Мейнстрим опять пестрит местами сил, все тянутся - кого бы ни спросил - как птицы перелетные: южнее. Чужой язык становится важнее, блаженные выходят из такси.
Вина не пьют, приветствия поют, на берегу порядок и уют наводят перед зорким объективом. И открывают - чакры, перспективы и третий глаз, и Азию свою.
Мы собираем вещи и еду, рассветом рассекая Теберду, идём все выше в пихтовое море. И снег скрипит, и в каждом разговоре мы чествуем смешную ерунду. Мы молимся неведомым богам, Домбай -Ульген вздымает на рога два вечных диска: солнечный и лунный. И Бог глядит сквозь ледяную лупу и знает все о нас наверняка. Есть истина, но нет у нас причин ее искать: вот чай, глинтвейн, хычин, и темный лес - с балкона на Аланской мы видим мир, и этот мир неласков, но все ещё невыразимо чист.
Суши перчатки, обувь и носки, смотри, какой рисунок у доски - круги Сансары, кольца годовые. На склонах фонари, как часовые, и снег вокруг - зыбучие пески.
Салат готов, дружок, иди поешь, Гокарну, Варанаси, Ришикеш мы сдвинули левей по параллели.
И никогда о том не пожалели, с вершин гранит спуская в рюкзаке.