Горло болит, и немножечко зябнут ладони,
В книжке, обшарпанной вырван последний листок,
Вьюга февральская тихо за окнами стонет,
Что же... Придётся самой дописать эпилог.
Где-то за стенкой чуть слышно поёт Розенбаум
Что-то о Питере, что-то о вещей судьбе,
В книжке , обшарпанной, дама о прошлом скучала,
Шанса на счастье почти не оставив себе.
Ей б в эпилоге звеняшую летнюю зорьку,
Пения птиц и бесстыдства некошенных трав,
Солнца сквозь веки, росинку с полыни, чуть горько
Чтобы застыла на спелых порочных губах.
Ей бы...а впрочем, иначе все в жизни сложилось,
В книгах ,так водится ,скуп эпилог на мечты,
Пряное утро...скорее, ей только приснилось,
Встала, на кухню прошла за стаканом воды.
Руки свои положила на узкие плечи,
Перекрестив их, и молча взглянула в окно,
Чуть задержалась...оплавленный воском подсвечник
Взглядом раздела, присела одна за столом.
Слушала стон февраля за продрогшей стеною,
В пальцах, дрожащих, прядь тёмных волос теребя,
"Вьюга! Ну что же ты так в исступлении воешь!
Словно о снах моих в хаосе нОчи скорбя."
Горло болит, на исходе сиреневый вечер,
Тихая тьма, лишь сквозь тюль цедят свет фонари,
Так же как женщина та, обниму себя, молча, за плечи,
Вторя сердечку, стучащему в четверти три.
Свой эпилог дописать бы, не дрогнув у душою,
И отмолить бы пред ликом иконы грехи
Истово так... А иначе и браться не стОит,
И написать бы нелепые чувством стихи.
Чашечка чая, как будто святое причастье,
Исповедь слышит лишь хмурый февраль за окном,
Что я хотела б?- как все- свою толику счастья,
Да... и крупицу любви ещё б мне в эпилоге моём