Я бреду по заснеженной тропке,
балансируя в мозга коробке
(не единожды падал: по льдяшкам
тротуара в бессилии тяжком
оказавшись, едва поднимался…).
Чем, февраль, у тебя занимался
тот, кто крепко судьбы не стреножил? –
Ощущения боли всё множил?!
– Вот, к чему я веду эту повесть:
снег – зимы небезгрешная совесть,
на которой снежинок узоры
покрывают хмельные дозоры
кирасир безлошадных, морозов.
А рассвет от смущения розов,
объясняется путано с зорькой –
но любовь-то бывает и горькой…
… Брат-февраль! Мы дотянем до марта –
так легла, к счастью, общая карта
(на одну, ведь, поставили оба):
днями стужи набьётся утроба
до черты, где с изжогой отрыжка.
Там, глядишь, и зиме нашей крышка –
вьюги стихнут, отвоют метели, –
вдруг увидев: грачи прилетели…