Этот парень был художником, из тех, что рисуют сны по ночам. И в отличие от многих халтурщиков, делающих это ныне тяп-ляп-кляп, чтобы тело очумевшее от композиций не возмущало слишком эфир, подходил к процессу, честно слово, с редкой ответственностью и любовью.
Когда я это поняла, с одной стороны стало радостно, а с другой - жаль его. Оттого, что в последнее время заметила: он тяготится будущим. Художник стал задаваться вопросом: а что будет с его картинами, когда его не станет. Кто возьмет незнакомых ему людей на поруки. Присмотрит, чтобы краски не тускнели, углы не облазили, серые массы инферно не заливали тромбами и завихрениями дело рук его. Он боялся за них, за такие дорогие и привычные сердцу пространства, которые где-то уже приговорены: "тошно до рвоты". Слышал ли он сей приговор? Или еще только тонкой своей душой улавливала угрозу.
Его добрые пусть и не шедевры, навеянные стараниями души, пропадут. Нет, не сразу, конечно, не сразу. Над ними будут долго глумится и топтать ногами, люди будут изнемогать от старшиной головной боли, принимать какие-то дикие таблетки с массой побочных эффектов, только помогая гибели полотен.
Он все понял.
Он был очень одаренный человек.
Мне хотелось, как-то его утешить. Но я не знала: как?