. . .
я на краешек мира отойду
постою, послушаю: река
а слова не сразу я найду
постою, послушаю пока.
за плечами горный перевал
за плечами долгий переход
кто устал
кто видеть перестал
а другой так всё ещё идёт.
по камням ты переходишь вброд
и роняешь в воду серебро
в ледяную воду и потом
ты стоишь на берегу на том.
петь шептать учи меня, река
пусть я буду так же далека
течь я буду так же как и ты
с гор крутых
с гор крутых.
. . .
Слишком
путаются мыслишки
жертвуем жизнью или кошельком?
сгорают заживо
того и другого излишки
сливки ума
снимая ложкой
тихо пощёлкивая позвонком
я упираюсь лбом в ложь
на кой
такая койка
одинокой
колко
на шерстяном одеяле ничком
завязана в гордый гордиев узел
в горле снежный ком
о ком
ты думаешь?
ни о ком.
подтягиваю колки, калека
в окно икаю
на наготу стекла
кто его знает
вдруг доживу до лета
до бесплатного северного тепла.
Взойду на гору
расцелую камни
они так долго
и глубоко
под снегом ждали
пока мы
встретимся наконец
легко
у них на душе?
едва ли.
но всё-таки легче
с каждой минутой короче срок
святой надзиратель – время
прошепчет
хватит
сидеть в палате
звякнут ключи в замке
мы подведем итог
выйдем
отсюда выйдем
не чуя ног.
а я вот целую камни
и они, как могут, отвечают мне
знаю
как бы мудры мы ни стали
из закалённой стали
как бы мы ни устали -
жизнь не разлюбим, нет.
. . .
я поймала свою золотую стрелу
налегке по янтарным своим берегам
я шагаю, а ты не шагаешь со мной
и не слышишь, как волны поют о тебе
о тебе
или это мне кажется,
вовсе они ни о чём.
что ты слышишь сейчас?
я иду в новый лес
ты остаёшься здесь,
склеивая скорлупки.
мир наш легко исчез
думаешь ты, но вот
он открывает глаза на свет,
новорождённый, хрупкий.
. . .
на горе отшельник молится об ответе
ему на голову падает каменная скрижаль
всё исчезает в свете
ничего не жаль
душу из меня вынимает
нож из ножен
воин точно отточен
и осторожен
королева в крови
взошла на помост любви
рассыпалась на осколки
раня руки пажей
Боже
какая жесть же
на плечи ранец
с жизни слезает глянец
по щеке слеза
вместо смерти станцую испанский танец
отстучу по доскам своё
а любовь мне на струнах пускай сыграет
боль мне пускай споёт
полети, голубая птичка
догорай спичка
кот отмывает лицо
от копоти и тоски
котик,
всё начинается
с чистой доски.
. . .
игра в ножички спозаранку
хлопает крыльями душа
лечу подорожником рваную ранку
воздухом нежно дыша
и на прощанье целую цепи
благодарю за боль
шрамы эти до смерти скрепят
нас с тобой
те же слова пишу на белом
листе; но с новой строки
и моих губ касаются нежно
белые лепестки.
. . .
я БЫ нарисовала рыжую лисичку
я бы съела марме ладную конфетку
я бы в Deutschland отпу стила vogel птичку
я подобрала бы для себя отмычку
и себя взломала, как грудную клетку.
ты умеешь загадывать желание?
- зажигаешь спичку
если перехватишь черную головку
не обжегши пальцы, виртуозно ловко,
и спичка догорит до конца, -
желание сбу деца.
это из матрёшки нутряная трансцендентальность
с копыт Пегаса счастливейшая подковка
все мы бегаем по окружности колеса
пока кислота расщепляет сентиментальность
перестаю. смотрю сквозь. обретаю центральность
что ты творишь?
- ничего. творю чудеса.
оох лисичка съела Колобка слиняла
к зиме. стала белой. белой и нейтральной
Колобок отважный, самолёт бумажный
от тебя остался только взгляд прощальный
только запах хлебный. и его уносит
ветер великолепный. ветер травы косит
пережёван, раство рился он бесследно
… бедный.
Но неважно это, как и то – неважно
пролетает где-то самолёт бумажный
ты растерзан. ты – празднуешь победу.
Финал. Поклон. Бурные аплодисменты.
следующая репетиция в среду.
маски лисички и Колобка подклеить,
ещё пригодятся.
детям расскажем любимую сказку.
жили-были дед и баба.
ну и дальше знаете, эти пляски со смертью…
лисичку рыжую нарисовала я бы.
а вам концы света часто снятся?
. . .
Чуть было в лёд не вмёрз
жить-колотить
обледенели борта
грызу сосульки слёз
ещё не в такие места!
заводит путеводная нить
и неземная мечта
уже играл сам с собой в прятки
доставал до звёзд,
знал уже их имена
завещание нацарапал в тетрадке
и пошёл ко дну.
что может быть лучше дна.
это поэтри и это тру
Здравствуй, родное дно.
или я вру или не вру
третьего не дано
Анархия мать порядка
Начало начал.
это теперь ты тихий калека,
а когда тебя, новоиспечённого человека,
нашли в капусте на грядке,
ты громко кричал!
ты не думал прыгать с моста в холодную реку,
и время ещё не стало твоим врагом,
ты не хотел его убивать.
что изменилось с тех пор,
кроме машины и ипотеки?
сворачиваешься креветкой в кровати
глазки закрывай, баю бай, и лучше бы не открывать.
и под кроватью, как в детстве когтистый Фредди,
сидит, караулит твою босую ногу –
Страх.
твой и мой свирепый начальник.
над нами смеются дети,
а мы дёргаемся в его виртуозных руках.
. . .
я стишок читаю влез на табуретку
дикий зверь мечется в тесной клетке
звери в зоопарке выкормлены нефтью
звери не хотят нефти, уж поверьте
все эти жирафы, антилопы, лани
рыси и гепарды, суслики, орланы
белохвосты – всем им хочется на волю
доктора не вылечат их от этой хвори
с этой табуретки я стишок читаю
и, пока читаю, петельку сплетаю
заарканю – что вы, не себя, конечно
оседлаю время и смотаюсь в вечность.
. . .
строго и пусто. готика
снег мелкой метелью
стелет мягко ложе из камня
для костей моих
снег мелкой метелью
серые стены, цветное стекло
откровение на бедную землю
кружевом белым легло
свежесть и холод. вера
жива. на запястье бьётся
и в зеркалах воды
из глубины колодца
музыка создаётся, дышит
клапанами органа
уходит китом под воду
вглубь океана
. . .
детский день на руинах ума
жуть. считалочка, чёт и нечет.
под белым флагом воюю сама
с собой и себя увечу
я на мушке и выстрел грянет
по стене сползаю, предатель
больше никто меня не обманет
peace, братья
ты и я. завернёмся в белый
флаг. посидим на поле
боли. умираем смело
понарошку. мы так играем
и легко забываем роли
на пустыре белом
находим обломки
на кирпичах рисуем
мелом ломким
. . .
горький дым дым
догорает очередной тибетский монах
кучка пепла по имени Мо
встречу его теперь только во снах
а он видит теперь
что я – всего лишь сон.
с той стороны он становится Ом
с Космосом в унисон
. . .
в середине цветка жёлтого шмель
в ладони марево летнего дня
в глазах твоих небо июнь
маленькие зеркала всего
ветер несёт пыльцу хмель
деревья и цветы пьяня
если пойти по этой дороге
встретишь кого?
интересно, встретишь кого?
крылатого может коня
может тибетских богов
или встретишь камень
оставишь в траве его
или с собой унесёшь в кармане
и по ночам будешь с ним разговаривать
он расскажет как падал с неба
как от звёзд кометой оставляя след
летел сгорая
. . .
прошлое прошлого
случившееся в прошлой лжизни
теперь становится смехотворным
становится стихотворной ртутью
в стеклянной колбе
а кто не усёк
тот, целуя грабли,
вновь получает по лбу.
сыплются звёзды из глаз
это волшебная сказка про нас
мы так любим слушать её и слушать
эх раз ещё раз.
я увидел: мир просто
устроен
наблюдатель спокоен
он не то чтобы плачет,
а изучает формулы
строение скелета кита
преломление света
спектра переменчивые цвета.
смотрит в глазное дно
штудирует потроха.
он шепчет смиренно:
Закон. Закон.
и на пергаменте выводит пером:
чепуха. чепуха.
слёзы его звёздами падают в бездну
но что он бедный знает о бездне
он, не знающий собственного языка.
он взбирается на вершину самой высокой горы
и зажигает фонарь
ничего не имея в виду
и думает:
мы – только колокола Твои
нас дёргает за языки звонарь.
. . .
лёгким пером в твои руки
ложится моя душа
ты играешь и чепуху мелешь,
меня смеша
вот и снег выпал;
нам больно смотреть –
так он бел
всё в порядке.
ты существуешь.
а остальное –
натираю колки мелом
настраиваю с трещиной
виолончель
. . .
лёгкость людей улетающих к небу
кататься на облаках
кто кого предал
День Победы порохом пропах
сдуло ветром прах и пепел
пепел и страх.
я неспроста король
я страшно и невесомо богат
но шут мой хлопнет в ладоши
и рай превращается в ад
это всё игра! – твердит он, нахал
всегда развлекаться рад.
бросает мне апельсин
и снова полон мир красоты
и дни рассветы
закаты и ночи дарят мне, как цветы
а что ещё мне хотеть
мои желанья теперь пусты.
конечно, предаст своего Короля
его придворный дурак
в глаза ему глянет мрак
но Король прошепчет в ответ: пустяк
когда я стану пространством между,
чей же ты будешь враг?
друг мой враг мой друг
надо мной хохочет
светило, проглоченное сгоряча,
крокодилово брюхо щекочет
Заря встаёт.
а куда ей деваться, впрочем.
. . .
небо небо я понял понял
мне не осталось ничего кроме
пыльца с цветов облетай
я пешком ухожу в Китай
небо небо дождя дождя
мы уходим хоть и нехотя
мы без жалости. пусть летит
пыль. пусть время ее простит
а меня ждёт Китай Китай
золотая пыльца улетай
там живёт на горе Дракон
я так же стар, как и он
я ему приготовлю чай
нам есть о чём помолчать
перед тем как к нему на спину
заберусь я и мир покину
он взлетит на рассвете и в небо!
дойти, дойти мне бы
. . .
руки камни роняют в воду
я спокойнейшее из морей
бегущих от счастья выкидывай за борт
я их укачаю скорей
отчаливай от земли отчаяний
бабочками паруса трепещут
завершив себя, ты опять в начале
с каждым шагом легче
следы сокрушений с каменных лиц смыты
в воздухе чудеса
новые глаза на мир открыты
новорождённые глаза
. . .
что-то беленькое, что пролетело
бабочка в Мурманске и в апреле? –
да ну. на высоте девятого этажа. так
не бывает. а что же? что же?
обрывок бумажный в пять утра из форточки
выкинул кто-то он пролетел по
ветру кружа.
похоже,
это подходит к порогу, дрожа не от страха,
душа.
похоже,
мы выбрали одно и то же –
белее белого
и будем идти не спеша.
узнаем,
как воздух касается кожи.
будем учиться дышать, приспособляя
жабры, выдернуты из прошлого
стальным крючком.
что тут хорошего? кроме того, что
нас теперь червячком
в рай не заманишь.
хоть и жаль его, каково ему без хребта.
нас занимает чистота листа.
кто его знает
куда нас забросит весна
но, может быть, я не совру
и ты не обманешь.
. . .
всё видит ясно и всё понимает
мира голого голова нагая
из кошелька на меня воззрился
голый наглый ноль
вставной челюстью
жуёт меня боль.
голым пришёл я в этот голый мир
обитатель бетонных квадратных квартир
посетитель супермаркетов и больниц
на тоскливый асфальт я падаю ниц.
ветер прикрыл меня нежно цирковой афишей
и тревожно шепчет слышишь слышишь
затаись в канавке
идёт конвой
выпрямителей линий –
а ты кривой.
я встаю как есть, и афишу скину
и солдаты целятся в мою прямую спину
но их власть бесплодна, холостой заряд
я встаю как заря. я не зря, не зря.
. . .
5 утра я в своей комнате как в гостях
я вспоминаю: мир ведь строится на костях
мир постоянно ускользает из моих цепких рук
мой друг моё любимое слово «вдруг»
мой друг я становлюсь золотым кольцом
я к пустоте поворачиваюсь лицом
я пустыня цвета слоновой кости
константа. станция выдоха
одуванчики к нам заходят в гости
их пушистые мысли срывает ветер
и они щедро дарят их миру бездарных
у супермаркетов их караулят
нищие состарившиеся дети
ловят вслепую и плачут
вытирая со щек благодарность
в пустоте мы перекидываем мосты
от ничего к нигде
исключительно для красоты
мосты из золота жемчуга хрусталя
нежности и доброты
и сжигаем затем
раскрываем цветные зонты
и летим
мы одуванчиков семена
мы в пути потому что пришла весна
приключению этому нет конца
мир не старше ласточкиного птенца.
sunny day
беглеца без лица в зеркало созерцаю
мерцает сознание
у меня у меня мания мания
тяжесть свинца берлога
потерпи говорят немного
имейте терпение вы на цепи
будка миска у вас всё впереди
всё впереди…
а сзади что гляди-
ка хвост
всё своим чередом
дом работа война дурдом погост
мы когда-нибудь кончимся
как неприкосновенный запас
и ни один окоп не вернет нам нас
ананас свой доел
рябчика дожевал
день твой последний гляди-ка настал
открывай ему дверь
становись прозрачным
пусть он будет солнечным, а не мрачным.
. . .
я спокоен как слон и
трезв как стекло
мне светло. беспамятно и светло
я разбит в стеклянную острую пыль
не вдыхай меня, не вдыхай.
расскажу тебе быль. черно быль
сухая трава
жил да был но не жил и не был
говорил слова
едва-едва не смог, но вовремя не успел
вот и сказка вся.
вот и ворон бел.
как снег мой ворон
как свеж мой ветер
как далеко мы зашли
мы снова дети
мы забываем язык
лопочем как васильки
мы плывём как венки
вверх по теченью реки.
. . .
я сегодня выхожу голым
в меня впиваются клыками волки
на то и волки. на то воля
чтоб выть от боли.
приходит ангел приносит ножик
касаясь кожи смешно до дрожи
ты слишком ясен но что же
пусть окна меня сияньем крошат
а я цветок. я шепчу спасибо
тебя целую святая дыба
рабы мы немы рыбы мы все могли бы
в глаза судьбы
смотреть
прямо
эй ты мертвец
вылезай из ямы
слышишь поют трубы
я слышу бьют волны
когда мы воскреснем
мы вспомним кто мы
земля будет новой
и небо новым.
. . .
я повязал на голову тюрбан
в дорогу воду взял и барабан
твои слова – две капли на ладонях
я к сердцу их прижав, ушел в туман
песком мои засыпаны глаза
на солнце выгорает бирюза
с тех пор как я в пути, я много понял
но я один, и некому сказать
я повязал на голову тюрбан
в дорогу воду взял и барабан
твои слова – две капли на ладонях
один я поднимаюсь на бархан
не буду говорить, что я вернусь
конечно, не вернусь, а обернусь
сосной, растущей у чужого моря
куда и ты дойдешь когда-нибудь
. . .
смотри крюки торчат из наживки
силки капканы на души
кто-то на нас охотится
кто-то нас добывает себе на ужин
буду настороже
мой путь еще никем не проложен
в этом хищном мире
мне никто ничего не должен
но и я всему незнакомец
всему случайный прохожий
я составленный как мозаика
я очень сложен
я отъявленный явью
сам мог быть ловушкой и западней
и пыталось проснуться пыталось
то что казалось мной
а теперь я снами сыт
я в мир смотрю не мигая
и молюсь что вот наконец
начинается дорога другая
воздух лёгкими постигая
шагаю шагаю
я еще не море но уже
река я река я
. . .
всё летает
всё лето
мирное небо
я где-то
далеко
отсюда
я – чудо
и ты – чудо
я солнечный
еду зайцем
в трамвае воздуха
позваниваю и мерцаю
снег растаял
и я теперь
ничего не значу
ничего не знаю
тепло
листья к свету
поворачивают деревья
летнего утра ветру
открываю дверь я
как бог
бумажный человечек
надорван надорван смят
мир вызван к барьеру
между нами расстояние
непонимания
я не постигаю его
он не вкуривает меня.
мы шагаем друг врагу враг другу навстречу
я сплошная сплошная сплошная мишень
волчья душа не прячься
выходи леопольд выходи подлый трус
что поделать никто не вечен
в мире где за каждым охотится смерть
не может быть маленьких или больших решений
здесь есть лишь решения которые мы принимаем
перед лицом своей неминуемой смерти
ребята давайте жить дружно
кошки-мышки а то и крысы
не напивайся будь выше
себя на голову
что тебя ловит что тобой вертит
мы сходимся и поднимаем оружие
хорошая вечеринка
где танцуют все
наша дуэль превращается
в парный танец
мы будем орлами
мы будем на высоте
после данс макабр
что от нас останется
как полагается –
пыль и сияние.
мы у барьера
предельного расстояния.
я целюсь мимо
и стреляю в воздух.
и смотрю в дуло
спокойно, как бог.
. . .
жизнь омерзительна до дрожи
до дрожи прекрасна
брожение и ужас
запретные темы
заветные тропы в беспамятство
во сне ли я?
ей хочется успеха
и всем хочется успеха
но она не говорит с собой в тишине
и поэтому мне интересней с камнями
камень
камнем был не всегда
и не всегда им будет
даже у камня есть возраст
этот прозрачен
давным-давно
он был смолой
дерева, которого больше нет
и огромное и жестокое море
им долго играло.
его цвет говорит о тепле вечеров
об огне
и закате.
а когда-нибудь Солнце погаснет
и о том, как оно согревало
зелёные листья
некому будет вспомнить.
. . .
по этому адресу не ищи ее
она превратилась в тигра
вот к чему приводят, видишь
небесные игры
теперь полосатый сильный зверь
гибко скрываясь в травах
бродит неслышно, являя собой
картину текущей лавы
ты позвонишь ей, но услышишь
раскаты грома в трубке
книжки и фарфоровые статуэтки посыплются с полки
весь мир твой пыльный и хрупкий
а она, как свет, ускользнет из рук
протечет сквозь пальцы
тигрица
вышитая на шелке.
. . .
вымазавшись в саже
не объявляй себя чёрным
а если всё же объявишь –
тогда гордись своей Африкой
играй, раздувая ноздри
на племенном барабане
танцуй как бог и тропических глаз
перед белыми не опускай.
твоя молитва сильнее
даже если на шею
они тебе надевают цепь
даже если над хлопком
чахнешь ты на чужой земле
даже если дом твой
сожгли и углём твоя стала жизнь
а всё-таки белые руки их
песни твоей не задушат.
. . .
я в предчувствии чуда
в двери твои стучу
горячо и ласково
имя твоё шепчу
жди своей молнии, дерево
небо коснётся кроны
воспоминание станет
жемчугом на ладони
тронет воду, не тонет
лист закружившись падая
кружево руки плетут –
отрада моя, награда моя
сколько ещё блуждать, пройти
нам сколько дорог ещё
по картам гадая истёртым
отыщи своё сокровище.
. . .
свисают конечности
отвисла челюсть
у предела
бесчеловечности
я больше не хочу говорить
лезвие перерезает нить
лезвие перерезает нить
в мою жизнь сегодня
вкатился в разноцветных камнях
Бог
это был он точно
точечно необратимо
я распадаюсь алмазной пылью
закономерно песочно цветочно
он разглядывает меня, на ладони подняв.
он вдохнул в меня жизнь,
теперь я не путаю ее со смертью
цветные нити вьются по ветру
идола лик счищен наждачной бумагой
до основы
воздуха чистый ручей
бежит по камням моих глаз
совершенно новый
Бог ты принес мне молнию
Бог ты принес мне молнию
молоко
и теперь от нее светло мне
и кроме имени Твоего
я больше ничего не помню.
. . .
опять ты ходишь по ножам, немая дурочка
куда ж, ну что ж, иди под нож, ручная курочка
всё о себе да о себе, скажи пожалуйста
всё о любви да о себе, молчи, не жалуйся
не верь, не бойся, не проси, не попрошайничай
будь камнем, камнем, зарастай себе лишайником
не хочешь камнем - уходи обратно в море
катись волной на мраморном просторе
и забывай людей. играй с муренами
любви богиня, как всегда, исходит пеною
но не умрет, наверное.
. . .
я рисую тигра
всё идёт прахом
все плодятся и размножаются, как завещано
выкармливают птенцов страхом
я ухожу на дно
слежу, как тянется трещина в основании сна
пока что бесплатно приходит лето
бесплатно весна
но сон ползёт по швам
сквозит явь меж век
будильник в пустой голове звенит
значит, рассвет.
это между нами -
заборы
пустыри
снега
льды
сгрудились голодари у последнего воздуха
у последней воды
на последнее небо
глядит серый серый глаз
и зелёной заре
нет дела до нас
играющих в ладушки
под бензиновой радугой
безразличных к собственным играм.
прячусь за угол
расписываю себя полосками
в невидимых джунглях
крадусь исчезающим тигром.
. . .
снег с неба падал бесчисленностью ледяных мандал
мы нашли бы друг друга, если б не эта вьюга?
я ладонью снег стираю с твоего лица
это просто перину взбила Фрау Метелица
а за что так жестоко - не спрашивай у подлеца
снег ему пухом, снег ему чистой скатертью
он там на паперти и глаза его заперты
снимай колокол, оттирай грязь с крыльца
отмывай кровь с виска. теперь душа легка
теперь душа ничья как блеск ручья
с чистого листа - счастье и нищета
слабоумие и отвага, ты и я.
мы спрячемся от холода собаки кусачей
достану тебе из ящика чего-нибудь настоящего
пусть тебе в ладони тычется и греет руки
мы празднуем день рождения в закоулках вьюги
в тайниках зимы греем руки мы.
. . .
прочь мнишь ложь рушь
дождь льешь льешь лишь
спишь мнешь мнешь
подушку рубашку рвешь
не душно по твою душу
уши слышишь ёж
шипишь винилом сердито
иголками капель шьешь
шелестишь идешь.
тишь тише тихон
кот
спит тихонько
мирт мир мишенька
зацвела вишенка
там тень танечка
проснись ранечко
вот вон ванечка
считай ворон
вот вон ворон
вон тот город
снег и золото
снег и золото.
. . .
когда листву огонь затронет
глаза закроет трепетной ладонью царь
и видит город - белый и янтарь
и видит город, пахнущий смолой
он не скрывается, на холм выходит
и в грудь мечта вонзается стрелой
что начинается восходом цвета розы
закончится закатом цвета чая
одет в холсты и кожу, ждет обозы
жары и холода не различая
строгает дерево и колет камень
на плиты белые; узоры режет
по стенам храмов; и следит, как пламя
медь колокольную в сосудах нежит
мостит дороги и мосты наводит, землю роет
и строит город, строит город, город строит
и плавит золото. и будет день
когда на холм поднимется олень
одетый в золото и жемчуг царь
дары свои положит на алтарь.
. . .
известью крашеная стена
цвет молока и кости
лестница. я поднимаюсь на
высоту. прогуляться просто
свято и мирно на облака
смотрят лица кувшинок
и наполняет собой река
тишину кувшина
тают холодные лепестки
горького шоколада
лён и вино. и так велики
горы. и так легки
каменные аркады
вскипаю разноцветной волной
богиню из пены рождая
взлетаю. Италия подо мной
зелёная и голубая
странно не верить своей судьбе
странно терять надежду
бабочкой жёлтой летит к тебе
глупая моя нежность
видишь: целое небо
наших ладоней между
. . .
тает лёд, и боль опять жива
голодна и жгуча, и клыкаста
как зелёная и хищная трава
вырастает сквозь асфальт несчастья
я её руками рву и рву
разрываю жизнь её на части.
но и ночью слышу, как растёт
сквозь асфальт и смерть она упрямо
боль щекочет воздух и поёт
языками небо лижет пламя
и бормочет: нет, не заживёт
твоя рана рана рана рана.
год пройдёт, как день. ещё вчера
было то, что было и не будет
камнем сквозь пробитая дыра
в будущее скалит нервно зубы
а сейчас какая-то игра
жизнь мою волчком зелёным крутит.
я верчусь верчусь верчусь верчусь
и по кругу бегаю послушно
я до тишины не докричусь
что же, вот и снова дом разрушен
ну и пусть, чего уж, ну и пусть
как растёт трава - ты слушай, слушай.
. . .
вот и влипла я не по-детски
мама, мама, где ты, мама
полпути позади, впереди полпути
деться некуда, только прямо
страх за мной в темноте крадётся
а при солнце за ним гонюсь я
и мне весело, но если нечего пить -
выжимаю я сок из грусти
может быть, я к тебе приеду
может быть, ты меня дождёшься
я тебе привезу камень с той горы
куда мало кто доберётся
отправляйся, пожалуйста, тоже
до того же далёкоКитая
у меня путь один и он нравится мне
но куда он ведёт, кто знает
. . .
рождение - страшное дело,
ничем не лайтовей смерти.
рождение солнца страшно
рождение дерева нежно
рождение бабочки жутко
больно и беззащитно
отчаянно некрасива
музыка первого крика.
кричи, кричи что есть силы
дыши, сам дыши впервые
ты, неизвестно откуда
не навсегда пришедший.
.