В тот июль на моём пороге возникла сестра-близнец. Улыбалась, гремела браслетами и серебром колец. Говорила: послушай, По, нет времени объяснять.
Брось это пыльное логово,
комнату,
стол,
кровать…
Её косы горели рыжим и хранили тепло костров. И она напивалась бренди, чтобы лавой вскипала кровь, пела песни, травила байки, щурилась, будто лис. Мы уходим отсюда, По, начинается чистый лист.
Ты узнаешь, как это круто – копоть трассы и автостоп, как сгорает закат вишнёвый, и как ветры целуют лоб, как не спится под синью неба, в одеяле живых цветов… Говорила сестра-близнец, и железо кусало ей бровь.
И тогда началось безумье, череда придорожных кафе, хохотала сестра моя, ведьма, и частенько была подшофе. Мы вдыхали бездомный воздух и ели холодный джем.
А вдали загорались
Флоренция,
Прага,
Бангкок,
Бирмингем…
И блестела сырая обочина вороновым крылом, и мелькали молочные реки, и вино дождевое текло, абрикосом висело солнце, пахли ягодами сады. Говорила сестра моя: По, только так мы дойдём до мечты.
Я не знаю, как это случилось, но пропала моя сестра. И с тех пор у меня в грудине – окровавленная дыра. Я ходила по нашим пабам, повторяла её маршрут. Но нигде о сестре не слышали. Наверное, просто врут.
Здесь февраль и седые ночи, и скалится острый лёд. Я всё время болтаю с ветром и слышу, как он поёт, про горчичный песок и тину, ультрамарин волны.
Я пытаюсь ложиться раньше,
но какие тут
к чёрту
сны.
В доме пахнет зерном кофейным, дымом и коньяком. Ветер змеем ползёт по полу, шутит над старым псом. Говорит, что сестра вернётся. Очень скоро. Уже весной. Я не верю ему, но киваю. Наливаю ещё по одной.
Где-то бродит моё отражение с огненной головой. Крутит шашни с рогатым чёртом и танцует в воде морской. Носит пирсинг и бьёт наколки, и не знает моих проблем.
Впереди у неё
Флоренция,
Прага,
Бангкок,
Бирмингем…