Январь, январь тогда бывал.
Зима стояла снежным погранцом,
Вокруг проморзглость. Либо от начал
Был лёд присыпанным кольцом.
Поэт истосковался, ведь его причал
Утерян стал ещё юнцом.
Горела керосинка, в темноте
Он перечёл раз в сотый сборник.
И руки в руки положил не те,
Что раньше были попокорней,
Но те что в вездесущей немоте
Вдруг стали обе сине-чёрны.
Создал движенье в воздухе перстом,
Поджёг очередную самокрутку.
И в этом дыме отравляюще-густом
Провёл в раздумьях гражданин минутку.
О стенах думал, оные же вчетвером
Давили на него эннЫе сутки.
Иосиф был один, давно один,
В чужой стране, ничем не связан.
Он ясно понимал, что не богинь
Бояться следует, а недосказа.
Он четверть века без родных рябин -
На деле знает силу фразы.
Пускай один, пускай зарытый в сундуке,
Пускай не выложен на Родине он кирпичами,
Пускай творит на чужеземном языке,
Зато целёхонек, с свободными устами.
Он пешкой победил на шахматной доске!
И выбрался, как метка, как цунами!
Знавал и Родину, отчизну глазом.
Налично знал насколько власть права.
Насколько любят(ненавидят) расу.
Он был как постоянство, как трава.
Иосиф шёл наощупь, без компаса.
Прости, пророк, сегодня двадцать два!
P. S.
Он умер раз и навсегда.
Однако с замираньем ежегодно,
Что почва под ногами нетверда
Мы ощущаем. Ныне ж всенародно
Его признали школьны холода
Ментальным памятником листоплотным.