Словом о том, как пошёл Иван лесом за принцессой.
Забили, значит, стрелку три брата, один из которых Иван Малой, ибо сказано было батей Паханом их, которого кликуха Царь, что каждый пускай назначит в том райцоне стрелку, где, наведя должного шороха, выберет себе кралю как достойную награду.
Забил, значит, старший из братвы стрелку во дворе золотых мажоров и выбрал кралю себе из их числа, и поселился в пентхаусе с ней, и стали они жить и поплёвывать на всех сквозь золотые зубки, и ели они икру не простую, а золотую из соответствующей рыбки.
Хитёр был средний брат. Себе стрелу забил он во дворе банкиров и финансистов, и, всех обложив данью, выбрал кралю да не простую, а суперфотогигиеничную, ибо в той среде дурнушек не держат, и начал с ней поплёвывать, то с облачных этажей Москва-сити, то из офшорных зон, и любил он с яхты своей за пятьсот мл. баксов, где нулей почти столько же, сколько клыков у акулы, т.е. легион и где он - единственный, кому они повиновались.
А Иван Малой только и смог что намотать на кулак соплей своих да и забил стрелку в Мухосранске, и ничего не осталось ему, как выбрать спутницей себе девку, да такую, что вся рыжая да конопатая она была и грязнющая.
Говорит Иван Малой:
— Как мне за себя грязнушку взять? Грязнушка не ровня мне!
— Бери! — отвечает ему Царь. — Знать, судьба твоя такова лоховская.
Так и поженились три братца: указательный на Пупер, средний на Секси, а Иван Малой на девке-грязнушке рыжой да конопатой.
Призывает их Царь и приказывает, значит:
— Чтобы жёны ваши испекли мне к завтрему по мягкому белому батону, ибо батон - всему голова, так и я для вас, сынки, Голова и Царь.
Воротился Иван Малой к жёнушке, хмурен, и чуть ли не носом клюёт в приготовленную ею кашицу.
— Хрю-хрю, Иван Малой! Почто так покраснел? — спрашивает его грязнушка. — Аль услышал от бати своего слово чересчур матерное?
— Как мне не краснеть? Пахан мой батюшка приказал тебе к завтрему изготовить мягкий белый батон.
— Не тужись, Малой! Ложись-ка спать-почивать; правды в утре больше, чем в вечере! Проснёшься - командир утра будешь.
Уложила Малого палец большой сосать да сбросила с себя грязнушечью затвердевшую кожу — и обернулась душой-девицей, Васькой Премудрою; вышла на красное крыльцо и закричала зычным голосом:
— Мамки-няньки! Собирайтесь, снаряжайтесь, приготовьте мягкий белый батон, каков ела я, кушала у родного моего батюшки со скатерти его самобраночки.
Наутро проснулся Иван Малой, у грязнушки батон давно готов — и такой славный, что ни вздумать, ни взгадать, только в зоне отрыгать! Изукрашен батон разными смачными финтифлюшками, по бокам видны цепи мухосранские от их славной зоны да бабы голые, какие являются символом РусАла, а начинка-то слаще порошка ванили и вставляет не по-детски.
Пожал клешню, значит, Царь на том батоне Ивану Малому и тут же отдал приказ трём своим сынкам:
— Чтобы жёны ваши собрали мне за единую ночь по ковру-вертолёту.
Воротился Иван Малой к жёнушке, хмурен, и чуть ли не носом клюёт в приготовленную ею кашицу.
— Хрю-хрю, Иван Малой! Почто так покраснел? — спрашивает его грязнушка. — Аль услышал от бати своего слово чересчур матерное?
— Как мне не краснеть? Пахан мой батюшка приказал за единую ночь собрать ему, знать-понимать, ковёр-вертолёт.
— Не тужись, Малой! Ложись-ка спать-почивать; правды в утре больше, чем в вечере! Проснёшься - командир утра будешь.
Уложила Малого палец большой сосать да сбросила с себя грязнушечью затвердевшую кожу — и обернулась душой-девицей, Васькой Премудрою; вышла на красное крыльцо и закричала зычным голосом:
— Мамки-няньки! Собирайтесь, снаряжайтесь ковёр-вертилопасть собирать — хоть убейте, хоть своруйте, но чтоб таков был, на каком я залётывала у родного моего батюшки!
Если надо, значит, надо. Выполнено.
Наутро проснулся Иван Малой, у грязнушки ковёр-вертолёт готов — и такой чудный, что ни вздумать, ни взгадать, вот бы с зоны с ним сбежать! Оборудован соосными винтами, чёрный, и разукрашен под акулью пасть. И сесть, и встать.
Обе клешни Царь в том ковре-вертилопасте Ивану Малому пожал и, нисколько не тужась, отдал новый приказ, чтобы все три братана явились к нему на смотр вместе с кралями.
Опять воротился Иван Малой к жёнушке в хмуре.
— Хрю-хрю, Иван Малой! Почто так покраснел? — спрашивает его грязнушка. — Аль услышал от бати своего слово чересчур матерное?
— Как мне не краснеть? Пахан мой батюшка велел, чтобы я с тобой на смотр приходил; как я тебя среди честной братвы покажу?
— Не тужись, Малой! Завались один к Царю на хату, а я вслед за тобой буду; как услышишь, что стучат про меня горемычные, скажи: ничё, ничё, щас моя грязнушка в чёрной коробчонке заедет-то.
Вот указательный и средний братцы явились на смотр со своими кралями, полуразодетыми, расфуфыренными; стоят да над Иваном Малым потешаются:
— Что же ты, брат, без крали припёрсял? Хоть бы сальца принёс! И где ты такую красавицу выискал? Чай, весь Мухосранск облазил?
Тут язык вылез у краль старших братцев, чтобы попу Царю подлизать да про грязнушку постукивать в такт, но вдруг весь дворец заходил ходуном, затрясся от песни Серёгиной, что из динамиков мощными басами била.
Гости крепко напугались, повскакали со своих мест и не знают, что им делать; а Иван Малой говорит:
— Не бойтесь, господа! Это моя грязнушечка в чёрной коробчонке приехала.
Подъехал к крыльцу Царя хором чёрный бумер, да шофёром там Серёга, и вышла оттудова Васька Премудрая — такая красавица, что ни вздумать, ни взгадать, только в ленте по*новой описать! Взяла Ивана Малого за руку и повела за столы из красного дерева, за скатерти самобраные.
Стали гости жрать-бухать, веселиться. Васька Премудрая испила из стакана да последки себе за левый рукав вылила; закусила лебедем да косточки за правый рукав спрятала.
Крали старших братанов увидали её хитрости, давай и себе то ж делать. После, как пошла Васька Премудрая на танцпол с Иваном Малым, махнула левой рукой — сделалось озеро, махнула правой — и поплыли по воде белые лебеди. Царь и гости диву дались.
А старшие невестки пошли на танцпол, махнули левыми руками — гостей забрызгали, махнули правыми — кость Царю прямо в глаз попала! Царь рассердился и прогнал их, сквернословя.
Тем временем Иван Малой улучил минуточку, побежал, спотыкаясь, домой, нашёл грязнушечью сброшенную кожицу из застывшей грязи и жижи и спалил её на огне. Приезжает Васька Премудрая, хвать — нет грязнушечьей кожи, приуныла, запечалилась и говорит Малому:
— Ох, Иван Малой! Что же ты наделал? Если б немножко ты подождал, я бы вечно была твоею, а теперь прощай! Ищи меня у леса на опушке возле сахалинской каторги — у Костяна Бессменного.
Обернулась белой лебедью и улетела в окно.
Иван Малой с горя заплакал, поломал кулаки да голову об все четыре стены комнаты и пошёл куда зеньки вытарщились.
Шёл он близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли — попадается ему навстречу старый пердунок.
— Здрасьте, — говорит, — добрый молодец! Чего ищешь, куда путь держишь? Не будет ли монетки звенящей на хлебушек для пердунка?
Малой рассказал ему своё несчастье да не забыл руку озолотить.
— Эх, Иван Малой! Зачем ты грязнушечью кожу спалил? Не ты её надел, не тебе и снимать было! Васька-то Премудрая хитрей, мудрёней своего бати уродилась; он за то осерчал на неё и велел ей три года поросячничать. Получил, значит, Иван от пердунка клубок ниток, и послал тот его лесом за принцессой.
А дальше читайте в оригинале, как Иван Малой разбомбил яйцо Костяну Бессменному, как надломалась у него иголочка, и стали Ванька с Васькой жить-поживать да пивка попивать.
Пришёл конец, и пора нам, пора нам!