Осенью мы медленно погружались,
со светлой грустью спускаясь по мокрым дорожкам
под сияющие бледно-лимонные на фоне серого неба листья,
под октябрьские заморозки,
под голую окаменевшую землю ноября,
под запоздалые декабрьские сугробы,
и там, в самой глубине, в январе,
пройдя сквозь новогоднюю рождественскую ёлочную сказку,
мы начинали жить зимней жизнью с коньками и лыжами,
со снегопадами, жуткими холодами и сонными оттепелями,
с сизыми морозными утрами и лунными искристыми вечерами,
и дальше, ступая по змеистой февральской позёмке,
мы вдруг оказывались в открытом поле с бесноватыми вьюгами,
которые засасывали нас в свои воронки
и сквозь мартовскую переменчивую непогоду
возносили к пустому и чистому, обновлённому апрельскому небу,
пролетев по которому почти ангелами,
мы ныряли в майские зелёные дышащие дебри
и, вынырнув в июне, плыли по прохладной поверхности,
лениво переворачиваясь на спину в июле
и, блаженно жмурясь на ярком полуденном солнышке,
тихо вплывали в жаркие застойные воды августа,
откуда уже был виден берег с жёлтой пожухлой травой,
плавно спускающийся в туманную сырость сентябрьского леса...