1.
Мой старый, слепой отец наткнулся на стул – радуется.
Услышал песню по радио – радуется.
Щебетанью птиц за окном – радуется.
Мудрая старость живёт без знаков препинанья
в водовороте страстей.
2.
Не прощайся со мной, отец.
Живи ещё сто лет.
Я буду приезжать к тебе каждое воскресенье.
Мыть полы, стирать и готовить.
В маленькой кухне мы будем пить чай.
Ты не видишь солнца и света,
но слышишь щебетанье ласточек.
– Выйди на балкон, посмотри на ласточек. Они опять там
свили гнездо, – говоришь ты.
Не прощайся со мной, отец.
– Я устал жить, скорее бы смерть пришла. –
А ведь совсем недавно ты говорил:
– Тяжело первые сто лет, а потом легко. –
Мы сидим на кухне.
Я рассказываю тебе про жизнь Мухаммеда,
а ты про Христа.
– Тяжёл был крест, который он нёс на Голгофу. –
Я надеваю на тебя чистую рубашку,
целую в колючую щёку.
– Я очень старый?
– Ну что ты, ты как огурчик. И выглядишь на 65!
– В моём роду не было долгожителей. А знаешь, я ведь иногда
и поплачу, а то и песню спою.
– А ты спой мне, спой, – прошу я.
– А простимся лет через сто.
3.
В сиреневой рубашке положили тебя в гроб, отец.
Саван белый оттенял твоё помолодевшее лицо.
Печально смотрела Казанская Божья Мать
на раба Божьего Михаила.
Не сидеть нам больше за столом
и не пить,
и не пить крепкий чай с пряниками.
Тебе лежать с женой и сыном
на сосновом кладбище,
а мне навещать вас.
Крошить птицам хлеб и передавать земные поклоны
в седую вечность…
4.
В моём родном городе меня никто не ждёт.
Набираю номер – трубку берёт тишина.
И перелётные ласточки больше
не вьют гнезда на балконе.
И перед иконой Спасителя никто не молится.
Вещи пережили людей.
Дубовый стол, рыжий комод, скрипучие стулья
впитали любовь и тепло.
…сладость и боль перелёта.
5.
Сегодня мой родной город в ссадинах.
И очень кстати идёт дождь.
Он умывает моё заплаканное лицо
и шепчет: «Всё проходит».
На могиле отца выросли бальзамины.
И пушистая сирень в недоумении
смотрит на их длинноногие стебли.
– Покой, Господи, раба Божьего Михаила, – читаю я.
А потом пью чай из термоса.
Крепкий. Индийский.
Как когда-то с тобой, отец, на кухне –
из белых бокалов с золотым ободком.