывок.
Прибавьте сюда то обстоятельство, что некоторая лексика была со временем забыта, и часть слов в таком предложении современному читателю стала непонятна, следовательно, усложнилась и задача их вычленения.
Реформа письменности коренным образом отразилась не только на устной речи, изменив ее темп, ритм, ударения, протяжность и так далее. Она изменила и само человеческое мышление. Теперь многие люди всерьез считают, что мы мыслим при помощи слов, что слово и есть единица языка, атом смысла (этой теме посвящена наша статья «Как вы думаете?»). Не будем здесь углубляться в разъяснение различия между непрерывностью мысли в высказывании и дискретности ее отображения на письме. Отметим лишь еще одну аналогию: слово в языке соответствует в математике числу, а мысль – формуле или математическому выражению.
Вы может быть подумаете, что только «отсталые» славяне не пользовались на письме пробелами. Но даже в «античных» рукописях V–IX вв. пунктуация развивалась параллельно процессу разделения текста на отдельные фразы и слова, то есть и латинское письмо долгое время оставалось сплошным. И только в «средние века» началось разделение текста на единицы. Процесс не отличался чёткостью и вначале деление текста на фрагменты происходило по-разному. Пробелами могли разделяться абзацы, предложения, словосочетания, слова или даже морфемы, иногда в разных сочетаниях.
В латинском письме пробел стал нормой с XIV века, в кириллическом – всего лишь 300 лет назад, с XVIII века. Считается, что куда большую часть исторического времени люди писали, читали и понимали тексты без пробелов. Причем не только хозяйственные документы и послания типа тех, что сохранились на берестяных грамотах. Эпические поэмы Гомера, стихи Гесиода и Сапфо, трагедии Еврипида и Софокла, Библия и Дхаммапада, труды Аристотеля – все, что стало основой человеческой цивилизации, первоначально написано и много веков читалось без пробелов. https://www.nkj.ru/archive/articles/29648/
А вот в резонности этого утверждения можно усомниться. Думаю, что только с появлением пробела и стали оформляться слова, какими мы их знаем. Только с появлением пробела и стало возможным формирование многих «второстепенных» частей речи, которых не было на ранних этапах развития языка. Только с его появлением мы можем говорить в одних случаях о приставках, а в других о предлогах.
Кроме того, слитное (совместное и устойчивое) употребление в дописьменной речи некоторых простых слов породило новые образования, которые нам сегодня представляются неделимыми. Приведу отрывок из своей статьи «Туда-сюда или морфология на службе у синтаксиса».
Посмотрим на указательные местоимения и местоименные наречия, типа «туда», «сюда», «куда», «оттуда», «отсюда», «откуда» и пр. Во второй группе мы еще можем выделить прилепившийся и впоследствии приросший предлог «от», но первые три слова кажутся нам неделимыми. Тем не менее, при ближайшем рассмотрении, можно заметить, что и они состоят как бы из двух половинок: «ту-да», «сю-да», «ку-да». Первая часть представляет собой указательные местоимения «ту» («то», то, что находится на отдалении), «сю» («сё», находящееся рядом) или предлог «к» (ко). Конечно, определять их в современных терминах не совсем корректно, в период образования этих слов грамматика как наука не сформировалась, но не будем слишком придирчивы.
Так что же означает вторая часть рассматриваемых слов, морфема «да»? По моей реконструкции, здесь перед нами – остатки глагола «иди». Та народная форма с окончанием на –ы, которая признана лингвистами, как неграмотная, дает возможность это почувствовать: «туды», «сюды», «куды» – по сути древние словосочетания «ту иды(и)», «сё иды(и)», «ко иды(и)». Предлог (местоимение) определяет направление, а глагол – действие. Похожая модель реализована в словах «где», «здесь», «везде». «Где» – изначально «ко иде», то есть «куда идти»; «здесь» – «се иде» (сюда иди); «везде» – «весь иде». То же самое можно сказать о наречиях «всюду», «повсюду»: «по всю иди(ы)», то есть «везде, куда ни пойди». Кстати в литературе XVIII века написание «повсюды» считалось орфографической нормой.
Этот процесс продолжается в языке и поныне. Сегодня мы знаем немало слов, которые сидят на двух стульях (а иногда и на четырех), являясь разными частями речи. Они называются синкретичными (подробнее см. в статье «Туда-сюда или морфология на службе у синтаксиса»). Есть примеры слов, которые уже перешли в другой класс, но еще продолжают сохранять грамматические признаки своей прежней семьи. Так, предлоги «за исключением», «в отношении», «в области», «по части», «в деле», «по линии», характерные для официально-деловой речи, еще пишутся раздельно, в то время как «вроде», «насчёт», «несмотря», «наподобие» уже обрели полную самостоятельность и автономность.
Введение в текст пробела позволило выделить слово как языковую единицу, тем самым создав предпосылки для формирования морфологических классов и развития синтаксиса. Возможно, что речевые структуры, обогащающие нашу речь сложными дополнениями, причастными и деепричастными оборотами и т.д., стали формироваться ранее, но их осмысление, изучение и закрепление стало возможным только с раздельным написанием слов на листе.
В эпоху тотальной грамотности сложно представить, как человек, не умеющий ни читать, ни писать, осознает структуру языка. Для нас, осваивавших родную речь или иностранные языки параллельно в устной и письменной формах, разделение речевого акта на слова воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Но для человека, никогда с этим не сталкивавшегося, такое представление, видимо, сначала покажется абсурдным. В самом деле, ведь мы говорим слова слитно, от паузы до паузы произнося некие высказывания, выражающие законченную мысль. Некоторые так и вовсе могут изливать информацию сплошным потоком в течение длительного времени, лишь с помощью ударений, акцентов и частотной модуляции помогая слушателю воспринимать структуру их речи. Видимо не случайно ранее человеческая речь являлась нашим предкам в образе реки, непрерывно текущей по своему руслу. Как разделить воду в реке на отдельные части? Поэтому и письменность вначале была слитной, а вовсе не из-за экономии дорогой бумаги, как нам пишут во всех учебниках.
Вот что говорит доктор филологических наук Александр Шунейко в статье «И надо оставлять пробелы…»: «Можно предположить даже, что пробел отражает переход определённого коллектива от континуального (то есть целостного, недетализированного) взгляда на мир к дискретному (то есть предполагающего вычленение деталей). Получается, что пробел стал своего рода пограничным столбом или, правильнее, широкой полосой, до появления которых люди больше ориентировались на связь между явлениями, а потом стали уделять внимание и их разности.
Но вне зависимости от причин естественного появления пробела, очевидно, что его употребление взяли под контроль школы и университеты и приписали ему значение, отражающее их взгляды. Это переносит древнюю историю пробела в поле актуальной современной научной дискуссии, которая далека от завершения, потому что касается одного из главных спорных моментов в лингвистической среде: существует ли в реальности слово, или это выдумка». Подробнее см.: https://www.nkj.ru/archive/articles/29648/ (Наука и жизнь, «И надо оставлять пробелы…»)