Аксинья - беглянка.
Аксинья увязывала узелок с одеждой, упрямо сжав губы. Растерянный Степка топтался несмело позади, стараясь что-то сказать жене, но ничего не мог выговорить, а по щекам предательски катилась слезинка. Свекор и свекровь Аксиньи горестно вздыхали, не зная, что еще они могут предпринять, чтобы удержать невестку. Невиданное дело в их роду – невестка осмелилась поперек воли мужа и стариков пойти. Слышали они, что в других семьях молодые снохи стали в комсомол вступать, на собрания ходить, концерты, прости, Господи, в избе-читальне устраивать. Но чтобы в их семье, да жена Степки… Грех-то какой. Уже несколько дней в доме борьба идет, а сегодня с утра Аксинья как отрезала: «Не поедешь со мной - одна уеду!». Степка по наущению отца ответил ей отказом, и тогда она распахнула свой сундук, побросала в узелок одежонку, накинула на голову шаль. Обвела взглядом дом, присела на край сундука.
- Ну, Степа, будь здоров, не поминай лихом. И вы, маманя и батя, не обессудьте. Прощевайте.
Дверь глухо бухнула, калитка с треском захлопнулась. У Степки губы дрожат, руки дрожат. Как жить дальше, что делать – не знает. Горько и обидно ему. Уж он ли не любил, не берег жены своей молодой. Молился на нее, лишний раз работой не утруждал, чтобы не дай Бог не обгорела на солнце, чтобы руки не намозолила. И вот теперь… Слыханное ли дело, чтобы бросить нажитое отцом, да и своим трудом немало уже нажито, и отправляться куда-то на заработки, на какую-то стройку. Подозревал Степка, что сдружилась Аксинья с соседкой незамужней Настей не к добру. Настя на трактористку выучилась, вечером в клуб стала ходить, косынку красную носит, поговаривают, что и курить стала. Вот и вышло, что прав он был, не надо было позволять Аксинье бегать к Насте. Сидел Степан и размышлял, почему жена решилась уехать от него, как он дальше жить будет. Нельзя сказать, что мир для него перевернулся, но обидно было за себя, стыдно было перед родителями, перед соседями…
Горевал Степан недолго. Некогда было: сенокос подходил, а там и на полях все подойдет, глазом не успеешь моргнуть. Аксютка, как уехала, словно в воду канула. Ни Степану весточки нет, ни ее родителям. Уехала она вместе с Настей, конечно. А куда – кто их ведает.
Родители Степана сначала переживали, от соседей глаза прятали, а потом постепенно смирились. Отец даже стал присматривать сыну новую жену. А что? Уехала Аксютка, опозорила их семью, ведь ничем не обижена была. А Степка молодой, жить надо дальше, да и матери помощница в доме нужна. Поначалу Степан и слушать не хотел, какая жена? Не зажило еще в груди, надеялся, что Аксинья вернется, одумается. Но потихоньку и он стал подумывать о женитьбе.
К Покрову, как управились с уборкой, привел Степан в дом новую жену. Лизавета была сиротой, без отца-матери росла у родственников как работница. Тихая, робкая, синеглазая, невысокого росточку, но работящая и покладистая. Свекор со свекровью встретили новую невестку сдержанно, приглядывались к ней, боясь, как бы и эта не учинила такой же подлости, что и первая. Смотрел на нее Степан, а перед глазами вставал облик Аксиньи. Вроде бы всем угодила Лизавета, но нет к ней такой тяги, как к первой жене. А глаза ее синие постоянно про Аксинью напоминали. Но Степан парень был упрямый, твердо решил забыть о своей прежней. Видя, что Лизавета во всем старается угодить и родителям, и ему, он тоже старался быть с ней ласковей. Стерпится – слюбится.
Перед Рождеством вечером сели всей семьей ужинать. Мать поставила на стол кутью, Лиза разлила по кружкам взвар. Перекрестясь на образа, приступили к ужину. В окошко тихонько стукнули. Кто бы это мог быть? Вроде никого не ждали. Отец сидел ближе к двери, нехотя положил ложку, отодвинул табурет, вышел. Несколько секунд из-за двери слышались неясно какие-то возгласы, потом дверь распахнулась, на пороге показалась Аксинья. Все такая же белолицая, с высоко поднятой головой. У Степана ложка чуть не вывалилась из рук. Застыла, не зная, что делать, мать. Лизавета побледнела, вытянулась в струнку.
- А вот и я,- хохотнула Аксинья.- Хлеб да соль. Шла мимо, решила заглянуть в гости.
- Проходи,- только и сказала мать.
Гостья развязно прошла по кухне, размотала шаль, сняла плюшевую кофту, присела на край скамьи.
- Как поживаете без меня? Что нового? Вижу, Степа, жениться успел?
-Да. Вот…,- промямлил Степан, как будто его застали врасплох за чем-то нехорошим.
-Ну, вечерять будем?- блеснув глазами, смело спросила бывшая.
- Да, присаживайся с нами.
- Я ненадолго, проведаю и уйду.
Ужинали молча. Лизавета не поднимала глаз от стола. Свекор сопел.
Степан не смел повернуть головы в сторону какой-либо из жен. Его мучил вопрос: «Зачем явилась Аксинья? Ведь не просто так она пришла, задумала что-то».
Поужинали как-то не по-человечески,молча, наскоро, ….
Лизавета помыла посуду, стала около печки робко, теребя край передника. Она с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться. Что нужно этой гостье, с какими бессовестными глазами она зашла в этот дом, который уже стал для Лизы своим? Будь она чуть посмелее, поперла бы эту нахалку, но родители молчат, Степан молчит, жмурится, как кот на солнышке, глядя на непрошеную гостью. А та уже щебечет вовсю, рассказывая о своих приключениях. Подошла Лизавета к Степану, шепнула что-то на ухо и ушла в спальню. Степан немного помедлил, поднялся, вздохнув, отправился за женой.
Из-за неплотно прикрытой двери он слышал бойкий голос Аксиньи. Рассказы ее пересыпались смехом, а мать с отцом что-то выспрашивали у нее, поддакивали. Степан вздыхал, ворочался с боку на бок, он как будто не слышал, что Лиза тоже вздыхает, ему как будто невдомек, что ей это все не просто неприятно, но и обидно.
- Ну, Аксинья, поздно уже,- послышался голос матери,- пора тебе домой. Мать с отцом, поди, ждут.
- А я, маманя, дома! Куда же мне идти? Хватит, находилась, набродилась я, приехала насовсем.
Степан услышал шаги Аксиньи, она направлялась в их с Лизаветой спальню. Войдя, она быстро сняла с себя верхнюю одежду, осталась в одной исподней рубашке. Не долго думая, не дав никому опомниться, она юркнула под одеяло рядом со Степаном.
- Аксютка, не дури, - простонала мать.- У Степана жена.
- Я тоже жена! И мое место на этой кровати! А кому тесно – пускай уходит!
Тишина повисла в доме. Как показалось Лизавете, она оглохла. Ни мать, ни отец, ни, что самое страшное, Степан не сподобились возразить беглянке.
Мать стояла посреди комнаты, прижав руки к груди, отец застыл на табурете у стола, а незадачливый муж, как мумия, лежал с остановившимся взглядом, когда Лизавета, одевшись, перешагивала через порог в холодную рождественскую ночь…