Поэзия Татарстана. Иван Данилов

Рамиль Сарчин 2
«В контакте с напряжением миров…» 
Штрихи к поэтическому портрету Ивана Данилова

Лейтмотивом поэзии Ивана Данилова я бы назвал идею причастности ко всему:

И весь я – и физически, и мысленно –
В контакте с напряжением миров.

Этим мотивом обусловлен другой, не менее важный для понимания лирики поэта, – мотив напряжения жизни:

Мы на земле. Но мы готовы в небыль.
Своя спираль. Свой час. Свой импульс, ток…
Я пристально присматриваюсь к небу,
Нащупывая первый свой виток!

Из этого мотива в свою очередь исходит ключевой прием поэзии Данилова – со(на)пряжение образов, которые в ниже цитируемых строках носят никак не меньше, чем «мировоззренческий» характер, вскрывая целые культурные пласты:

Во мне сейчас языческая жадность
И фресковая глаз величина.

Столь же напряжено и поэтическое слово Данилова, обладающее напряжением бытия, природы, жизни, поскольку оно само – жизнь:

В нём страшных сил никто не укротил,
Никто не понял их первооснову,
И, как всегда, представилось мне снова:
Сто миллионов лошадиных сил
Природой вложено в Сопротивленье Слова…

Поэзия и жизнь у Данилова взаимодетерминированы: как жизнью определена сущность поэзии, так и сама жизнь, ее смысл измеряются поэзией – это тоже к сопричастности всего и вся в творчестве поэта:

…есть конец дороги,
Жизнь догорит под тяжестью земной,
И, словно судьи, встанут на пороге,
Все строчки, ненаписанные мной.

Есть у Данилова программное с точки зрения смыслового стержня его лирики стихотворение – «Притяжение», выражающее всеобъемлющее ощущение причастности к бытию. В нем столь напориста энергия жизни, что она проступает даже в лишенном малейшего движения, безжизненном материале:

В лесах снега. Им только предстоит
Уйти в моря, грустя о зимнем лесе.
Ещё в себе грядущий лес таит
По доброй сотне соловьиных песен.

В «Притяжении» мотив напряжения жизни реализован через образно-смысловой контрапункт «Россия – экзотические страны», к слову, соотносимый со многими стихами Николая Гумилева. Эта связь у Данилова отнюдь неслучайна: она на культурно-историческом уровне сопрягает различные пространства, времена, эпохи. Как и ниже цитируемые строки из этого стихотворения, воскресающие в памяти стихотворение Ивана Бунина «Канарейка»:

А где-то далеко в стране тепла,
Сквозь гул кокосов, запахи корицы
Прольётся песнь, немыслимо светла,
Истосковавшейся российской птицы.

В образе птицы, как и у Бунина, заключена идея Родины, решенная поэтом, благодаря в том числе отмеченным нами сопряжениям («притяжениям»), в вечностном, философском контексте – именно таков характер поэтического итога, заключенного в финальных строках стихотворения, раскрывающего «весь смысл извечного движенья», жизни. Он – в сопричастности к Родине: «…притяженье Родины сильней // Во много раз земного притяженья!»
Энергия жизни, понимаемая Даниловым и в его сугубо «физическом» значении как импульс к любому движению, как его внутренняя сила, устремлена от земного к высоко-небесному (вечному), от быта к Бытию и определяет не только идейно-тематическую и образную составляющие поэзии автора, но и ее стилевой и метафорический облик. Именно сопряжением «низкого» с «высоким», «земного» с «небесным», «повседневного» с «вневременным» можно объяснить смысл таких, например, строк: «охапками солнце метают // к небу простыми вилами»; «О, как педали жутко я кручу, // И – дымный шлейф галактик за плечами». Или – сравнения «Брожу в лесу, как меж колонн коринфских», благодаря которому прогулка по лесу практически приравнена к контексту совершенно иного «культурного» и пространственно-временного измерения. Но – не иного для Данилова, для которого Чудо жизни как раз этими сопряжениями и измеряется, осмысляется, оценивается.
Ощущение Чуда жизни («сказки наяву») приводит Данилова к пониманию того, что человек, тем более поэт, перед ним в долгу. Так, органично, как органичны в свете его поэтической философии стиль и метафорика Данилова, входят в стихи поэта размышления о нравственной состоятельности человека, поэзии (шире – искусства), истории, культуры, цивилизации – в стихотворениях «Памятники», «Человек», «Следы» и многих других. Весь многовековой путь человечества прозревается Даниловым как непрерывный путь от тьмы «пещерного», «животного» сознания к свету разумного, гуманистического, полный напряжения неимоверных физических и духовных сил, неустанных трудов. Путь к постижению красоты жизни, к постижению Прекрасного!
Высшим проявлением этой красоты, в силу прежде всего ее извечного характера, является у Данилова, конечно же, природа. Она же – самый мудрый мастер, умеющий явить красоту жизни и в полной блеска, расточительной по краскам живописи, и в гравюрной простоте. Поэтому у кого, как ни у нее, учиться поэту этому мастерству. В таких стихотворениях, как «Всё отзвенело, отгорело…», «Сельское. Август», «Скажи мне правду, старый лес…», «Зимний сад» и др., Даниловым реализована поэтическая концепция, завещанная Фетом в его стихотворении «Учись у них: у дуба, у берёзы…» (это сопряжение для даниловской лирики тоже очень органично!). И как реализована – в блестящей тропике, порой столь же избыточной, сколь до предела насыщены красками виды природы! Вот как, например, дана «тайна годовых колец»: «…в каждом свежем срезе пня, // Являя копию улитки, // Горят во мхах средь бела дня // Спиралями электроплитки». Лишь одна реалия лесного пейзажа – и целых два сравнения, неожиданных, ярких, как у кого, а в моем восприятии сопрягающих образы окаменелостей раковин древних моллюсков с предметом современного быта. И для меня (думаю, так и было задумано Даниловым, раз рождается соотнесение!) именно это сопряжение и позволяет явить тайну, но так и оставить ее тайной, чудом – для пришедшего вслед за тобой. Не в этом ли главный завет поэта: созерцай, радуйся, но не тронь, не разрушь!
У Данилова красота бытия, истинного искусства и чистота души, помыслов, устремлений человека осмыслены в едином контексте. У него неизменно эстетическое измеряется нравственным, а нравственное – эстетическим. Это главные сопряжения поэзии Данилова, позволяющие вписать человека в общее движение Жизни. В этом смысле эпиграфом к его поэзии как нельзя хорошо подошло бы заключительное четверостишие стихотворения «Причастность», тоже программного по своему содержанию и даже по поступи стиха будто бы передающего «мерный ход вселенной всей» (Н. Благов):

И ко всему я чувствую причастность,
Мне до всего есть дело на земле.
Пусть бренный мир сейчас лежит во мгле,
Я часть его, но я совсем не частность.

Таково – в сопряжении со всем миром – измерение человека в поэзии Данилова. Таково измерение смысла человеческого бытия. Таково напряжение души поэта.

8 февраля 2018 г., г. Казань