помнишь тот вечер, когда Гете и Бронте сказали нам быть вместе,
объединив все ниши библиотек в квартире?
и как мы танцевали на пьяных дощечках под песни,
подобно словам, подчеркнутым ясным пунктиром?
помнишь, как мягкотелые звезды через окно падали за воротник,
и клубы дыма затмевали твои ресницы,
на запонках и шелке сиротела пыль в один миг,
ты выгоняла меня за двери, обещав присниться?
помнишь, ты прижималась к бетонной стене,
лопатками к сердцу, шеей душистой к шее,
включала в магнитофоне записи, зажигала огни везде
и была ради меня гораздо теплее?
и когда ты на плитке босая полыхала, могла упасть,
согревалась у батареи,
а я спросил, можно ли целовать
и прижаться к тебе сильнее,
весь мир рассекся под твоими ногами,
под инерцией бестолковых разговоров. а я твердил: шепчи
то, что недоиграно в мою шею. устами
в кожу, щетину, в очертания все кричи".
и ты знала же, как я хотел остаться с тобой однажды
и проболтать всю южную ночь?
и если молчание более важно,
нам следовало прогнать недосказанность и неприкосновенность прочь.
а ты просто прижималась к бетонной стене,
лопатками к сердцу, шеей душистой к шее.
и оставалась лучшим воспоминанием здесь,
просто быв ради меня гораздо теплее.
там Гете и Бронте сказали нам быть вместе,
объединив все ниши библиотек в квартире.
а ты танцевала под любимые песни,
подобно словам, подчеркнутым ясным пунктиром.
там Гете и Бронте сказали быть вместе,
объединив все ниши библиотек в квартире.
а ты танцевала под любимые песни,
подобно словам, подчеркнутым ясным пунктиром.