Корабль призрак 2

УДК 82-1
ББК 84 (2Рос-Рус) 6-5
C11


                Cобакин, И. Н.
                С11  Корабль-призрак 2. Стихи [Текст] / И. Н. Собакин. – Екатеринбург:
                Изд-во АМБ, 2012.  – 110 с.


                ISBN 978-5-8057-0834-4















ISBN 978-5-8057-0834-4                © Собакин И.Н., 2012 г.
 
               



 



ОТ АВТОРА

     Когда более десяти лет назад я издал свой первый  сборник стихов под названием «Корабль-призрак», большинство из написанного туда попросту не попало из-за строго заданной композиции будущей книги и экономии бумаги. Всё остальное рухнуло в бездонный архив — огромную картонную коробку.
     Пролетели годы, родились десятки и сотни новых стихов. Так бы и пролежали они, желтея, в завалах исписанных бумаг, если бы вдруг не произошёл “бунт на корабле”.
     Неожиданно все эти стихи возбуждённой толпой высыпали на палубу, окружили меня и спросили: “Папочка, почему ты держишь нас в этом картонном ящике? Неужели ты не видишь, что мы там умираем? Мы хотим жить! Увидеть синее небо, зелёную траву, цветы на полянках, красное солнышко. Услышать, как журчит ручей, поют птицы. Организуй, пожалуйста, экскурсию в лес, где живут сказочные звери. И своди нас на речку – мы хотим искупаться! А ещё мы хотим пойти в школу, где научимся рисовать и читать интересные книжки. А зимой мы будем кататься с горки на «ледянках». Издай нас, папочка!”
     И я подумал: “А почему бы и нет? А летите-ка вы, голуби, на волю и пусть у каждого из вас будет своя жизнь. А, может, встретится вам на пути добрый человек, подхватит вас на руки спросит: “А откуда ты взялся, прелестный малыш? Пойдем со мной и будем жить вместе!”
     И я скинул на берег трап и толпа ребят со счастливым смехом бросилась на страницы этой книги. Доброго вам пути, дети!





Глава I. СТИХИ МИНУВШИХ ЛЕТ
(ИЗ НЕИЗДАННОГО...)


КОРАБЛЬ-ПРИЗРАК

У каждого из нас в душе капризной
Среди забот и мелочных страстей
Плывёт куда-то вдаль корабль-призрак,
Увешанный обрывками снастей.

Скелеты правят там друзей-матросов,
Истлели паруса надежд былых,
И светится зеленоватый фосфор
На лицах, некогда живых…

По трапу я на шхуну поднимаюсь.
Сундук с сокровищами. Ржавые ключи.
И где-то на корме: “Порвали парус!”, –
Высоцкий хриплым голосом кричит.

Перебирает струны Юрий Кукин.
Дым над палаткой. Дальняя гроза.
За переборкой тоненькой, на кухне,
Бубнят друзей родные голоса…

И переполнясь  сладкою отравой,
Бросаюсь, словно в омут головой:
“Эй, рулевой! Три румба вправо!
Я снова с вами. Я живой”.







 



         ПОЭТ. 20-й ВЕК.

 Нет, я не Тютчев и не Фет,
  “Воскресший в звуках песнопенья…”
Я века нашего поэт,
Простой и грубый, к сожаленью.

И, созданный не знаю кем,
Я возникаю из тумана —
Висит на шее АКМ
И  пара РГД в кармане.

И, вламываясь в зелёный бор
Во фраке нелепом Ван Клиберна,
Стреляю из автомата в упор
Патронами малокалиберными…

Но вспрыгивает на плечо бурундучок
И слетаются на руки птицы:
“Ну что ты бродишь по лесу, дурачок,
Чего тебе не сидится?

Ты что – артист или чудак:
Припёр каких-то железяк –
Пальбу устроил здесь чуть свет,
Хоть сразу видно, что Поэт.

Смеются даже лопухи —
Иди  на сцену и читай стихи.
Гитару прихвати. Спой пару песен.
Да напиши-ка о любви.
И не забудь о лесе!”




 


РОДИНА

Сунусь мордой в осень рыжую,
Отгрохочут поезда,
И на грудь ко мне бесстыжая
С неба скатится звезда.

Прошуршат сухие листья.
Стихнет веток ломкий хруст.
И застыну в синих джинсах,
Словно в землю вросший куст…

И назад не обернусь я,
И вперёд не двинусь я –
Это я домой вернулся,
Это  Родина моя!

ЛИСТОПАД

На первое выступление литературного объединения
“Тропа” в г. Снежинске

Кода б свершился этот странный,
Немыслимый и яркий сон:
“Тропа”, коричнево-багряный
Билетик с перечнем имён…

На сцене  Бобылев, волнуясь,
Мне отвечает невпопад,
И я шагаю, словно в юность,
В далёкий первый “Листопад”.

О, я б явился не напрасно,
Представ на удивленье всем,
С огромным ворохом прекрасных
Осенних листьев и поэм!
 



В  РУИНАХ  РАСПАДА…

Дорогой читатель. Время безжалостно стирает прошлое. Порой не можем вспомнить, что происходило месяц тому назад. А давайте-ка перенесёмся на 20 лет назад во времена распада СССР, когда ваучеры продавались за три бутылки водки, а деньги имели другой цвет и стоимость. Сделаем моментальную фотографию и посмотрим, как это было.


РУССКИЙ  НАШ, РОДНОЙ  КАПИТАЛИЗМ

Я  поэт, мыслитель и философ,
Ввергнутый в крысиный мир страстей,
И по части бытовых вопросов
И “Вестей” российских — корифей!

Дока я в политике и спорте,
Знаю, как по Иден сохнет Круз,
И со мной, пожалуйста, не спорьте —
Что такое долларовый  курс!

Я в саду выращиваю репу,
Суковатые дрова пилю
И цветы, что жадно смотрят в небо,
Сапогом безжалостно давлю…

А зачем мне белый цвет черёмух?
Дом у речки. Дворик в лопухах…
Мне милей дебаты о реформах,
Грузия.  Нагорный   Карабах.

Жду вестей из Таллинна и Риги:
Балтия волнует. Хоть убей.
А в Баку пал жертвою интриги
Абульфаз,  который  Эльчибей.
 



Успокоюсь. Выпью водки. Лягу.
По лицу стекает липкий пот –
Вижу, как под жёлто-синим флагом
Уплывает черноморский Флот.

Крым оттяпали. Ну, ловкие, заразы!
Утекает нефть. Труба суха…
И не хочет отдавать алмазы
Хитрая Якутия – Саха.

А  в Госдуме, малость покумекав,
Так  решили  горе-мудрецы,
Чтоб туркмен, узбеков и таджиков
Охраняли наши “погранцы”…

А за въезд “туда” и груз
Щедро платит пусть “урус”
(и поплыли барыши
прямиком к Туркмен-Баши).

Две лисы — Шаймиев-Назарбаев,
“Мяса” русского на плов урвав,
Закрутились, жадно подвывая,
Средь российских лиственных дубрав!

Что дубы им? Подавай им “Тополь”.
Истоптали все поля. И ополь.
А за государственной границей, оп-ля
Город славы  русской — Севастополь,
                               

Эмоциями это не понять.
А по телевизору опять:

 
               
 




На  Ирак пустил  ракету Клинтон.
Бензовоз в Москве сгорел — беда!
Газ взорвался в домике у Иден,
Что-то много взрывов, господа!

У меня же нервная система,
Я дрожу струною до-диез,
Предо мною поставлена дилемма:
Президент, парламент или  без?

Как тут быть?  Ну что сказать про это,
Коль до дыр протёртое пальто?
Мало радостей бывает у поэта,
Но стихов тетрадка есть зато!

Сигарет дешёвенькая пачка,
Стоптанные набок башмаки,
У киоска с импортною жвачкой
“Самопал” сгружают мужики.

Ты в руке сжимаешь три “двухсотки”,
Сотню мелким мусором набрав,
И глаза твои при виде водки
В продавца вонзились, как бурав.

Он сидит, подлец, в турецкой коже,
Он твои швыряет деньги вниз —
Вот что с человеком сделать может
Русский наш, родной капитализм!







 




БОРИС, ТЫ  НЕ ПРАВ
Женщинам России.
8 марта 1992 г.

8-го  Марта  солнце светит ярко,
Но без руля страна. И без ветрил.
Егор Гайдар украл у вас подарки,
А Боря Ельцин праздник отменил.

Да, что ни говори – печально это,
Но всё же я сказать рискну,
Что никаким указом Президента
Не в силах взять и отменить весну!

Украсть у женщин обаянье,
Стереть с лица их красоту
Нельзя. Как листьев трепетанье
Отнять у ветерка в лесу.

И будь ты трижды демократом,
Да будь ты хоть каким-нивесть,
А женский день 8 Марта,
Как был он праздник, так и есть!

Партийный он, иль просто красный,
Международный или нет,
А важно то, что он прекрасный
И  женский — в этом весь секрет.










 




ПОЭТ  НА “МАЛИНЕ”…

Перцовка вспенилась. И в кружки хлынула…
Гитара грохнула блатной мотив.
Кровать железная. Ободья с никелем.
На спинке дёрнулся презерватив.

Колени синие. А груди дряблые.
На пол заплёванный упал валет.
Здесь буби с винями. А там дерябнули
Чувихи  клёвые — “а ля минет”.

Томатом килечным пропахли трусики,
Капроны с трещинкой сползли с колен —
Мне дайте лирики,
Мне дайте музыки,
Мне дайте женщину — Софи Лорен!


РЕКЛАМА

     Иду по городу. Вход. Вывеска с изображением обна – жённой девушки. Надпись: “Бюро недвижимости”. Так какая это недвижимость? Движимость, да ещё какая!! Почище  Софи Лорен.  А, может, зайти?!
     Постоял. Подумал. Покачал  бёдрами. И зашагал дальше.  Хоть какая, а “движимость” всё-таки. Моя личная собственность, так сказать.









 




ХУДОЖНИК
(сценка)

     Мастерская художника. Художник у мольберта  закан-
чивает  пейзаж. Митяй растирает краски. Поэт в позе юно-
го  Пушкина на выпускном вечере в лицее читает стихи:

“Вот карандаш. Он острый и отточенный.
Он хочет быть не точным – сочным.
Не по линейке же ему сновать –
Он карандаш. И хочет рисовать!
(и завершает стих антитезой)
Ну и рисуй себе. Вот краски. Мастерская.
Пиши! Увы… линейка не пускает…”

(Художник) – Эй, Митяй! Чевой-то там поэт
                лепечет? Переведи.
(Митяй)       –  Гласность есть. А свободы-то нету!
                И нет крепче тюрьмы, которую ты сам
                себе воздвигаешь…
(Художник) – Ты его больше в мастерскую-то
                не пускай! Этак мы с тобой ни одной
                картины не напишем…
(Митяй,        – Извини, друг! Мы же, в основном,
поэту)              по пейзажам ударяем. На заказ. Нам
                политика ни к чему. Закроют
                и кранты! С голоду помрём. Ступай
                себе куда не то. Бог подаст.                                (Лязгает замок.Тишина.)
       Поэт с безумным видом выбегает на улицу, бормоча:
 “О, люди! Порожденье крокодилов…”

(занавес)       

 


    НОЕВ  КОВЧЕГ

Художник прорубает в мир окно,
Поэт, как в прорубь, упадает в душу,
Но дело делают они одно
И,  горло  спазмом  перехватывая,  душат!

И перевозят, словно Ной,
Всех сопричастных в мир иной,
Который  вечно молодой,
Омыт  божественной водой,
Где даже камни
сложены изящным рустом,
Где нету стен, а неба своды
Струятся воздухом свободы.

И нету зла, обмана, лжи,
Дурацких телевизоров “Эл Джи”,
Голодных, нищих и убогих,
А вдаль бегут  хрустальные дороги
Туда, где всё пронизано восторгом,
К неведомым пока ещё порогам…

И, следуя учению Христа,
По миру шествуют Любовь и Красота!

И этот мир, как бы со сна,
Потягиваясь с хрустом,
С улыбкой  счастья,
Называется  ИСКУССТВОМ.






 


                БУТЫЛКА  ЗА  ГАРАЖОМ

Хочу стихи писать масштабно,
Стрелою быть на карте, на генштабной,
Дивизий грозных воплощая мощь,
И генералом кровожадным
Хочу голодным быть и жадно
Хлебать из миски алый борщ.

Пусть он течёт по подбородку
На белый китель, под бородку,
Кроваво-грязным  расползясь  пятном…
Хотя голодным быть иль сытым,
Иль натощак во рву убитым —
Не пожалеть уже потом!

И  погружаясь в мир голодных,
Убогих, нищих и бездомных,
Бутылку взяв, за гаражом,
Мы за величие России
Пьём из “горл;” и глазом синим
Коси;м на колбасы кружок…

И в этот миг, пока мы живы,
И наши руки, нервы, жилы
Нам говорят, что надо жить —
Я уверяю вас, что рано
Над  русским полем, полем бранным,
В России в;ронам кружить!








 


НАУТРО.  ПОСЛЕ  ЖУТКОГО  БОДУНА…

Вся  квартира  завалена безобразными
Кривыми и перезревшими огурцами —
Значит, наступил август.

Если  заставлена  бутылками
Пивными и водочными, даже в проходах,
Значит, наступил запой.

Но если стихами и музыкой
Вспыхивает в душе радость,
Значит, это время твоё пришло —
Проснись и пой!

Ну что ты тяжёлый такой с похмелья,
Жалобно так засопел?
Послушай, дружище,  вспомни пожалуйста,
А когда ты в последний раз пел?

Небо, равнины и горные выси
К стонам твоим  глухи;,
И если нам что-то ещё
и осталось в жизни —
То это лишь живопись,
музыка
и  стихи.











 



                ***
Долго не спал  поэт.
Что-то его мучило.
Метался. Вставал.
Зажигал свет.
Открывал  окно —
Было душно.
У окна стоял.
В темноту смотрел...
И, наконец, произнёс:
“А потому что!”


                ЭЙ ТЫ, РЫЖИЙ,
                ДАВАЙ  СПРОСИ  МЕНЯ…

Глазки, губки, носик, ушки,
Обнажённое плечо
На моей лежат подушке,
А спросите: “Для чего?”

Если я, с лужёной глоткой,
Пот стирая на бегу,
Заработать на колготки
Для любимой не могу…

Вот бреду по магазину —
Мне тележка ни к чему,
И пуста моя корзина,
А спросите: “Почему?”

Не  Бова  я  королевич,
А типичный дуралей,
И бренчит в кармане мелочь
В сумме нескольких рублей.


 



Мне бы жизнь вести крутую:
Вкусно б ел и сладко пил,
Десять лет вокруг воруют,
А спросите, где я был?

А нигде. Как дуб морёный,
Ждал желанных перемен
И с надеждой потаённой
Нёс получку в МММ.

Булькал кругленьким горохом,
Словно глиняный горшок:
“Коммунисты – это плохо,
Демократы – хорошо!”

О политике в раздумье —
В голове, как два бревна,
А спроси, нужна мне Дума?
Я отвечу: “На хрена?!”

– Ну, а если Жириновский
Или, скажем, Президент?
– Я отвечу: “Чистит жёстко
Зубы паста Пепсодент!”

– Ну загнули вы, папаша!
Вам и строй не нужен наш?
– Я отвечу зло и страшно:
“Старикам лекарства дашь?”

Что ты скалишься, бесстыжий,
Золотой разинув рот?
Разве ты не видишь, рыжий,
Как страдает твой народ!


 



Сам-то в модной новостройке,
Закатил евростандарт
Ну, а люди на помойках
Добывают провиант.

Что ты дурочку  мне строишь,
Словно попка на плече,
Почему не остановишь
Бойню  гнусную в Чечне?

Ах, не можешь почему-то!
Иль не хочешь? Эх, шпана!
Значит выгодна кому-то
Эта грязная война.

Значит снова, как и прежде,
Вор в законе, эксклюзо,
“Опустил” народ и держит
Словно  камеру в СИЗО.

Чтоб  политикой крутою,
В рамках рыночных оков,
Разделить страну чертою
На  людей и на воров.

Ну иди, воруй  покуда
Нефть, алмазы, никель, газ…
Я  мужик. И дуй отсюда,
А не то получишь в глаз!

И в конце ненужной речи
Сплюну  горькую слюну:
“Ты спроси, а я отвечу
За  себя и за Страну!”

 



ОТКРОВЕНИЕ

От бутылки пива расквасился,
Потянуло на откровение,
Что жена меня в жизни дубасила
И вскрывал себе  вены я…

Пил настойку аптечную ландыша,
Заедая икрой баклажанною,
И валялся с женщиной падшею,
Что себя называла Жанною.

И вставала заря алая,
Заслоняя звезду потухшую,
И взирал из подвала я
На прохожих  мордой опухшею.

Но вздымали меня коренья —
Я взлетал фиолетовым селезнем,
Ощущая восторг откровения:
“Может, пива возьмем? Опохмелимся?
Истомилась душа жаждой  —
Откровения,  глупая, жаждет! ”

И не знает, что в этом сокрыто.
Это кровь. Это вены. И бритва!
А потом, когда тебя откачают, —
Это стыд обжигающий…
До отчаянья!

И знаешь прекрасно, что ждёт впереди:
По-русски рубаху рванув на груди,
В порыве  дурацкого откровения
Напишешь ещё одно стихотворение.



 



ЛЕЖАЧИЙ  КАМЕНЬ
“Дурень думкой богатеет…”
          Украинская пословица.

Под лежачий камень вода не течёт…
Ах, как хочется, чтоб текла!
Но упрямо лежу, побери меня чёрт,
Битой мордой в осколках стекла.

И привычно надеюсь, прости меня Бог,
Окаменевшей спиной,
Чтобы рог изобилия, сладостный рог,
Опрокинулся надо мной!

Иль, зажмурившись и сосчитав до пяти,
Испытать восхитительный шок —
По асфальту пойти и случайно найти
Полный денег тугой кошелёк!

А, быть может, взведя пистолета курок,
Сыграть азартно ва-банк —
Натянуть на голову капроновый чулок,
Пойти и ограбить банк?

Или, скажем, Фортуна свершая круг,
Синей птицей мелькнёт в окне —
Где-то в Штатах объявится родственник вдруг
И оставит наследство мне…

И став олигархом и обожравшись, как кот,
Сливками, хлынувшими из нефтепровода,
Взять да и обменять чемоданчик банкнот
На ма-а-аленький глоточек свободы?



 



Иль чихнуть на индийское это кино
И решить все проблемы махом —
Ухнуть холодным камнем на дно:
“А идите-ка вы все на х…!”

Но дубинкою тычет мне в спину мент:
“Эй, мужик! Что разлёгся? Вставай!
Кто такой? Да ты пьян?! Предъяви документ!
Марш в машину! Быстрее! Давай!”

А потом, средь чернильной ночной тишины,
Петляю по улицам, как заяц,
И в лицо мне втыкается палец жены
С гневным криком: “Мерзавец! Мерзавец!”

Потому-то, забыв про друзей и футбол,
И в отпуск не съездив ни разу,
Тяну телегу, как загнанный вол,
На трёх работах сразу.

Вгрызаюсь, как бешеный, в бухучёт,
Изучаю язык Бейсик…
Под лежачий камень  вода не течёт.
Ну не хочет текчи. Хоть убейся!

     P.S. Что и помечтать человеку нельзя? Сразу же и  дубинкой по спине? А если он мечтательный такой  уродился? С детства. Нежный такой и красивый мальчик. С девочками в песочнице играл. Не дрался и не хулиганил. В школе отличником был. Ну не задалось что-то в жизни. И жена попалась —  та ещё! Только и кричит: “Иди, вынеси мусор!” Идёт. Молча. Выносит.
     Такова, видимо, судьба всех мечтателей. Незавидная, впрочем.



 



КРУТОЙ
   





“Златая цепь на дубе том…”
А. С. Пушкин.
 

Проснулся утром. Полшестого. Рань
Привычно сделал комплекс  Цзы-Чжуань.
В шпагате посидел. Отжался 40 раз.
На  кухню прошагал. Зажёг в конфорке  газ.

Из холодильника достал лимон и шпроты.
Провёл ногой ударчик с разворотом.
Шипит яичница с беконом. Сыр. Коньяк.
Но чувствую, что как-то всё не так…

Хочу побриться бритвою Жиллетт,
Но шею трёт бронежилет.
Зубную щётку взял. Держу под краном —
Во рту блеснула ампула с цианом.

А на спине, приклеенные накрест,
Пакет пластида, детонаторы и пластырь.
Рубаху натянул. Через плечо уздечка:
В подмышке   кобура, ремни и Стечкин.

Зашнуровал ботинок. Ну, и что ж?
Лодыжку холодит десантный нож…
А во втором — попробуй спрячь,
Ствол запасной. 14 зарядов. Грач.

Взглянул на  Ролекс. Полюбуйтесь. Нате!
Часы. Они же и взрыватель.
Рукой пиджак случайно тронул:
В кармане россыпью патроны.



 



Достал  блокнотик. Глянул  глазом —
В нём список киллерских заказов!
Мобильник запищал. Наперебой, с утра
Звонит какая-то братва:

“Алё, братан! Сегодня Стрелка.
Возможно, будет перестрелка.
И без базара и понтов
Ты на себя берёшь ментов!”

На выход тронулся. Мороз по коже –
До пола плащ из чёрной кожи,
И при ходьбе, с небрежностью взлетая,
Висит на шее цепь златая!

Кошмар! Я сплю?!
Иль встал с ноги не той?
О, господи! Да я ж крутой!

(Идиот! Хоть бы денег сунул
под подушку. На опохмелку…)
И, подтянув завязки от кальсон,
Я снова погружаюсь в сон.


     P.S. Уж очень хочется досмотреть сериал “Бригада”
с Сергеем Безруковым. Ну как в такого не влюбиться?
Душка!

               








 


БЫСТРАЯ  ОСЕНЬ. 2000-й ГОД

“Вдруг захотелось правды мне,
как кислого больному… ”
Е. Винокуров
Ах, какая нынче осень быстрая:
Полыхнула в очи алым выстрелом,
Прошуршала под ногами листьями,
Резанула сердце льдинкой истины.

И через бритвенный этот надрез
Вскинулся чёрными сучьями  лес,
В стылом пруду колыхнулась усталость,
Краски  потухли. И что-то сломалось…

И как оскал, обнажился на миг
Правды ненужной уродливый лик.
                               
ФАНТА
Если фанта — апельсиновый сок,
То что тогда чёрного хлеба кусок,
Вода и соль? Понедельник.
И полное отсутствие денег.

Причём, не какой-то там
Временный паллиатив,
А бетон. Застывший намертво.
И никаких перспектив.

Как на вокзале проснулся.
В чужом городе.
Сунулся — ни документов, ни денег.
Были вроде…
А в привокзальном буфете — фанта.
Наваждение  какое-то.  Фатум!
 


СЕРДЦЕ ПОЭТА

(Император)    – Кубик замёрзшего масла на хлеб
                сможешь намазать?
(Киллер)          – Намазал!
(Император)    – В горло поэту меж эполет пулю
           засадишь?
(Киллер,           – Промазал!
виновато)
(Император,     – Славной ж дуэлью  потешили свет!
недовольно)        Как же такое случилось?!
(Киллер,           – Я не Мартынов, а он не Поэт.
оправдываясь)    Вот и не п-получилось…
(Император,    – Что это значит — поэт не Поэт?
раздражаясь)       Эвона сколько их ходит!
(Киллер,           – В том-то и дело, что сам пистолет
задумчиво)          сердце Поэта находит!

“КОРОЛЬ УМЕР!
ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОРОЛЬ!”
(под бой курантов 1 января 2001 года)

Свершилось! Господи! В зловонный люк
Второе  рухнуло тысячелетье —
Мольба  бесплодная  воздетых  рук
И душу обжигающие плети.

Крещение Руси в сиянье риз,
Костры зловещие Средневековья,
Кроваво-жуткий  красный коммунизм
И Совести, и Разума оковы!

Я знаю, что русский великий народ
В эпохе жить будет прекрасной.
Прощай же мой глупый 2000-й  год,
А век наступающий — здравствуй!

 


К 100-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ                ЮРИЯ ОЛЕШИ (1899–1960 г.)

100 лет рождения Олеши.
Читал о нём. Но не его…
И как сазан в плетёной верше,
Притянут грузилом на дно.

Я бьюсь об ивовые прутья,
Роняя блёстки чешуи,
И мерно падают шпицрутены,
Кромсая плоть  Иешуи.

Забить. Забыть. Распять. Унизить.
Замкнуть. Задвинуть. Поместить в спецхран,
Средь пузырящейся литературной слизи
И торгашей, заполонивших Храм.

Пишу. И даже публикуюсь вроде.
Но не пойму я одного —
Плетёный ивовый намордник
Зачем надели на него?!

Ну, сказочник. “Три  толстяка” в 20-х.
Ну, две-три пьесы. И замолк.
И дверь в волшебный мир таланта
Закрыли с лязгом на замок!

И вижу наглые их морды,
Их бесталанность, силу, власть
И стаи рыбок, загнанные в морды,
И  рты с икрою, чавкающе  всласть!

И водки выпив двести грамм “Столичной”,
Поклон земной Олеше сотворю:
“Спокойно спи! Твой путь трагичный
Спустя 100 лет я горько  повторю…”
 


ТИТАНИК
“Дайте ходу пароходу…”
                Из песни.

Побежали все куда-то. Закричали.
Пьяно колыхнулся океан.
Но стоит, прикованный к причалу,
Пароход с названием “Титан”.

Натянулись струнами канаты,
Воют топки в яростном огне,
На приборах пляшут мегаватты.
Или это просто тридцать мне?

Бескозырка  ленточками  вьётся,
В объектив вплывает южный порт.
Музыка  грохочет. И смеётся
На  причале праздничный народ.

Если б так! Но в маленьком оконце
Исказилась жизнь наоборот:
Позади — ликующее солнце,
Впереди — холодный сизый норд.

Воют  волны в море одичало.
Курит трубку старый капитан.
И стоит, прикованный к причалу,
Пароход с названием “Титан”.










 



ХОББИ

Прораб (заходя в строительный вагончик): “Всё пьёте, паразиты! Хлещете с утра до вечера. Алкоголики несчаст- ные. А ну, поднимайсь! Пошевеливайся, кому говорю! В одну шеренгу становись! Пятки вместе, носки врозь. Равняйсь! Видим грудь четвёртого человека. Так, хорошо. Отставить качание! Вы же русские мужики — цвет и гордость нации! Слушай мою команду! Делай, как я.”

Я очарован винным магазином,
К нему спешу, не зная укоризн,
И, как автомобиль пропах бензином,
Так мой вином пропитан организм.

Мне этикеток импортных не надо –
Я патриот советский по нутру,
И средь мерцаний заграничных ядов
Я водку “Русскую” беру.

Закуска на столе. Картошка и селёдка.
Обряд свершается в который раз —
Я поднимаюсь и бутылку водки,
Ликуя, выливаю в унитаз!

– Послушай, батя, а тебе не жалко
Бутылку водки  вылить в унитаз?
Ведь это всё же “Главпродукт” —
Его за деньги продают!

– А ты блевал глубокой ночью
Над  унитазом  кровью с жёлчью?
Разок попробуй — блевани,
А после уж других вини!


 



ТРИ  ПОЭТА

Я  Пушкина и Блока не кавычу,
Я  с детства к их стихам привычен,
Как тёмной влагою пропитан торф,
Где стая птиц с гортанным кличем
Взметнётся страшно и трагично
И в Чёрной речке колыхнётся кровь…

И вот сижу я на аллейке
На жёлтой крашеной скамейке
И в сумке, брошенной у ног,
Лишь томик Пушкина, блок сигарет и Блок.

И не пойму, тоска какая?
Зачем с собою их таскаю?
Зажглись вечерние огни…
Кто я такой? И кто Они!

И побредём мы три калеки
К поэзии, далёкой Мекке,
Свой неизбывный совершая хадж.
Три странника.
Три посоха.
Три века.
По улице, где ночь,
фонарь,
аптека.
А за углом — метро, менты, пассаж,
Шикарных иномарок бег.
Неон. Реклама. XXI век.







 


Глава II. А ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ...


ЯСТРЕБ
“– Вы что, кроме секса ни о чём другом
думать не можете?
– Даже не знаю. Никогда не пытался”.
Картер Браун

Люблю любовь любовью ястребиной
И чувства этого во мне не истребить,
И на морозной ветке кисть рябины
Хочу не исклевать, а грудью  сбить!

И, распугав синиц и свиристелей,
Схватить добычу сгоряча,
И  когти  погрузить в младое тело,
И  хохоча  и  клекоча!

И  брызнет сок рябины красной,
И  лепет: “Больше не могу”…
И  ястреб, жуткий и прекрасный,
Да  капли ягод  на снегу.

Эпилог.
     Прошло несколько лет. Ястреб устроился менеджером
в солидную компанию. Приобрёл  квартиру в престижном
районе города. Удачно женился. И вот:

В костюме пёстром, ковыляя  тихо,
Бредёт привычно к офису менял,
Забыв о том, что небеса,
        свободу,
        ястребиху
На  горсть рябины он так глупо променял…
 


 МЕДИТАЦИЯ
Отпенилась шампунем ванна,
И жизнь приятна и легка —
Лежу с журналом на диване
И медитирую слегка.

Я  Богом избран. И подобен Ною.
Бессмертен я, как вечный Агасфер.
Колёса радуг предо мною
И музыка хрустальных сфер.

Я предаюсь прекрасным мыслям,
Струится ласковый зефир,
И воспаряю к горним высям,
Как шестикрылый Серафим.

Арабской вязью на кинжале
Печаль застыла серебром,
И истончаясь, источаюсь
Любовью, жалостью, добром.

Вот в президентские палаты
Вступил. И, тут же, посмотри —
Повысил раза в три зарплату,
А цены снизил раза в три!

Себе не взял бы и рубля я лично,
Мой ужин — с килькой бутерброд,
Но одевался бы прилично
И ел  досыта б мой народ!

А утром, каждый день, спросонку,
Бесплатно, умилясь слегка,
Я дал бы каждому ребёнку
Стакан парного молока!

 



И грозно на министров цыкнув,
Бесплатной б сделал медицину
И сразу ж, за один присест, —
Бесплатным  транспортный проезд!

Пусть без препятствий едут садоводы
На домики свои, 6 соток, огороды
И там, как могут, понемножку,
Выращивают для страны картошку!

Ну почему ж у нас в стране
Всё так безжалостно-безбожно?
Когда всё это так легко
И между делом сделать можно!

Ну, погодите, братья Гракхи,
Сенаторы, политики и олигархи,
Довольно загорать у моря в Лоо —
Устрою битву вам при Ватерлоо!

Вот Абрамович, будто заяц,
На  яхту  юркнул, словно мышь,
А ну, иди сюда, мерзавец,
Допрыгался, дружок . Шалишь!

А это кто?  Бездомный и один
В помойке роется…
Эй, в Думе фракции!
Куда вы смотрите?
Ведь это гражданин
Российской  вашей федерации!

Не слышат. Господи, о сколько их—
До боли лица все  знакомые, родные.
Гремят оркестры. Выборы у них
Идут опять. Очередные.
 



А за окном шумит народ
Спешит на выборы,
бездумный и счастливый,
Лишь у меня забот невпроворот
Немыслимо-неисчислимо…

Вот солнце закатилось в синей глади
И сам всевышний — Бог-отец
По голове меня  рукою  гладит
И  говорит: “Ты молодец!
Просыпайся, мыслитель,
ты в мире уж.
Очень  сильно ты медитируешь!”

    ЛЯГУШКА

С годами ярче разноцветье красок,
Слышнее голоса безмолвных трав,
И вспышки выстрелов,
то фиолетовых, то красных
Росы на мокрых листьях по утрам.

Над сорняками, яростно сверкая,
Взметнулся серп — безжалостен и остр.
И  вдруг лягушка. Вот она. Такая.
Как жутко-дикий и прекрасный монстр.

                – Ну, что ж ты милая!
Давай, в сторонку прыгай,
Ведь я же не чеченский террорист,
Не отморозок там какой-то, не барыга,
Не рубщик мяса, бывший коммунист.
Я просто человек. Нас меньше всё. И  реже.
Но острым лезвием мы никогда
живых не режем!

 




ПИФАГОР
 





Олегу Плотникову, маркшейдеру
и математику посвящается…
 
Любуюсь на Олега  я —
Он  мой  коллега.
Проникнуть  в таинство  нуля
Как без  Олега?

Он  математик. Я — поэт.
У нас одна стихия.
Различий  между нами нет,
Когда пишу стихи  я.

К теодолиту он приник —
В метро проводит “сбойку”.
Совпали линии. Алмазный стык.
Поэзия, и только!

“Имеется в науке много  гитик”,
В  поэзии — метафора нужней,
Но давний спор на тему “Физик – лирик”
Вновь возникает: “Кто из них важней?”

Вопрос не прост. Замолк на полуслове.
Попробуй, без пол-литра разберись…
Важнее, скажем, что в узбекском плове  —
Морковка с луком, мясо или рис?

И вот, сквозь сумрак образов и чисел,
Луч истины врывается в окно:
Во всём всегда всего важнее мысль,
Поэзия  и  математика — одно!

И, наливая пенной браги кружку,
Я  прекращаю этот  глупый спор —
Отцом  поэзии, конечно, был  не  Пушкин,
А  гений  числ  великий  Пифагор!
 



НОУТБУК
 (молитва)
О, Господи, возьми моё здоровье,
Зарплату  срежь  мне раза в три,
Исчезнет  масло  пусть коровье —
Согласен я на маргарин.

Возьми  жену, детей, собаку,
Которых  я  без  памяти люблю,
Пусть канет в Лету протопоп  Аввакум,
Кого я, как тебя, боготворю…

Сними с небес луну и солнце,
Резинкой  яркий  мир сотри —
Пусть будет  тусклое оконце.
Аптека.  Ночь.  И  фонари.

Не  буду жечь  сердца  глаголом,
Согласен  на исчезновенье букв,
Пусть буду бо;сым я и голым —
Оставь мне только ноутбук!

Просыпаюсь. А  на столе — компьютер!
С программой  Miсrosoft Word.
Внял всё-таки  Господь моей молитве.
А значит, не исчезнут  буквы  из  книг и словарей.
И будет солнце на небе. И яркий мир вокруг.
И  моя любимая собака. И  новые  стихи!
                Слава тебе, Господи.








 



НАИВНОЕ…

Не  смотрите в небо, не смотрите,
Пейте водку, пиво или квас,
Потому что небо, извините,
Создано, конечно, не для  вас.

Не  для вас шиповник вырос дикий
Возле  сизо-дымных  автотрасс
И на тонкой нитке земляника
Не  для вас повисла.  Не для вас.

По утрам цветов не рвите  росных,
Не  тревожьте  нежно-алых  роз —
Ваши  розы продают в киосках,
В царстве жёлто-высохших мимоз.

Не  ловите щуку на жерлицу,
Не  стреляйте  в белых лебедей,
Потому что звери, рыбы, птицы
Созданы отнюдь не для людей.

А когда в лесу умолкнет  эхо
И луна прольёт  волшебный свет —
Не дано увидеть вам, как  эльфы
Средь цветов танцуют менуэт…

Вот стоишь ты, сильный и огромный,
Всё  вокруг покорствует тебе,
Только звёзды, травы и микробы
Существуют сами по себе…

Я  над этим  хохочу и плачу,
Свой  железный усмиряя бег.
Вот  такая  в общем, незадача,
Славный  мой  товарищ – человек.




ПРИМЕРНЫЙ ЗЯТЬ

Живу без  рифм. Какая благодать!
Вернее не живу, а существую.
Спокойно сплю  и жизнь веду простую,
Как образцовый тёщин зять.

Случается  порой, что по привычке
Иной  поэт  зайдёт на огонёк,
Ну и давай меня стихами пичкать,
Считая, что стихи  его конёк.

Его стихи известны  мне давно —
Могу сравнить с продавленным диваном:
Быть личностью  не  каждому  дано,
А творческою личностью — подавно!

Стихи.  Ну, что сказать при этом?
Вот книги выстроились в ряд.
И  я когда-то был поэтом,
И  неплохим,  как говорят.

Теперь, как сыр катаюсь в масле,
Освобождён  от всех  забот,
Веду  ребёнка  утром в ясли,
А  вечером — наоборот.

В кармане  у меня звенит наличность,
Умею шить, носки вязать.
Так кто ж я?  Творческая личность
Или  примерный тёщин зять?

Вопрос  как- будто  и  простой,
Зануден  и  избит.
Иль  это  в творчестве — простой,
Что  скажешь  мне,  пиит?

 




ДЖАСТИН

Бежит Собакин за собакой,
Собака  рвётся с поводка.
На  шее у собаки бляха —
Пёс вроде чемпион слегка.
(хоть с виду несколько ужасен
но гордо носит  кличку “Джастин”).

Собакин же — другое дело:
Отец  семейства, мудр и стар,
Но взять собаку захотел он —
Загадочный  природы дар!
Лишь одного он не учёл — и  глядь,
Собака просится “гулять”…

Проспект изогнулся, как сабля,
Фонарные гаснут лучи:
“Кудабля, кудабля, кудабля,
Бегут они в жуткой ночи?!”

Иль это просто блажь?
Но бег их устремлён —
Через пролив Ла-Манш
В туманный Альбион!

К утру добраться вряд ли смогут,
Но за границей им помогут
И  спросят: “Вы из СССР?”
И  скажет Бэрримор: “Овсянка, сэр!”

Так  получается от Века —
Собака учит человека:
От  морды,  лап и до хвоста
Она  такая неспроста!

 




АВГУСТ-БАЛОВНИК

Весна — пора надежд,
А лето — их свершений.
Открытости одежд,
Купальников и мнений!

Прогрохотал  вдали июнь
Народным Съездом депутатов,
За ним расплавился июль
В речах парламентских дебатов.

И, как уставший пассажир,
Сгрузив баулов тягость,
Я тихо двери приоткрыл
В благословенный август…

Как ветвь под тяжестью плодов
В замедленном паденье,
Он хлынет запахом медов
В лицо мне с наслажденьем.

И  хочется  не бешеной любви,
“А с чувством, с толком, с расстановкой”…
Ах, этот август-баловник
Разнеживает, да и только!

   Но  разнеживаться  некогда.  Впереди — сентябрь!
Работа.  Проблемы. И новые стихи.  Неожиданно  так.
И совершенно некстати…






 




РАЗГОВОР  С  ГУРУ

– Что по сравненью
с восторгом душевным ОРГАЗМ?
– Спазм…

– А что по сравнению
с Музой  поэзии ЖЕНЩИНА?
– Вещь она…

– А Вера, Надежда, Любовь,
радость, страданья и муки?
– Звуки…

– Что же тогда вообще,
так сказать, ЖИЗНЬ?
– Шизь…

– Но что выше жизни
тогда существует, ответь?
– Смерть…

– А выше ещё? После смерти…
Сказать бы ты мог?
– Бог…

– Но сказано же, что человек
создан подобием образу Бога?
– Убого…

– Но всё же он чем-то
подобен ему, хоть отчасти?
– Творчеством…


 



– Так что же тогда,
   чёрт меня побери, БОГ?
– Творчество.
   Только оно.
   И восторг!

– А кто же тогда человек,
   коль ТВОРЕЦ он,
   пусть даже с изъянами…
– Ангел… Засаженный
   в тело обезьяны.

– Так делать-то что?
   Скажи! Не знаю.
   Хоть вешайся…
– А вылезай оттуда и
   совершенствуйся…

– Рад бы… Да грешен.
   И духом слаб.
– А потому и имя твоё —
   Раб…

– Пусть так. Но в Бога  верую.
   А значит я— Раб божий.
– Ещё убоже…

– Но почему убоже-то?!
– Вот гладиатор на арене. Раб.
   Но он имеет своё мнение.
   А раб божий его не имеет!.

– А если всё же имеет? Пусть тайное.
– Сомнение в Промысле Божьем
   Раба Божьего?!
   Негоже...

 




– Так что же, всю жизнь я так
   и прополз бездумно по телу
  цивилизации, как вошь?
– А создай хоть одно произведение
   искусства — и  поймёшь!

– Так, что же это за “произведение
   искусства” такое? Хоть бы
   разок на него посмотреть.
– А это ворота в бессмертие.
   Вскрикнуть . И умереть!


СХОДИ В ТЕАТР
Н. Коляде посвящается…

Жить можно в буднях простоты,
Устал — в стакан  плеснуть,
Но без стихов и красоты —
Она теряет суть!

И если плохо всё вокруг,
И жизни ты не рад,
Советую тебе, как друг, —
Сходи хоть раз в театр!

Лицо живое там проявится сквозь грим,
А после мы с тобой поговорим…





 




ФИЛАРМОНИЯ

Эти странные, струнные вскрики
(будто дьявол мне грудь разодрал…)
Я умылся слезами  от скрипки,
От гитары навзрыд зарыдал…

И с тех пор не приемлю гармонии,
Звуков  вкрадчиво-нежный дурман —
Обхожу стороной филармонию,
Словно  зверь осторожный  капкан!

Но порой иногда (так случается!)
Филармония смотрит мне вслед.
Оглянусь — и  в душе начинается
Этот дьявольски-струнный  квартет!


РАДУГА

Деревня чёрная.
Дом покосился.
Палисадник безобразный.
Я этого никак не допущу.

Пойду в сельмаг.
Куплю там красок разных
И  кисть малярную
В расход пущу.

Изящно  кистью вывожу триаду
И про себя тихонько говорю:
                “Оранжевый, зелёный, синий  рядом —
Гляди, прохожий, радугу творю!”


 




        ТРИПТИХ

I. Плоды раздумий
                (сонет)
Пока тебе ещё за шестьдесят
В саду деревья мирно шелестят,
Народ раскрепощённый бродит и смеётся,
И красное вино в бокалы льётся.

Пройдут года.  И будет семьдесят.
Но ничего по сути  не изменится.
Лишь ветви яблонь, в благодарность за труды,
Опустят  в  руки  вам  зелёные плоды.

Но почему  зелёные?  А не алые?
А потому что плоды — всегда запоздалые.
Просто некогда им, к сожалению, вызреть,
Не угнаться им за скоростью жизни!

Не вызреют плоды. Их срежет скорость.
Забьёт  безжалостная  молодая  поросль.


II. Акела
Когда тебе ещё за шестьдесят,
В саду деревья мирно шелестят,
Цветут улыбки благосклонных  дам
И  льётся в кружку  розовый “Агдам”.

Пройдут года. И  будет  семьдесят.
Но ничего по сути  не изменится,
Поскольку измененья незаметны
Для нас, для всех. Они — одномоментны!

 




Важна лишь  сумма  изменений —
Буква “Сигма”,
Которая, как парадигма
Мелькает, словно воробей
В смятенье  яростных  ветвей!

С трудом осознаёшь – что хорошо, что плохо,
А позади – ушедшая эпоха
С кумирами, где Хиль и Демис Русос,
Которые теперь не более, чем мусор.
А время жуткою метлою прорастает
И нас, как листья, на обочину сметает…
Но мы всё те же, те же, те же
И мыслим так же, чувства прежние,
Тогда скажи, скажи на милость,
Что изменилось? Что изменилось?

И как солдат, ступив на мину,
Наперевес винтовку вскинув,
Подошву чувствуя ногой,
Весь в атакующем порыве,
В замедленном каком-то взрыве
Он навзничь падает, того не сознавая,
Что кончилась атака. Для него.

Всё тот же шелест трав. Ручей журчит.
Лениво шмель в цветке проснулся.
Но прибежит шакал и закричит:
“Охота  кончилась!  Акела  промахнулcя!”

      III. Чужой
Кода тебе за семьдесят, быть  может,
И сколько-то ещё прошло –
Случиться больше ничего не сможет,
Поскольку всё уже  произошло.
 




И пусть тебе пока не так уж плохо,
Но ты живёшь в чужой эпохе!
И если хочешь измениться,
То надо умереть. И вновь родиться.

Есть, правда, выход — вспомнить детство
(от старости уж никуда не деться)
И, к измененьям  привыкая,
Висеть на поручнях трамвая.

Хотя уж очень много лет
Ступенек с поручнями у трамваев  нет.


УРАЛЬСКИЕ РОЗЫ
(зона неуверенного садоводства)

Вот уже исплакались берёзы,
Дружно распустились тополя,
Взял и посадил в саду три розы —
Вдруг вернётся  молодость моя?

Трепетно-алая,  ё-моё.
А может и не было вовсе её,
Или приснилась она мне во сне?
Розы в бутонах. И падает снег.

Вполне объяснимо. Урал не Сочи.
И снег выпадает, когда захочет.
А молодость всё же была или нет?
Может и ДА .  А может и НЕТ.




 




ДИАЛОГ В ДЕРЕВНЕ
  (с соседом-татарином)

Стук в дверь.
– Кто стучится дверь моя?
– Это я, Садык, пришла!
– И чего хотит твоя?
– Дай таньга и я ушла.
– Твоя бр;ла два раза,
   твоя будет долг платить?
– Моя праздник “Ураз;”,
   моя будет водку пить!


ЦЫГАНСКИЙ ТАБОР

Цыганский табор у моих ворот —
Смешались в кучу кони, звери, люди
На  краткий миг. И в небо он уйдёт,
Как в кинофильме. И его не будет!

Но этот миг ошеломляющ,
зрим и ярок,
Он в буйстве жизни,
он судьбы подарок,
Да так, что вызывает
изумленье:
Что предо мной —
спектакль или вид;нье?

Пройдут года. И  канут в вечность.
Захлопнутся, как двери в гараже…
А этот табор, радостно-беспечный,
Всё  так же ярко будет жить в душе!


 




“МАХНЁМ  НЕ ГЛЯДЯ…”
   (Разговор со Смертью)

Я  смерть. Небытиё. Забвенье.
Твоё ничто. И даже не твоё.
Поскольку жизни  каждое  мгновенье
Ты у меня крадёшь. Оно моё!

Так ранней осенью, в холодной круговерти,
На буйство красок брызжет  белый мел,
Бог создал жизнь, и отдал её Смерти.
Зачем? Не знаю. Так ОН повелел.
 .

Я  вижу, ты меня боишься?
Смотри — как резко побледнел!
Но смерть не сочная на ветке вишня,
А смертных всех безрадостный удел!

И потому, протезами вставными клацая,
Плыви торжественно в гробу
И не цепляйся скрюченными пальцами
За  прошлогоднюю траву…

Да  оторвись ты, хоть на миг, от дела,
Рукою пот со лба сотри.
Вот  жизнь твоя. Вот дряхленькое тело.
Вот  Смерть твоя. Присядь. Поговорим.

Что, испугался?  Проходила мимо,
Ну и зашла к тебе на огонёк,
Чтоб побеседовать с тобою  мило,
А то молчат они все там. В могилах.
Поставишь, может быть, чаёк?



 




Да, в чём-то я и виновата —
Вот увела твоих родителей. Истёк их срок.
Так даже с дерева могучего когда-то
Всегда  последний падает листок.
И сразу диссонанс в природе — запах смол,
Шумящий лес и голый ствол.

Ах, да!  Ведь ты поэт. И этот диссонанс
Возможно,  как-то сблизит нас.

Вот ты прочёл стихотворенье.
Из зала крики раздались: “Ещё!”.
А я несу покой и умиротворенье
И тоже слышу крики: “Дай  ещё.

Один денёк прожить. Ты можешь.”
                – Ну и зачем? Ведь ты уже не можешь!
И даже насладиться этим днём.
Бутылка водки.  Гастроном.

Ты думаешь, что ты другой
И даже вовсе не такой?

Тогда скажи: “А можешь ли
Ты жизнь свою отдать мне — Смерти?”
За просто так. По дружбе. Подарить.
Как я дарю тебе минуты  эти.

Не сможешь. Вижу. Что тут говорить.
Ты просто хочешь вечно жить!

Тогда  давай, с тобой меняться:
Ты будешь Смертью за  меня,
А я, как все, тебя бояться!



 




Публично казнь приму —
Ты будешь вечно жить,
Но мёртвых станешь хоронить
(могилка 40 дюймов на 2 ярда)
И не забудь! Их 8 миллиардов.

Да, в этой жизни всё бывает,
Могу добавить лишь, любя:
                “Смерть никого не убивает,
Вы сами убиваете себя!”.

И ты такой же дурачок.
Ну, я пошла. Спасибо за чаёк!

УПРЯМЕЦ

Хочется быть Шварценеггером
Мускулатурою тела,
Пальцы раскинуть веером,
Став во главе дела.

Жить в восхвалениях и в почестях,
В славе, зените и силе —
Хочется, хочется, хочется,
… не прилагая усилий!

И хоть кличка у Арнольда “железный”,
Любые усилия в этом бесполезны,
Потому что тут и там
Все расселись по местам.

Впрочем, всё это пред  нами и было:
Масса людей прилагало усилья,
Тем повезло, у кого капитал,
Кто не успел, тот опоздал!

 




Хоть опоздавшим и было обидно —
Мир разделится на “умных” и быдло!
И, получив от ворот поворот,
Быдлу вручили заслуженный МРОТ.
Ну, а совсем бесполезно-излишних
Жалуют пенсией — гордостью нищих.

Можно идти средь чиновников сытых,
К толпе примеряя шаг,
А можно упереться в землю копытами
И зареветь, как ишак.

Под градом ударов стоит он бездумно,
Но всё же ни шагу вперёд. Ну, никак.
И получается, что ишак умный,
А погонщик его — дурак!

Но если бесплатная медицина и образование
В статьях Конституции  торчат, как поленья,
То нарушение этих статей — безобразие,
И более того — преступление!

А виноваты в этом кто?  Ед Ро:
“Хочешь крови моей ведро?”
С холестерином и сахаром
Без примеси лекарств,
А кто тебе лекарство-то  бесплатно даст?

Интересно: “А сделает всё-таки шаг
Это серое  быдло — упрямый ишак?”.
Если у кого по способностям всё уже есть,
А кому по потребности — нечего есть!

 




СИНИЦА

Что-то сегодня не спится,
В окнах не гаснет огонь —
Глупая  птица-синица 
Села  ко мне на ладонь.

Робко взъерошены пёрышки,
Бьётся сердечко в груди:
“Милое, жёлтое солнышко,
Не улетай. Погоди!”

Полураскрытые двери,
Ласковый сумрак небес —
Нет, никому не поверю,
Что не бывает чудес!


ФРАЕР

Видеть лица мне больно и тяжко,
Зло смотрю в амбразуру фуражки,
Но раскинула лапы, дурашка,
Эта  ёлка у пятиэтажки…

И  душа в умиленье размокла,
Потекла, словно синие стекла,
И  печаль унеслась далеко…
Ах, как фраера  кинуть легко!


В  НОТАРИАЛЬНОЙ КОНТОРЕ

Зазвучал я как нота каденции —
Погибаю без юриспруденции,
Потому что, как сертификат,
В жизни нужен мне свой адвокат!



Глава III. ЖЕНЩИНА В СТИХАХ И ПРОЗЕ


     Мальчик и девочка. Мужчина и женщина. Существа несколько разные. Если не сказать большего.
     Но каким образом им удаётся соединиться, создать семью и жить вместе?
     Разумеется, всё начинается с непонимания, взаимных упрёков, претензий, обид  и заканчивается скандалом с хло- паньем дверями, громыханием чемоданов вниз по лестни- це и визгливым напутствием: “Чтоб и духу твоего здесь не было!”
     Так было, так есть и так будет. Но откуда же тогда берутся дети? Эти цветы жизни? Да и всё человечество в целом? Вероятно, причина заключается совсем в другом. Но в чём?

ПЯТЬ ЭЛЕМЕНТОВ

По утверждению древневосточных мыслителей в каж-
дой Женщине (как и во всём сущем) должны достаточно
ярко и полно проявляться пять первоэлементов:
1. Дерево (муж), к которому она может прислониться,
укрыться за его ветвями и который сможет защитить её
от всех жизненных бурь.
2. Огонь (любовник), от которого она пылает!
3. Земля (спонсор или шеф), который даёт ей
уверенность в материальном благополучии
и независимость от влияния остальных элементов.
4. Железо (быт, семья, дети, домашнее хозяйство),
которое “металлизирует” женщину, превращая её
в обычную домохозяйку.
5. Вода – субстанция, которая оживляет все предыдущие
элементы и являет женщину неотразимо-прекрасной
в глазах окружающих её мужчин.
      Отсутствие у женщины любого из этих элементов
      делает её неполноценной…
 



БАБА

     Отдыхаем с женой на берегу Волчихинского водо- хранилища. Палатка. Лениво дымит костёрчик. Вокруг ни души…
Вдруг, откуда не возьмись, появляется резиновая надувная лодка. В ней – два рыбака. Причаливают в десяти метрах от нас. Со дна лодки выбрасывают на берег улов.   Складывают в кучку.   Горбатые краснопёрые окуни, подлещики… Глянув на нас, один из них отделяет три больших рыбины и обращается ко мне: “На, отдай бабе. Пусть почистит. Хорошая уха получится”. Киваю.
Сдувают лодку. Деловито укладывают в рюкзаки улов и амуницию и, тяжело топая болотными сапогами, направ- ляются по тропинке в сторону электрички.
Жена подходит ко мне и почему-то шёпотом спрашивает: ”А какой бабе отдать? Ты её знаешь?”
Смотрю на её юное лицо, погружаюсь в широко рас- пахнутые синие глаза. О, боже, как она прекрасна! Эта девочка в своей наивной простоте. И говорю: “Да тебе, тебе, милая!”

ПЕРЕКРЁСТОК
(Из цикла “женская логика”)

Подходим с женой к автостраде. Рёв машин. Ждём. загорается сигнал “Переход”. Идём.
И вдруг посреди шоссе жена закатывает мне скандал. Пытаюсь что-то возражать. Нелепо размахиваю руками. Жалко оправдываюсь…
Загорается зелёный светофор. Машины с оглушающим грохотом обрушиваются на нас. Жена что-то говорит, но ничего не слышу. Машины проносятся слева, справа, сзади, спереди и, кажется, даже над головой! Перестаю  вообще что-либо  соображать…
 




     Вспыхивает “красный”. Машины исчезли. Стоим вдвоём на пустом перекрёстке. Говорю: “Любимая, ну почему, почему ты устроила мне скандал именно здесь, посреди улицы, а не на обочине? Ведь нас же могли задавить!” Отвечает: “А потому что ты такой!”
Загорается “зелёный”. Машины с жутким воем  уст – ремляются  прямо на нас. Закрываю глаза и шепчу: “Господи, пронеси и помилуй…”

ЖЕНЩИНА

Она сказала: “Нет  и  нет!
Ведь это ж дурню   очевидно:
Уж если день — то значит свет,
А ночью ничего не видно!”

– Позволь, – я робко возразил, –
Но ведь случаются затменья,
А ночью посмотри в зенит:
Луна сияет. Свет и тени.

– Ты выворачиваешь всё наоборот
Всегда! Назло. Меня  изводишь.
Ты, как баран упрямый у ворот,
Всё время чушь какую-то городишь!

И  обронила: “Боже упаси!
(с насмешкой торжествующе-весёлой)
Вчера ты суп, дружок, пересолил
И  хочешь убедить, что он бессолый?!”

– Любимая! Я спорить не берусь.
Вот горькая, допустим, шоколадка.
Не может быть для всех
один и тот же вкус —
что горько одному, другому сладко!
 



                – Ну вот, опять! Ты гадкий, гадкий!
Вся суть твоя — перечить мне:
Не может горькое быть сладким
Как  летом, слышишь, не бывать зиме!

                – Но как же так?, – резонно я сказал, –
Случались же похолоданья,
Ведь даже  Понт Евксинский* замерзал,
Как говорят  далёкие преданья.

И тут она, смахнув с лица очки,
Взметнулась  ведьмою прекрасно-рыжей,
И, сжав бессильно кулачки,
Вдруг закричала: “Ненавижу!”

И  как в кошмарно-диком сне
Она в истерике забилась…
Но был июль. И падал снег.
И за окном метель кружилась!
 

*
 

Чёрное море
 


ТРАНССЕКСУАЛЬНОЕ…

Мне бы вдруг сапоги до колен,
Мне бы кожаный плащ до земли
И волос волнующий плен
По плечам заструился б ли …

Вслед бы ахнули мне шофера,
Громко слюни б сглотнул юнец,
Стал бы Клавдией Шиффер я
На секундочку хоть. Наконец.


 




И  алч;  наслаждений,
ко мне бы прилип
Плотоядный  красавец
Киркоров Филипп,
И  Кузьмин  бы с надрывом
пропел мне вослед:
“На всем побережье  лучшей
девушки нет, нет, нет, нет! ”

ПОЭТ И ЖЕНЩИНА

                “Ты у меня одна такая”, –
Сказал я Леночке, – “Поверь! ”
Когда она почти нагая
Мне наконец открыла дверь.

                “Я на минутку. Объясниться”, –
Пиджак повесив, я сказал.
                “Ты стала мне всё чаще сниться”, –
И галстук нервно развязал.

                “Страдаю, – снял рубаху, скомкал, –
Я словно раненый олень.
Мне без тебя так одиноко”, –
И вытащил из брюк ремень.

                “Ах, эти творческие муки —
Пишу поэму про тебя”, –
И на кровать повесил брюки,
Трусы стыдливо теребя.

                “Ну, посуди сама, смогу  ли
Стихи на прозу променять?”, –
И Леночку почти нагую
Увлёк я нежно на кровать.
 




И, обнимая страстно тело,
Успел лишь я проговорить:
                “Ну почему ж ты не хотела
Мне  поначалу дверь открыть?”

     P.S. После прочтения этого стихотворения, автор получил по морде от ухажёра совсем другой Леночки. Такова сила искусства! А  впрочем  так оно и было, пока не разобрались  о  какой Леночке идёт речь!


ЖЕНЩИНА У ОКНА

Задумчиво застыла у окна.
Уж за;полночь, а женщине не спится.
В квартире  поселилась тишина —
Не  хлопнет дверь, не скрипнет половица.

Глядит в глаза, как в зеркало, луна.
Помигивают  весело созвездья,
А женщина волнения полна
За близких, кто в дороге и в отъезде.

И в суетной обыденности  дел,
И перед красотою мирозданья
Тревожится и ждёт. Её удел —
Тревоги и надежды ожиданья.

Куда б любимых тысячи дорог
По прихоти судьбы не заносили —
Ей ждать и провожать. Пошли ей Бог
Душевного  спокойствия и силы.




 



СУПЕРМОДЕЛЬ

На женщине красивой нет креста.
Я это испытал. И знаю точно.
И оттого в зачатие Христа
Не верю. И тем паче — в непорочное!

Как чаша красного вина
Хранит в себе частицу яда,
Так в женском облике видна
Коварно-алая подсветка ада.

И пусть любовник, оскорблённый мной,
В лицо мне острый камень кинет—
Настанет миг.  Его покинет
Красавица с улыбкой ледяной.

И вот тогда любовник мой печальный
Слегка, быть может, прикоснётся
к женской тайне...
И скажет, разомкнув уста,
Склонясь к девчонке худосочной:
                “На женщине красивой нет креста.
Я это испытал.  И знаю точно”.

ПЛАЧ  ВДОВЫ - МОЛОДУХИ

Мама, мама! Дай мне мужа —
Мне хозяин в доме нужен.
У холодного окна
Замерзаю я одна.

Небо я молю и Бога —
Я согласна на любого.
Пусть он будет  хоть  какой,
Но чтоб рядом. Под рукой.
 



Пусть он даже водку пьёт,
К юбке каждой пристаёт,
Но домой, вернувшись пьяным,
Будет милым и желанным...

Без мужчины всё постыло:
Сено есть — нужны и вилы.
Покосился, видишь, дом —
Нам не справиться вдвоём.

Кто б мне мужа воскресил?
Нету, мама, больше сил.
Скину я вдовства личину —
Дай мне, мамочка, мужчину!



ИГРИВОЕ…

Ты смотришь на меня игриво,
А я, как запятая на письме,
И  на волос волнующую гриву
Не реагирую. Ни бе тебе, ни ме!

Позволь! А нежный запах из подмышек,
А бёдра, талия  и грудь?
Колышутся, живут  и страстью дышат,
Ведь стоит только руку протянуть!

Прости. Не поднимается. Рука, конечно.
Вчера с друзьями я бутылочку распил.
Стремлюсь к тебе, как муравей,
но между нами  вечный —
Глубокий, словно на бревне, распил…



 



               ХИМЕРА

Когда за праздничным, торжественным столом
Среди друзей,  им глядя в очи,
Я становлюсь изыскано-порочен
Или всклокочен, словно бурелом.

Звучат стихи. Вино в бокалы льётся.
Душа ликует, плачет и смеётся
И вдруг, неведомым каким-то зреньем,
В иное проникаешь измеренье...

Тогда из зарослей ветвей  вылазит
Качаясь, падая, дрожа, срываясь наземь,
Карабкается, лапками цепляясь  вновь,
Несчастное такое существо — любовь!


КАЖДОМУ  СВОЁ

Устал я быть столетним дубом
И  мудрость жизни ртом беззубым
Осинкам юным изрекать.

Хочу быть молодым и глупым,
Бессмысленно глазами  лупать
И  беспричинно  хохотать!

Сказать прошедшим дням: “Ту-ту” —
И  наколоть себе тату,
Отринуть старость и бессонницу
И  завести себе поклонницу,
Иль сразу двух – и юных и  бесстыжих,
Чтоб как у всех крутых…
А что я — рыжий?

 



ЛЕДЯНОЕ

Без меня вода превращается в лёд,
А со мною вода — вода,
Что ж ты бьёшь меня,
словно птицу влёт,
Разбивая в осколки льда?

Их остро-режущие  грани
Кромсают душу, сердце ранят —
Ведь даже  маленький осколок
С тебя  неповторимо  сколот…

И в каждой грани, исказясь вдвоём,
Мы отражаемся, как в зеркале кривом…


                СОВЕТ ВЕТЕРАНА

Когда закапает водица
Из проржавевшего ведра —
Пришла  пора мне молодиться,
Трусцой не бегать по утрам,
А лишь слегка остепениться.
(учти, наличие морщин
не портит истинных мужчин.)

И, посмотрев на милых дам,
Тебе совет такой я дам —
Кончай зарядкой заниматься,
Пора за дело приниматься!







 



Глава IV. ПОЭЗИЯ — ЛЮБОВЬ МОЯ


Спроси любого: “Что такое Поэзия?” И он сразу же ответит: “Стихи!” И будет не прав! Потому что это вещи абсолютно разные. И если стихи всегда говорят о чём-то, имеют свою тематику, а иногда и название, то у поэзии ничего этого нет! Это просто некая эманация – волшебство и очарование русской речи.  Колдовство, “мо;рок”, наваждение…
Поэзия не имеет формы. Её нельзя увидеть глазами, прикоснуться к ней. С ней можно только “соприкоснуться”, да и то только если у читателя имеется шестое чувство для этого. Мистика? Отнюдь. Поэзия существует реально, но к сожалению, как в пословице: “Близок локоть — да не укусишь!”
В чём и состоит беда  многих современных  поэтов.
И бесполезно болезненно
В колокола бить,
Чтоб говорить о поэзии —
Надо  её любить!

***
Ну почему стихи всегда такие грустные,
А не сочно-радостные, как хруст капустный,
Пропахшие укропом и мятой,
Иль прозрачно-розовые, как цукаты?

И сказал поэт: “А это дело пятое,
Потому что дело  первое —
Эта бритва, что врезается в нервы
Неожиданно так, наискось, невольно.
Но всегда так остро. И так больно!”




 




РАЗГОВОР  С  БОГОМ

В молитвах, обращаясь к Богу,
Я возроптал, в поклонах лоб разбив:
“О, Боже, укажи дорогу
К богатству, славе, счастью и любви!

Дай сборник мне стихов прекрасных,
Дай верных, любящих друзей,
На яблоне дай яблок красных,
В лесу — малины и груздей!

Дай мне здоровья и удачу,
Дай пашню  мне, которую пожну,
Квартиру дай, в деревне — дачу,
Детей, красавицу жену.

Иль, пусть освистан буду я толпою,
Приму в лицо упрёков  град,
Пусть буду нищ и обойдён судьбою —
И  этому я буду рад!

Пойми! Как камень в воду брошенный,
Я утонул во тьме. И разошлись круги…
Существовать бессмысленно и пошло
Нет больше сил. О, Боже, помоги!

Но если дашь ты только половину
Всего положенного мне —
Тебя с горечью отрину
И обращусь немедля к Сатане!”

И от произнесённого кощунства
Огонь в лампаде дрогнул и погас
И, словно колокол, торжественно и грустно,
Раздался в Храме Божий глас:
 




“Ответ услышать твой желаю:
Какой  бы жизнью ты хотел прожить —
Заснеженной  вершиной  Гималаев
Или снежинкой  лёгкою кружить?”.

Я заметался в поисках ответа
И  голос снова прогремел:
“Ну что ж, несчастный, будь поэтом —
Ты получил, чего хотел! ”

ГОРОХОВЫЙ СУП

Когда я выхожу на суд поэтов строгих,
С листком стихов переступив порог,
В лицо мне тут же сыплются упреки,
Как прыгающий на столе  горох.

Что, дескать, рифмы у меня корявы,
Длинна строка, не тот размер,
Метафоры слабы  и, боже правый,
Что я не  Пушкин, да и не Гомер!

Что в бурной жизни — жизни не увидел,
Что до сонета так и не дорос
И  что в стихах я Женщину обидел,
Ну, а себя до Бога превознёс…

Стихи же откровенно слабоваты,
Тяжеловесны, словно в шахте  клеть,
Грамматика страдает.  Многовато
Местоимений “я”, словечек “ведь”!

И  вот стою перед Судом изгоем
И  бормочу невнятно, как во сне:
“Зачем  брезгливо так, как грязные помои,
Выплёскивать стихи мои на снег?”
 




Зачем с дотошностью такою деловитой
Выискивать в них слабые места?
Да, может быть, в них Истина сокрыта,
Изящество, Любовь и Красота!

Зачем  кружиться  вороном зловещим
Над Храмом творчества, который свят и вещ?
Всё дело в том, как  посмотреть  на вещи —
Такой она и будет, эта вещь!

И, наклоняя упрямо голову,
Я  руками  голыми — выхватываю из огня
Ослепительно-белую, раскалённую подкову
Как символ счастья  грядущего дня!

И  поэтически-хлёсткою  плёткою
Я горячу вороного коня,
И булькает в котелке гороховая похлёбка
Из  обиженных мною  и  непонявших меня!



                НАТЮРЛИХ

     Приезжаю в город  Снежинск  к поэту  Лаушкину,
переводчику стихов Гейне и Рильке.  Открываю 
дверь и замираю на пороге:

                “Я чешу пятернёю в затылке,
Я картиной такой оглушён,
Вижу  —  Лаушкин,  Гейне и Рильке
Водку пьют: «Битте шён,  Данке шён».





 



КОЗА  И ЛОСЬ
  (Сергей Есенин у микрофона читает стихи)
“Вы помните,
Вы всё, конечно помните
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.
Любимая!
Меня вы не любили…”

(Врывается  взлохмаченный Поэт,
отталкивает Есенина от микрофона и продолжает)
 А я любил!
И мне казалось,
Что я любимым был,
Но оказалось, что это слово
Означает  лишь Коза и Лось.

                И эта мысль прошлась
По сердцу автогеном —
Не может Лось любить Козу,
Не позволяют гены…

(На сцену выбегает Айседора Дункан)

Ну вот, опять поэт с Урала вносит смуту,
Нельзя оставить вас и на минуту,
Как тут же возникает глупый спор —
Идёт о бабах  разговор!
Тебе, Сергей, должно быть стыдно:
Такое слушать женщине обидно,
Причём сравнения довольно злы
И если я коза, то вы — козлы!
                (падает занавес)
 



ТОПОР  И  РИФМА

Попёрла  рифма, как из мясорубки:
Что ни скажу — сплошные прибаутки,
Куда ни кинусь — слов без рифмы нет,
А  может, впрямь, я несколько поэт?

Пытаюсь слово вымолвить я в прозе,
А рифм к нему, как винограда гроздья.
Попал, друзья, я в тяжкий переплёт –
Так кто же я? Поэт иль рифмоплёт?

И, чтобы дар ненужный этот стих,
Перехожу на белый стих.

И всё-таки  порой до слёз обидно,
Что есть закон какой-то очевидно —
Когда тебе чего-то нужно,
То нету этого. Нигде, к тому же.

Не нужно стало. Этого. Заметим.
Так сразу всё вокруг  засыплет этим.
Ну, и  куда потом деваться с ним?
Вчерашний снег.
Кострище.
Горький дым.

Бывает  рифма не идёт, хоть тресни,
А без неё не льётся стих, как песня.
Часами  бьёшься — всё не то,
Приляпаешь какую-то нето
(как в раздевалке  ветхое пальто
вдруг  подадут.  Глядишь — не то!)




 



Вот изданы стихи.  Листаю.
Где ж рифма та? Созвучием блистая,
Пришла, как козырная карта на кону,
Не нужная теперь уж никому,
А что написано пером —
Того не вырубишь и топором!

Смеясь, подбрасываю вверх пятак.
Да  что стихи?  И в жизни так!


СОБРАТУ ПО ПЕРУ

Стихи можно переделывать бесконечно,
Стареют  они. И не могут жить вечно
Но ведь каждый стих— это взрыв!
И на месте взрыва, землю  взрыв,
Получается безобразная воронка.
Не касайся прошлого.  Обойди сторонкой.

Есть, правда, и вечные стихи,
Которым по три тысячи лет,
Но, к сожалению, у наших поэтов
Такой продукции нет!

И всё же спрошу тебя. Нужен совет.
Тем более, как калача тёртого:
“А может ли живой поэт
Вторгаться в поэзию  мёртвого?!”

Как с этикой тут быть
под звон лопат,
Врезающихся в землю весело?
И что тогда, ответь мне брат,
Преемственность поэзии?




Скажи, как сей вопрос решить,
Коль пласт стихов не ворошить
Чужих, допустим, или личных —
Прилично это или  неприлично?

А, может это хорошо?
(я это акцентирую)
Что, как бы дело ни пошло;,
То пусть меня цитируют!

А если, скажем, по привычке —
То можно целиком.  И  без кавычек.


СДЕЛАЛИ
(Разговор с Музой, которая совсем
        и не Муза, а чёрт знает  кто…)

– Эй, Муза, послушай! Не пишется мне.
  Писать настроения  нету…

– Что за капризы? Иль бредишь во сне?
  Стыдно такое поэту.

– А кукиш не хочешь? Я не поэт.
  Ну, тиснул стишок  сдуру…

– Стишочек “в мешочек”, дружочек? Ан  нет —
  Ты избран богами,  придурок!

– Я?!  Это ж смеху подобно. Ха-ха!
   У меня же рот набит кашею.

– А ты кто? Папаша. Акушер стиха.
  Принимай роды. Тебя не спрашивают…


 




– Ну не хочу я эту телегу воло;чь —
   Она очень тяжёлая!

– А дождику вешнему нужно помочь?
   Будешь жёлобом!

– Ну, и на хрен мне дождик ваш —
   Он меня мочит!

– Так дождик грибной —  не солёный тюбаж,
   Он  радостью  быть хочет!

– Ну и пусть себе радуется!
   Я-то здесь причём?
   Подумаешь, сеется  дождик…

– Так радуга же рождается
   При этом, дурачок!  Нужен художник!

– Но я ж не художник. Увидел. И  ах!
   Радуга  в небе.  И что же?

– Так радугу эту  кто-то  в стихах
   Изобразить  должен?

– Эк, вы меня достали! Сижу  в  глуши.
   Не  лезу  в поэзию никакую…

– А чего ты дёргаешься? Пиши.
   Мы же тебе диктуем!

Ночь. Бессонница. Ворочаюсь, как бревно,
Рифмы слагая… Дело  ли?
Ну не хочу я поэтом быть,
Но… Сделали, всё-таки . Сделали!

 



Глава V. ПРИРОДА  И  ПОЭЗИЯ


Природа огромна и необъятна. Чтобы хоть как-то описать её — не хватит всех книгохранилищ  Мира. Автор попытался потянуть за самую тонкую ниточку этой проблемы, но получился клубок, величиной с Земной шар.
Тогда он попытался выбрать совсем незримую нить — Поэзию, и  вот, что из этого получилось...


ЧИСЛО
(антиномия)
“Антиномия — противоречие
между двумя истинными суждениями…“
             Из философского словаря.


Мой  друг  Олег,
горняк-маркшейдер,
весь математик из себя,
сказал  мне как-то:
“Пиво « Три медведя»
в себе  включает и тебя!

Поскольку в цифр изящном строе,
будь ты поэтом иль ослом,
всему началом есть простое
и натуральное ЧИСЛО”.

“Как так?!, – вскричал  я, –
жизнь и цифра!
Как вместе их объединить?
Шестёркой жалкою на цирлах
Поэзия не может быть!

 




Она  восторг!  Она кипенье!
Она свободна и вольна,
она и вечность и мгновенье
и  даже смерть моя — она!

Она  пленительно-прекрасна,
Она  пронзительно-строга.
Она  закат на небе красный
и  в травах росные луга!

Она  волшебной орхидеей,
дурманя мозг, лелея ум,
является ко мне архиидеей
в толпе стыдливо-тайных дум!

И на челне, под звуки нежной лиры,
я  погружаю в кипень вод  весло
и  говорю: “Поэзия владеет миром,
но, извините, не число!”

                – Не кипятись, –  сказал мне математик
и  как-то посуровел  вдруг,
тебе здесь не Пышма, Ревда и Атиг,
а  мегаполис — Екатеринбург!

А мегаполис — часть Земного шара,
Земля — системы Звёздной суть,
ну, а глазами по небу пошарив,
Галактику увидишь — Млечный путь.

Скопление галактик — это стадо,
Вселенная — загон для этих стад,
чтоб это осознать — ума не надо:
пастух имеется, забор и страж у врат.
И ты, туда проникнуть пробуя,
ничтожней в миллионы раз микроба!
 




Ну что ты выпендрился пред честным народом
с  дурацкой лирою?  Смирись!
Не мною сказано, а Богом и природой:
“Эмоции животным, человеку — мысль!”

Являясь жертвой антиномии,
ты всё воспринимаешь как поэт,
но жизнь есть формула, запомни это —
эмоциям в науке места нет!

– Хитришь, однако! А в искусстве?
  Там разве нету места чувствам?
– Конечно есть. Но поразмысли  —
  ведь речь сейчас идёт о мысли!

Число и мысль, как путник и дорога,
бредут вдвоём, к плечу плечом,
а  мысль, естественно, от Бога —
сперва был Бог. И больше ничего.

И чтоб создать многообразие природы
Бог сделал взрыв. Иль что-то вроде.
Ну, чиркнул спичкой. Посветил.
Стаканчик водки “накатил”.

В огурчик вилкой ткнул. И вот —
пред ним созвездий хоровод,
Земля, Урал, деревня, дом
и ты, живущий в доме том…

– Пусть так. Урал. Глухая деревенька.
Пусть я микроб.  Куда ни шло…
Сижу в пимах. На балалайке тренькаю.
Но со  Вселенной — что произошло?

 




– От взрыва наступил разлёт галактик
(нам Доплера эффект об этом говорит)
и в строгом этом и научном факте
божественный секрет от нас сокрыт.

И  пусть учёные кусают локти,
всему наступит свой черёд —
Бог, словно кошка втягивая когти,
Их снова вместе соберёт!

– А что потом?

– Естественно, наступит коллапс,
на миллиарды лет уставший Бог заснёт…
Затем сквозь сон, заслышав чей-то голос,
спросонья спросит: “Кто?”, –
и спичкой чирканёт!

– Ну, хорошо! Пусть Бог в кальсонах
дурацкой спичкой чирканёт спросонок
и  будет новый взрыв!
Но где ЧИСЛО?!

– Число у Бога! Смотри.
Возникли атомы, как гости у порога,
из них сгустились звёзды, словно капли,
галактики спиралями повисли,
и на небесном этом коромысле
им нет числа. Их очень много.
Но всё ж число их есть. Не так ли?

И, если выразиться строго,
Материя есть мысль Бога,
число есть производное от мысли
и  значит суть всего, в каком-то смысле.
 



– Ну  ты даёшь! Умён  собака!
Какой блистательный финал.
Да  пред тобою сам Плевако
с  почтением бы шляпу снял.

Причём здесь Бог? Созведия. Материя.
Разлёт галактик. Сущность бытия.
И чисел тайная мистерия.
Бутылка пива. Ты и я?

Я сам учился в институте —
всади в башку мне десять пуль,
но не пойму, как может сутью
быть плоский, глупый, пошлый нуль?

– А бублик? Тор? Колёса всевозможные?
На шее женщины колье?
И даже якорь, с лязгом в воду брошенный,
не есть ли цепь заржавленных нулей?
А если нуль добавить к единице?
Иль к трём?  Число какое будет?
Тридцать!

– Изыди  Сатана! Да будешь ты наказан.
Пред логикой твоей слабеет разум…
Поэта ж душу бросил я на кон.
Опутан числами, галактиками разными,
цепями сколькими и ржавыми обвязанный,
я  гибну, как Лаокоон!

Но знаю я, что не подвластны  цифрам
Надежда, Вера и Любовь,
преданья старины, легенды, сказки, мифы
и  пролитая за Россию  кровь!


 




И если над поверженной Отчизной
позеленевшая взревёт набата медь,
то встанут не наука и не числа —
поэт возникнет, презирая смерть.

Очки поправит. Вскинет руку.
И, пулю в сердце получив,
с тетрадочкой стихов
он  навзничь рухнет
за Землю русскую почив!

И в небесах закатно-алых
я повторяю снова и опять:
нельзя Любовь измерить в баллах
и в ампулу огонь — не запаять!

И Достоевского перелистав со скуки,
я мысль его вложу в свои уста:
что мир спасут не числа, не наука —
спасёт его Любовь и Красота!

Я  цифрами любовь не мерю,
а  уж люблю — так до конца
и,  церковь отрицая, тайно верю
в святого Духа, Сына и Отца.

Где Дух — поэзия святая,
Отец — поэт, её творец,
а Сын — есть истина простая:
Стихотворение — поэзии венец!

И  как аккорд в небесной гамме,
под музыку хрустальных сфер
взойдёт на сцену, проклятый Богами
поэт — как вечный Агасфер!

 




– Но почему же “проклятый богами” ?
Поэт  всегда  богов любимцем был!

– Да потому, что как Сизиф, он вечен
И  труд его бесцельно-бесконечен,
Поскольку  камень он тяжёлый катит в гору,
Который  вниз обрушивается, на Агору —
то бишь на Белый дом, на Думу, Президента
а  это — негативные моменты!

– Когда б принял я математика обличье,
то над тобой жестоко посмеялся я б —
поскольку стих твой, звонкий и лиричный,
всего лишь навсего четырёхстопный ямб!

Ведь пред тобою тьма примеров:
нет ничего вокруг без чисел и размеров,
да и куда б тебя ни занесло
во всём есть доли, части и число!

Вот  музыка. Тональность, такты, доли —
их череда в мелодии. Не более.
И пусть я буду к Штраусу бестактен,
но “Венский вальс” его трёхтактен.

– И всё ж, позволь мне возразить
и доводы твои сразить
весьма бесхитростным примером:
вот точка.  Видишь?  Нету в ней размера!

Измерить можно всё. Любое месиво.
Разъять на атомы ничтожный миллиметр.
Но чем измерить волшебство поэзии —
где тот прибор с названьем Чувствомер?
А коль его в природе нет,
то, вероятно, прав поэт?
 



Возьмём туман. Там капель — страх!
Число их бесконечно в этой массе.
Но клок тумана на кустах,
пойми, в поэзии — прекрасен!

ПРИРОДА  МЫСЛИТ…

Друзья!  Пред  Вами  жалкий  юбиляр.
Инсультом поражён. Артритом скрючен.
Но бурной жизнью он отнюдь не скручен,
Поскольку в генах у него заложен божий дар.

Являясь существом иной породы,
Он — проявленье мыслящей природы
И, словно спрыснутый живой водой,
Прекрасен он.  И вечно молодой!

Вам эта мысль странна — природа мыслит?
Но голос трепетный её доносится до нас
как шелест листьев,
Как всплеск речной волны, раскаты грома,
Калитки скрип у старенького дома.

А ржанье лошадей, мычание коров,
Собачий лай, птиц щебетанье,
Лесной кукушки  милый зов —
Не это ль голоса божественных созданий?

Которых человек не принимает
И, как ни странно, не воспринимает.
Он к этим звукам глух!  Они ему привычны,
Как заячий треух или тулуп овчинный.

Природа ж мыслит и страдает,
А человек её не понимает!

 




Природа начинает так и сяк хитрить,
А  цель её одна — поговорить.
Но с кем?  Вот тут и весь вопрос.
А человек до разговора с нею не дорос!

Вот тут и нужен переводчик,
Но получается дурацкий разговорчик,
Достойный мэтра из “Любэ”
(будь не в обиде):
                “Не рубите дерева, не рубите!”

И если был бы я такой же примитив,
То подхватил бы этот жалостный мотив
И, тренькнул бы по струнам: “Ах, ты! —
Не копайте, горняки, шахты,
Не кладите по земле  рельсы,
Не вонзайте в высь“Бураны” и “Стелсы”
Неужели  вы настоль простодыры,
Что в озоне прожигаете дыры?
Прекращайте шуточки эфти —
Не возите по морям нефти,
Не гоняйте по асфальту МАЗы,
Не пускайте в воздух; газы,
Не бросайте, где попало, бутылки
И не жгите на свалках опилки!”

О, сколько их таких “любителей” природы:
Туристы, сплавщики по бурным водам,
Застывшие фигуры у реки —
Бесчисленные  горе-рыбаки!

Любительницы птиц, собак и кошек
С бумажными кульками хлебных крошек,
Ценители аквариумных  рыбок,
Весёлая толпа на “птичьих” рынках
Среди  котят и прочего зверья,
И я такой — не зверь же я!
 



А глянь в сады, участки, огороды,
Где сплошь одни любители природы,
И лезут, словно огурцы зелёные,
Защитники её, то бишь “зелёные”.

Защитников природы рать,
Но одного им не понять —
Вопрос не в том “рубить иль не рубить”,
Природа просто хочет говорить.

Язык же у неё аллегоричен,
Бывает и жесток, бывает и лиричен,
И  речь шифрованную эту
Понять возможно лишь поэту.

И этот разговор, как бритвенное  лезвие —
Читайте, господа, поэзию!

НА  ДВОИХ

О, Боже. Дай чего негоже
Тебе. А мне сгодится
Во что б принарядиться!

Причём, в карманах не ища,
А брось хоть дырку от плаща
(А нищему на счастье —
 прохожего участье).

Сказал  и даже не дышу:
                “Прости, что за двоих прошу.
Не  знаю, что важнее,
Но, кажется, — ему нужнее!”


 



Глава VI. МОЙ СТАРЫЙ,
ДОБРЫЙ ДРУГ ОРТПЦ

ОТ АВТОРА

ОРТПЦ — это Свердловский областной радио-теле- визионный передающий центр, телевизионные передатчики которого широко и густо разбросаны по территории нашей области и на которых работают сотни специалистов связи.
РТС — это радио-телевизионная станция, где и уста- новлены эти передатчики для многочисленных теле- программ на ваших телевизорах.
Вот, пожалуй, и все аббревиатуры, которые так пугают неискушённого телезрителя. Хотя, по словам чешского юмориста Карела Чапека, “телевидение – это очень просто, повернул выключатель, и ничего не видно”.
Автор проработал на этом предприятии более 30 лет. И как единственный поэт среди технических работников не мог пройти мимо различных событий, знаменательных дат, а порой, и курьёзных случаев в жизни коллектива.
И хотя за это время им написаны десятки и сотни различных стихотворений, в сборник включены только некоторые из них, ибо объять необъятное невозможно…
Правда существует ещё одна аббревиатура РТРС, но это уже высота поднебесная – наше московское руководство и называется оно телерадиосеть России, которому уже исполнилось 80 лет. Но это глубоко не старость! Ибо всё самое высокотехнологичное, новейшие достижения тут же внедряются в производство, делая их привычными атрибутами обихода, а нашу жизнь более экономичной, радостной и комфортной...






 




ЮБИЛЕЙ
(Свердловскому ОРТПЦ – 20 лет)

Соратники, коллеги, ветераны
Незабываемых 60-х лет,
Вам, труженики голубых экранов,
В честь юбилея — пламенный привет!
Стоявшие у “якорных” штурвалов,
“Крутившие” стволы   Р-60,
Крутились вы, но срывов не давали
Ни десять лет, ни двадцать лет назад!

Да полно! Юбилей ли это?
Всего лишь два десятка лет.
Так стоит ли трубить об этом,
Чеканя бронзой постамент?

Ну, были планы и заданья,
Знамёна были и места,
Бюро, профкомы, партсобранья —
Привычной  жизни суета.

Но перемерив  мегаметры
Дорог избитых, не аллей,
Поймёшь, что и десяток метров
И два десятка — юбилей!

Да, ст;ит. Золотом и бронзой.
Ваш труд  иначе оценить нельзя!
Стихами громкими и прозой
Я поздравляю вас, друзья.

И спор любой здесь невозможен —
Фундамент ОРТПЦ заложен!


 



МАСОВЕР
 




“С  Евгеньи Львовны  Масовер
   Берите, девочки, пример.”
Местная поговорка
 
Октябрь в сугробах п; уши увяз,
Но в ноябре вдруг сделалось теплее —
Евгенья Львовна, поздравляем Вас
С большим и славным юбилеем!
Почётных званий Вам не занимать,
Ведь связи отдано полвека —
И всё же, кажется, Вам более подстать
Высокое призванье человека.

И пусть за это званий не дают,
Почётных грамот и медалей,
Ведь Вы его не парою минут —
Всей Вашей яркой жизнью оправдали!

Случается, что ранит и пустяк,
Иль  хамство  лезет в душу сапогами —
Ваш тонкий юмор и природный такт
Не раз в беде кому-то помогали…

Есть связь глубокая, как связь и НТР —
Летят в эфир последние известья:
И, значит, есть передающий центр
И, значит, Масовер всегда на месте!

Какой-нибудь историк из грядущих эр,
Табличку  разыскав в железной груде,
Прочтёт: “ОРТПЦ, стандарты, Масовер”…
И  скажет: “Да, вот это были люди!”




 




ДЕНЬ  РАДИО
 





Май 2010 г.
 

День радио в ОРТПЦ  всегда  особенный
Поскольку к датам красным он неприспособленный…
Грозой рождённый,*  он дитя Эфира,
Он  божество —  и правит миром!
(Пусть Первомай грохочет демонстрацией,
Но миром управляет информация.)

И всё же, в этот день
давайте не забудем
Об истине простой —
эфиром управляют люди!

Но кто ж они — властители эфира?
Вопрос не прост. Поставлен грубо, зримо.
Допустим, есть “РТРС”, ОРТПЦ  и  РТС,
Есть департаменты и службы. Вот задачка.
И есть Урал, тайга, непроходимый лес,
И есть дежурный возле передатчика.
Так кто же он, скажи мне, телезритель,
Эфира  истинный властитель?

Вы  скажете, что нет средь нас таких?
А Игорь Александрович Глухих
Рукой  повёл — и нет вопросов:
Штат переехал в новый офис
Из комнатушек и подвалов,
Ненужных дел оставив там завалы…
А старые дома сданы в аренду
За неплохую, впрочем, ренту.
(Гроссмейстерский по сути ход —
Убыток превратить в доход!)
             __________________
            *Грозоотметчик А.С. Попова.
 



Сперва  казалось — то же будет,
Всё те же передатчики и люди.
Ну, переехали. Куда ни шло.
Но что-то вдруг произошло!

Сперва  неспешно, между делом,
Сменилось отношенье к делу,
Затем, как будто без причины,
Меняться начали картины:
Ряды отделов поредели,
Сотрудники помолодели
И, преисполнившись азарта,
Рванули, будто бегуны со старта!

И, словно аксиома безусловная,
Повисло слово экономия.
Причём, никто не стал протестовать,
А просто люди начали считать.


И понеслось… Пошли  рацпредложения
По поводу энергосбережения —
И тут же снизились в разы
Гигакалории и киловаттчасы.
Явились новые слова: “модернизация”,
“Срок окупаемости”, “Джоуль”, “интеграция”,
И без проблем ненужных и рефлексий
К эфиру подтянулись мультиплексы.
А всё вокруг, как излучатель “инфра”,
Пронизывает ставшая привычной цифра.

И пусть как отзвук
Революционных гроз
Шагает Первомай по Миру.
День Радио. И вновь встаёт вопрос:
“Так  кто же главный по эфиру?”.
 




Как вычислить его, определить?
Вопрос неразрешим. Хоть вызывай  юриста.
Кого достойно наградить?
Вручить значок “Почётного радиста”?

И возникает мысль такая,
Ничьим амбициям не потакая,
Без лишних, так сказать, телодвижений
На  Президента выйти с предложеньем:
Отлить медаль и выбить на конце —

Работник ОРТПЦ


Женщинам ОРТПЦ В день 8 Марта и Весны от суровых
и нежных мужчин филиала «Свердловский ОРТПЦ»,
и, не побоимся этого слова, всего РТРС.


“К НОГЕ!  АТЬ… ДВА.”

Ах, женщины! Ах, милые! Ах, солнышки!
Елены, Ольги, Юли и Алёнушки…
Да  будь я даже, словно Соколов умён –
Не перечислить ваших всех имён,
Поскольку  вас такое множество,
Что я теряюсь среди вас ничтожеством…

Февраль был на Урале жуток,
Но в этот малый промежуток
Между зимою и весной
Вы, женщины, всегда со мной!

Сказали  как-то мне однажды,
Что в наш безумный 21-й век
Мужчина умирает дважды:
Сперва мужчиною, потом как человек!
 



Я с этим в корне не согласен
Скажите “ДА” и я согласен,
Без промедленья, в тот же миг,
Взять в ресторане столик на двоих
И, глядя в ваши затуманенные очи,
В любви признаться, страстной и порочной!
Не знаю, как на прочих действует весна,
Но в марте мужики  ОРТПЦ сошли с ума.

Возникла мысль: “Как женщин ОРТПЦ поздравить?
Чем их, желанных, позабавить?
Как доказать, с достоинством и чинно,
Что есть ещё в ОРТПЦ  Мужчины!”

Сам Кузнецов *  сказал примерно так:
“Негоже старикам плясать гопак
Средь юных дев и дам прекрасных,
Поверь полковнику, что этот труд напрасный —
Гонять по шпалам порожняк.
Пора на рельсы ставить молодняк!”

И сразу замолчал… Как будто гвоздь забил.
И, поскучнев, сказал, как отрубил:
“Хотя какие, блин, из них мужчины,
Когда в мозгах — одни автомашины?
Причём, не пьяницы они, не нарки,
А глянь в глаза — сплошные иномарки,
В которых ни фига не понимают:
То разобьют их, то меняют,
Притом не признают ни мер, ни полумер,
Кого ни тронь — то каждый Шумах;р!
И разговор об этом льётся без умолку,
А вот в “вопросе женском ”никакого толку!”
 





 

*
 

Зам. директора ОРТПЦ



                “А что же делать?”, – робко я спросил
И в сторону трусливо закосил…

                “ Стоять! – раздался громкий крик, – Молчать!
Вот ты и будешь женщин поздравлять,
Хоть ты штафирка и без эполет,
Но ты один в ОРТПЦ  поэт.

Ты с Камасутрою знаком. Познал  законы  Фрейда.
И званье у тебя ефрейтор!
Отставить разговорчики в строю! Молчать!
Изволь приказы  выполнять!”

МЯСОЕД
(Из цикла «Берегите мужчин»)

Какой-то грустный нынче март,
Как звон ломающихся льдинок,
Поникший в горечи утрат
Под говор тягостных поминок.

Февраль снегами улетел,
Весна асфальт мазутом мажет,
И сыплется в корзины горсть бумажек —
Вчерашних и ненужных дел…

А мы всё ждём чего-то безвозвратно,
Ломаем копья, пляшем на крови,
Забыв о том, что день 8-е Марта
Есть праздник мира, счастья и любви!

Что этот праздник богом нам завещанный
С космической, сверхдальней высоты,
Что в этот день должны мы славить ЖЕНЩИНУ
Как символ вечной, мудрой красоты…

 


О, женщины! Пред вами я немею.
Нет слов таких. Язык поэта груб —
Вы божья благодать, цирцеи, нимфы, феи,
Две спелых вишни алых губ!

Я к женщинам с улыбкой на лице,
Я к ним и так и сяк, и худо-бедно,
Но был приказом по ОРТПЦ
Наказан ими и оставлен без обеда!

(Ну заметался я туды-сюды
И  сунул хризантемы в банку без воды —
они ж такого обращения не ждали
и тут же, подлые, завяли!)

Я ладно скроен, крепко сшит,
Дарю я женщинам подарки,
А предо мной заманчиво шипит
Глазунья пузырящаяся в шкварках…

Да что ты понимаешь вообще,
Когда шофёр вернулся с трассы —
И плавает в наваристом борще
Кусок огромный  вареного мяса!

Вегетарианство поднимаете на щит.
Да что за чушь собачья! Бей меня поленом —
Меня со стула не стащить,
Когда передо мною ростбиф с хреном!

Дрожаще-розовый балык,
Нарезанная ветчина слоями,
Бифштекс, дымящийся шашлык,
Ромштекс в сухариках и колбаса «Салями»!


 



И, вставши  рано  поутру,
Худое  тело  обернув  халатом,
Я  медленно от голода умру
В  печальный День 8-е Марта!


                ГЛЯДЯ В ЗЕРКАЛО
                (фамильное резюме в отдел кадров
                от соискателя должности)

Рожа у меня, как у Жванецкого.
Жабья.  Расплывшаяся.
Навроде  женского.
Во рту от зубов пуст;!
Вместо носа  Пуговкин.
Под  глазами  Мешков.
Выражение глаз —
Как после удара мешком.

Над  глазами  Бровкин.
В гостях у Куст;.
То есть брови  кустисто-безбрежные,
Как у Леонида Брежнева.

А на голове вместо Кудрина —
Гоша Куценко.
Такова  моя самооценка.

А если учесть, что фамилия шефа Глухих —
Со слухом у меня проблем никаких!
И если про шефа рождается слух —






 




ШТАНЫ
(случай на складе)

Радиоцентр. Зашёл на склад.
Гляжу – висят штаны.
Размерчик прямо в аккурат,
И рост моей длины.

Но что таится, угадай,
В душе у милых дам?
Я говорю: “Анюта, дай!”
Она в ответ: “Не дам!”

                – Ну, разреши примерить хоть,
А вдруг не мой размер,
Не приведи тогда, господь…
                – Ну, так и быть, примерь!

Я брюки снял. И без штанов,
Как бог пред ней предстал…
И вспыхнул, помню хорошо,
В глазах любви кристалл.

И заалев, как маков цвет,
Сказала мне: “Надень!”
С тех пор в штанах в ОРТПЦ
Хожу я каждый день.

И с тех пор я никогда при женщине не снимаю никаких одежд, не расслабляю галстук и не расстёгиваю никаких пуговиц, пусть это даже запонка на рукаве.
Потому что любая любовь, уверяю вас, всегда начи- нается с расстёгивания первой пуговицы.



 




БУРИМЕ

Ольге Золиной* на День рождения 15.10.08 г.
(Пушкин, Есенин, Фет, Собакин и др. поэты).


Октябрь уж наступил. Уж осень отряхает
Последние листы с нагих своих ветвей…
Но день рожденья наступает—
И всё вокруг становится светлей.

Стою один среди равнины голой,
К красотам осени бесчувственен и глух,
Но ловит чей-то сладкий голос
Мой настор;женный собачий слух.

И з;ву милому внимая,
Как верный пёс, лечу сюда —
Люблю грозу в начале мая,
А Золину люблю всегда!
 

               
          ________________________
         *Начальник отдела кадров ОРТПЦ.
 

НА ПРИЕЗД  ИЗ  ИВДЕЛЯ
СОЛОМОНОВИЧА В. Я.**
(по кличке «Гоцман»)

Разбудила мысль в п;лночь,
Привязалась, сволочь:
“То ли он Соломон;вич,
То ли Солом;нович?”

И плыву в ночи, как лоцман,
Тьму пронзая мрачную:
                “А быть может это Гоцман?
Гоцман. Давид Маркович.”
 



И шепчу, как на иврите
На любой вопрос: “Шо врите?”
Головой трясу седой:
“Ты тудой, а я — сюдой!”

Вроде нет причин тому,
Но никак я не пойму:
“Шо это за нация
В фильме “Ликвидация?”


ПОЧТИ  ОДЕССА.  ГОЦМАНУ.
    Совершенно секретно.
    Копия: “Ивдельская РТС”

На день Юбилея Соломоновича В.Я.
                19.02.2012 г.

Cредь местного жулья  разнеёсся слух,
Что где-то так, в районе воскресенья,
Организуется сходняк с участием марух
И прочих главарей.  Под  видом  Юбилея.

В Москве  готовится  секретный   циркуляр
О  раскрываемости дел в процентах,
Прошу установить, кто этот “Юбиляр”,
И  кто орудует под  маскою “Доцента”.

Операция  по ликвидации  банды
Возлагается  лично на Вас.
В случае успеха возможны  награды
Лично от Хозяина, а так же и от нас.

Хоть слухам этим и не верю я —
О  мерах доложить!  Лаврентий Берия.
 


     По ОРТПЦ  поползли слухи о возможной прива-
тизации предприятия.
     На что автор откликнулся такими стихами:

СТРАШНЫЙ СОН
На день 8 марта 2007 года
    в Свердловском ОРТПЦ.

Прощай, мой добрый старый ФГУП.
Тебя уж нет! К чему стенанья?
Как с красною икрою бутерброд у губ,
Ты ярким явишься ко мне воспоминаньем…

И в памяти моей, поверх столов,
Вдруг застрекочет старенький проектор —
И на экране там уже не Соколов,
А новый исполнительный директор!

Суровым глазом глянет он вокруг.
Московский  гость. Столичный и лощёный.
И циркулем стальным очертит круг
Уволенных и сокращённых…

Исчезнет ведомость зарплат,
Зашелестят сиреневые акции
И стулья, где бухгалтера сидят,
Займёт комиссия по ликвидации.

ЮРО  исчезнет, техотдел, ФЭО
И ОРП — центральный пост АУПа!
И незаметно средь отделов, как УФО,
Растает без следа  энергогруппа.

По   кабинетам ликвидаторы пройдут,
Изымут папки — труд  ночей бесценный               
И старый стул  мой продадут
По бросовым и демпинговым ценам.
 



А белые кони уносятся к яру,
Корнет зарыдает, сорвав эполет:
«А в комнатах наших сидят комиссары
И девочек наших ведут в кабинет».

Ударят  траурные скрипки в унисон,
Над холмиком земли фонтанчик пыли взвился…
Дай бог, чтоб это был  всего лишь сон,
Который  мне, по глупости, приснился.

P.S. К сожалению, именно в этот  день, К.Б. Соколов
скоропостижно скончался. После чего автору  пришлось
выслушать немало горьких слов и упрёков в его смерти…
Предсказал, так сказать. Напророчил…




Ларисе  Александровне  Букаевой*
                посвящается.

Через окно, к графине в спальню, Германн**  влез
И, револьвер достав, спросил её: “ По чё  ты
Готовишь для Москвы, как хитрый бес,
В двух экземплярах разные отчёты?”

Один хороший, а другой плохой,
В одном литавры, а в другом рыданья…
ФЭО ведь не какой-то там АХО,
А пуп Земли. И даже мирозданья!

Незыблем он. Средь всех отделов — первый.
На  нём ОРТПЦ стоит. Нужны стальные нервы!
А коллектив его — конечно же отличный.
Так бёдрами зачем вилять? Ведь это ж неприлично!
__________________
                *Начальник планового отдела ОРТПЦ.
                ** Персонаж А.С. Пушкина.
 
 
 


Всё это мне напоминает карты.
Игра в ” буру ”, в  “ очко”. И даже в нарды.
Кладу  на стол семёрку треф,
В рукав  кладу (незримо) туз козырный.
Тасую  карты, словно  Греф —
Срываю банк  (во времени эфирном!).

И  Германн  умоляет  графиню:
– Открой мне тайну этих  карт —
Я буду счастлив и богат!

Графиня  Германну:
– Да спрячь ты в кобуру дурацкий этот Пугер
Пойми: финансы — тот же флюгер,
Коль не желаешь бегать ты “до в;тру”
Держи, мой милый, нос по ветру.
И средь финансовых акул
Ты будешь маленький Абдулл,
(который ближнего обдул)
А руководство из Москвы “ обул”.
Ну, что ты удивлённо строишь рожу?
Ведь и Москва  нас “ обувает ” тоже!

Германн  Графине:
– Простите, милая графиня. Я не знал,
Что попаду в такой финал!
И хоть я карточный игрок,
Вы преподали мне урок,
Поскольку я профаном был,
Финансы — это всё! А деньги — пыль.
Но я игрок. С судьбой ещё поспорю, может,
Но больше Вас не потревожу!
Засим прощайте!

(вылезает в окно)

 


Как-то директор  Свердловского телецентра обмолвился, что самые красивые женщины города находятся у него на  телестудии, на что я возразил  ему с улыбкой на лице: “Вы ошибаетесь. Они –– в ОРТПЦ!”
                МАРТОВСКИЕ СТРАДАНИЯ КОТА СОБАКИНА

В этом стихотворении Вам встретится  немало женских имён, но если бы увидели хотя бы одну из них — то пару кварталов  бежали бы за ними, задрав хвост! Уж, поверьте  на  слово бывалому коту  Собакину.

И снова март. Как всплеск весны. И вновь
Меня кусает муха  шпанская —
И в синих жилах у меня вскипает кровь
Как пенное и алое  шампанское.

И снова я, как в юности не сплю,
Я опускаю в тушь иголку
И на руке своей  колю
“ЛЮБЛЮ ЛЮБОВЬ” — дурацкую наколку.

Я утром время тороплю,
Вхожу в ОРТПЦ  подобно бею,
Как в свой гарем. И женщин так люблю,
Что временами даже голубею!

Пристойно всё. Бумаги на столе.
Сидит Собакин. Кофе попивает.
Но что когтями землю роет лев
Никто вокруг и не подозревает.

В груди у льва таится чёрный гнев,
Но и любовь в груди его таится.
И больно льву. И даже плачет лев,
Когда его обманывает львица…
 


Я зверь. По комнате мечусь
И, ощущая женский запах,
По коридорам медленно крадусь
На мягких и кошачьих лапах…

Вот бухгалтерия. Склонился над столом.
С тоской смотрю я на Наталью —
Готов Промиллеру я врезать в лоб,
Закинув руки ей на талию.

Я на Надежду ласково гляжу,
С неё срываю мысленно одежды…
Она моя. Я ей принадлежу,
Покуда в сердце теплится надежда.

Я к Любе обращусь за чем-нибудь,
В “расчётку” тычась глупой  мордой —               
Но кофточку вздымает грудь,
А ниже — талия и бёдра!

К соседям  вваливаюсь в середине дня,
Иду к столу по узенькой дорожке —
Глядит Тамара на меня,
Я ж, как дурак, смотрю на ножки.

                “О, Ольга, я тебя любил!”, –
Вскричал  когда-то юный Ленский.
Ну, что с него возьмёшь — дебил,
Не  видел он ортепецевской!

Да!  Чуть вторую Ольгу не забыл!
В костюме белом. Матовая кожа.
Да, что там Ларина! Дебил
Не  только Ленский.  И Онегин  тоже!
 



Вот  Клара Дмитревна. Нет женщины  милей!
Прижаться б к ней в танго или фокстроте,
Но, ведь, погибну ж я тогда, ей-ей,
Как щепка жалкая в водовороте.

Листает Валечка Севрюгина журнал.
Красивое  лицо. Точёный  носик.
Да, я б за ней всю жизнь в поту бежал
Как мастер спорта в олимпийском кроссе!

О  вновь прибывших дамах не сужу:
Я их не пробовал, не трогал , и не знаю —
Но, как мужчина, им принадлежу
Пока не явится за мною смерть косая!

Я — в плановый отдел! Там шорохи слышны.
Там делают большие деньги!
Но деньги зверю не нужны
И ускользаю я неслышной тенью.

Спускаюсь я по лестнице к себе —
Там Вера и прекрасная Елена:
С собой изнемогаю я в борьбе
Пред кем склонить свои колена?

И, словно пёс цепной, по кличке “Рэкс”,
На женщин я смотрю непримиримо —
Поскольку на работе слово “СЕКС”
Для нас  мужчин, увы, неприменимо!

Вот почему и старый, и больной,
Живу как все, в законном браке —
Так отчего же в марте, как шальной
Орёт под окнами и  лает  кот Собакин?


 



НА  ДЕНЬ  ЭНЕРГЕТИКА

в Свердловском ОРТПЦ
22 декабря 2010 г.

Во мгле Россия. Ветер злой  и жёсткий.
Костры в сугробах. Алые угли;.
План ГОЭЛРО  и  Кржижановский
В основу энергетики легли.

И эта дата, что ни говори,
Как красный День вошла в календари.
К тому же этот день — солнцеворот,
Идёт на лето поворот!

И что же дальше?
20-й минул век и улюлюкнул:
В театрике с названьем “КАРАБАС”
Среди  Пьер;, Мальвин и деревянных  кукол
Возглавил энергетику Чубайс!

И пусть он не открыл Америк,
Но, как чертополох среди полей,
Тарифы с четырёх  копеек
Вдруг возросли до 4-х рублей!

И  начались аварии: в Москве, в Саянах,
В заснеженных посёлках безымянных —
Куда б  рука Чубайса  влезть смогла,
Там нет ни света, ни тепла!

Чубайс в ответ, как олигарх и субчик,
Пригладив рыжеватый чубчик, 
Сказал  ответственно: “Всё это чепуха!
Во всём  виновно ЖКХ.”


 



Но тут взревел  Илья Борисович*:
“Послушай, Толя, чепухою в нос не тычь мне,
Поскольку от ОРТПЦ, по рыжей голове,
2-70  получишь, плюс копейки две!”
На что Чубайс, как ни упёрся,
А получил 2-70 с копейкой и утёрся!

И тут мы переходим к ОРТПЦ
И  более того — к энергогруппе,
Которая в его лице
И есть весомо-ощутимый  рубль!

Поскольку вся модернизация
В энергогруппу, словно в пресс вливается,
Где лишние расходы отсекаются,
А передатчики экономично в сеть включаются.
И повторяю в сотый раз:
Энергогруппа, что в ОРТПЦ — спецназ!

А кто ж его бойцы? Невидимого фронта.
Кто даже не отдел. А группка. Полурота.
Без транспорта. Без инструмента нужного. В разъездах.
Но все атаки отражает. И “наезды”.

И пусть бойцов немного. Даже очень мало.
Они всегда в бою. На страже филиала.
Эй, ОРП, в приказе хоть отметьте-ка
Энергогруппу как спецназ. С Днём энергетика!

Так кто ж они? Откроем занавес. Немая сценка:
Илья Борисович и Александр Фоменко.
Егоров. Дизелист. Один. Неповторимый.
И часовой энергогруппы – Апкаримов.
Стоят и улыбаются. Как дипломаты.
Спасибо Вам за энергетику, ребята!


                *Главный энергетик ОРТПЦ
 



КИТАЙСКИЙ КАЛЕНДАРЬ

Уходит в прошлое две тысячи десятый,
Могучий тигр полосатый,
И перед нами, как рекламный ролик,
Выскакивает красноглазый кролик
С внезапностью стремительной и ловко,
Хрустя оранжевой морковкой.
(причём и ныне, как и встарь,
не врёт китайский календарь).

Поскольку в череде звериных граций
Морковка  эта – суть модернизация!
Причём, не техники, а просто, без затей —
Грядёт модернизация людей,
Которая гласит: “Прими решение —
Пора менять своё мышление!”

И, скорлупу  разбив, прорвавши  плёнку,
Явиться в мир взъерошенным цыплёнком
И, как бы отходя с причала,
Начать опять всё снова. И сначала.

Пусть это трудно, тяжело, накладно,
Но дело это сделать надо
И ломку эту надо пережить,
Иначе далее тебе не жить!
Поскольку всех вокруг и многое.
Поглотит  нанотехнология…

Иль выбрать остров. Бросить якоря.
И превратиться в дикаря!






;

    ДИЗЕЛЬ

Нет, дизель умная машина.
Пожалуй, что механики вершина.
Причём, не столь уж он “прецизиозен”,
Насколько сам собой  претензиозен!

Общаться с ним не “руки  в брюки”,
Здесь мастер нужен, золотые руки,
Тут надо думать головой
Поскольку дизель — он  живой!

Загрохотало.  Я туда скорее.
Кричу в распахнутые двери:
“Валерий Павлович! Привет!
Пора, дружище, на обед.
Ребята борщ сварили. Ждут. Остынет.
А на закуску прикатили дыню.”

Не слышит. Крутит свои гайки
(причём не в робе он, а в майке —
весь в солидоле и солярке…)

Рукою делаю ему “ням-ням” —
“Иди скорей, чумазый, к нам.
Умойся. Отдохни. Вода во фляге.
Да  дизель заглуши. Устал, бедняга! ”

Но дизелист меня не замечает,
Солярку знай  себе  качает…



 



Ну, что поделаешь с таким фанатом,
Коль в механизмах он  патологоанатом?
И что для дизеля  какой-то борщ,
Когда  перед тобой такая мощь!

Немного постоял. Ну, что тут делать?
Ругнулся и пошёл обедать.
И думаю. Пусть дизелёк  и 20 киловатт
Но  кто-то  всё же явно  глуховат!

ОРТПЦ  И  ЖЕНЩИНА

ОРТПЦ без женщин лишь кусок железа ржавый
И проводов холодный мёртвый жгут,
И импульсы сиреневых сигналов
По нервам электронным не бегут.

Молчат транзисторы. И холодеют лампы
Без женской ласки. И без женских рук.
И сам великий  Мухин* косолапо
В недоумении  разводит  руки вдруг.

Ну, что за чушь?  Работал передатчик.
И нате вам — пошёл в отказ,
И  вот уже в который  раз!

И не поймёт он, глупый мальчик,
Застывши с ложкою у рта,
Что виноват не передатчик —
Без женщин техника мертва!
     _______________
     *Начальник Гурзуфской РТС






ОБЕД  ЭНЕРГЕТИКА

В кастрюлю погружаю ночь,
Туда же — воскресенье и субботу.
Из отпуска  отозван.  Растолочь
Проблем десяток нужно. Такова работа.

Приподнимаю крышку. Вдруг не то?
А там без счёта документов этих…
“ Ну, что молчишь?  Обед готов!
Товарищ главный энергетик”.


   Я  УХОЖУ…


Я отхожу, как белый теплоход
Уходит от причала в Чёрном море,
И провожающий на пристани народ
Уже в неслышном тает разговоре.

Ещё трепещут на ветру флажки —
Их вверх вздымают спичечные руки…
Вам оставляю всё: “Вершки и корешки”,
Себе — “Хождение по мукам!”

И белой чайкою, смятеньем  растревожен,
Бросаю  клич прощальный всем:
“Я вас любил. Любовь ещё, быть может,
В моей душе угасла  не совсем…”



 



КАЗУС…

Однажды в Англии решили переиздать энциклопедию с внесением в неё самых свежих новостей и оформить в качестве раритета.
  Вся Англия включилась в работу. Десятки корректоров, не считаясь со временем, внимательнейшим образом вычитывали каждую строчку. Наконец, дело было завершено  и книга издана  массовым тиражом, где на обложке из тиснёной кожи золотыми буквами было напечатано: “Британская энциклопудия”.
На что автор отозвался такими стихами:


ВОПЛЬ  КОРРЕКТОРА

Вернувшись трезвым из гостей,
Я  говорю, не сняв перчаток:
“Как нету мяса без костей,
Так нет и книг без опечаток”.

И, заложив за воротник,
Кричу глазищами большими:
“Как нет без опечаток книг,
Так нет и жизни без ошибок”.


















ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава I. СТИХИ МИНУВШИХ ЛЕТ . . . . . . . . . . . . .  ... .  .  4
Глава II. А ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ... . . . . . . . . . .. .. . . 30
Глава III. ЖЕНЩИНА В СТИХАХ И ПРОЗЕ . . . . . . ..  . . .53
Глава IV. ПОЭЗИЯ – ЛЮБОВЬ МОЯ. . . . . . . . . . . . . .. .  .  63
Глава V. ПРИРОДА И ПОЭЗИЯ . . . . . . . . . . . . . . . . .  .  .. . 72
Глава VI. МОЙ СТАРЫЙ, ДОБРЫЙ ДРУГ ОРТПЦ .  .  . . 82