(По заявке Фила)
Внезапно, но будет не про Рим. И не про Париж. И не про средневековую Ператальяду. И даже не про Псков какой-нибудь, где прошлое выскакивает на тебя из-за каждого угла. Город, который действительно возвращает меня в прошлую эпоху и вызывает целый букет смешанных ощущений – это родной Екатеринбург.
Моя персональная петля времени.
Эклектичный. Угловатый. Обаятельный и пугающий. Смесь 90-х и отчаянного стремления идти вперёд.
Я долго училась злиться на него, когда уехала, так было проще привыкать к тому, что всё, произошедшее в нём, навсегда осталось позади. Я мечтала уехать из него. Спотыкаясь, бежала навстречу новому – в Москву, в Москву, но добежала до Питера. И осталась. И спасибо.
На первом туре мои будущие педагоги спросили:
- Что вам так не нравится в Екатеринбурге?
И я от зажима ляпнула первое, что пришло в голову:
- Конструктивизм.
Это правда. Жутчайший архитектурный стиль – неэстетично грубый, сухой, вгоняющий в бесконечное визуальное уныние за редким-редким исключением. Конструктивизм Мейерхольда на сцене – о да, а здания «привет, СССР» - избавьте, пожалуйста, меня от просмотра этого гимна безысходности.
Тогда город почему-то казался мне серым.
Только одно в этой злости я не учла: любой город всегда определяют люди. И расставаться с ними равно отрывать от себя куски прошлого.
Классическая история: 18 лет твоей жизни остаются в одном городе, а ты сам – в другом. Да здравствует взросление по методам шоковой терапии.
Всё сначала. Всё – мечта. Всё – магия. С Питером складывается своя история, не без тёмных пятен и вопросов, но пока она мне нравится.
Город Е. не ждал меня. Менялся, вырастил на набережной целый маленький Нью-Йорк, заполонил себя новыми зданиями, позакрывал привычные кафе и магазины. Перевёз Коляда-театр из родной сердцу избушки на Тургенева в большое здание на главной улице города.
Ура?
Конечно, ура. Но для меня город Е. остался таким же. Хотя прежнего города уже нет, как в помине нет и прежней меня.
Как только шасси самолёта касаются посадочной полосы, оживают призраки. Мои призраки. Они все изменились – кто-то больше, кто-то меньше. Кого-то уже нет в городе. Кого-то – на этой планете. Оставшиеся пишут: увидимся? А я потом сижу напротив и просто не знаю, как уместить год молчания в один внятный рассказ. Удивляюсь, что остались какие-то ниточки. Я – случайно – сделала всё, чтобы они окончательно порвались.
Я попадаю в ностальгический трип. Послушно курсирую по знаковым местам, редко заходя внутрь, чаще – просто глядя в окна, как случайный прохожий. Лицей. Театр. Традиционно – в гости к бабушке. Увидеться с сестрой. Других сестёр и целый список друзей теперь нужно ловить по столицам всего мира. Увидеть, что братик уже совсем вырос. Первый офис студии. ККТ Космос.
- Как ты?
Хотя, правильнее спрашивать «Кто ты?»
Кем ты стал, человек, за эти почти пять лет?
Знаете, есть такое странное, вообще не передаваемое ни одним языком ощущение. Это не запах, не картинка, не звук – точнее всего будет слово «атмосфера», хотя и оно врёт. Такой комок прошлого. Он встаёт в горле – мутный, хитросплетённый. Заходишь куда-то и всегда чувствуешь этот комок. Сразу весь, даже не разобраться, из чего он соткан.
И меня – не знаю, как вас – периодически придавливает мыслью о конечности всего.
Екатеринбург.
Для меня он всегда зимний. Пыльная тишина бабушкиной квартиры. Лабиринт из вещей. Я даже запах губки помню. Розовой такой дурацкой мочалки, появлений которой означало, что скоро нужно ложиться спать. Трещинки на клеёнке.
Пойдёмте со мной, пойдёмте, я ещё покажу, раз уж трип в прошлое состоялся.
У меня были домашние спектакли, целая армия игрушек, три вместительных шкафа с книжками, два кота и черепаха Чак.
Было тёмно-синее небо, оно здесь очень высокое, и всегда – со звёздами. В Питере оно валится на макушку и прикрывается полотном облаков. Снег хрустит под подошвами. В Питере снег под подошвами хлюпает, потому что он - дождь. Мы, наверное, идём с катка? Да, с катка. Маяться дурью на пару с сестрой,
пока не посадят за книжки. Её – уже за школьные, а меня – ещё нет.
Январский, сонный, холодный. Дым поднимается из труб. Звенят трамваи. Тепло горят витрины.
Лицейские зимы тоже особенные. Бесконечный путь в маршрутке, иней на окнах в аудиториях, зелёный чай литрами, зачёты и экзамены. Машенька серьёзно смотрит в конспект, пока я пытаюсь не перепутать даты.
Музыка Курары. Я уже тут кричала пару раз про любовь к этим ребятам, потому что они крутые, но, что важнее – я нашла их в нужное время. В тот момент, когда они вдохновили. Гигабайты другой хорошей музыки. Гитара. Вишнёвая жвачка. Жёлтая гирлянда, которая маяком обозначает родную улицу. Галёрка.
Ошибки, шрамы и шрамищи.
И зима, в которой моя Вира перестала быть моей Вирой. Зима ночных побегов с мастерства, гуляющего замутнённого взгляда и ужаса перед тем, что должно случиться.
Да.
Наверное, с ухода Виры всё и превратилось в прошлое. Оп – и замерло в стоп-кадре. Для меня в Екатеринбурге всё ещё нулевые (так себе «другая эпоха», но в контексте одной человеческой жизни – вполне).
Сейчас по иронии судьбы или обыкновенной случайности – я всего в часе езды от него. И ничего более полярного, чем мои отношения с этим городом, наверное, не придумать. Хотеть вернуться, когда ты не там - и хотеть как можно скорее уехать, только лишь оказавшись на этих слишком знакомых улицах.
Я вообще за философию безжалостного пути вперёд, режим перекати-поля и движение навстречу новому. Мне нравится мысль про отсутствие якорей. Если бы можно было уйти скитаться по миру с бродячей труппой, я бы пошла, серьёзно. Жаль, трубадуры вымерли, а человечество придумало визовый режим.
А ещё – я становлюсь в нём неприятно-сентиментальной. В лучших традициях вздыхающих о зелёной траве пенсионеров.
Потому что деревья в нём действительно когда-то были большими.
И мне кажется, что вы меня понимаете.
Февраль, 2018