Небо давится шпилями городских телевышек.
Стали меряться силами грозовые ветра.
За далёкими ливнями голос грома не слышен,
но уже накреняются до воды леера.
И ковыль, утомлённый сном.
бьёт челом, в пояс клонится,
а тревожные запахи
клеют воздух в стопы,
лишь на фронте на облачном,
так похожем на конницу,
поднялись непреклонные
пылевые столпы.
Море стало графитовым,
белой пеной подёрнуто.
Наливаются силою,
безупречно чисты,
по причалам гранитовым
с водяными потёками
бьют наотмашь ладонями
водяные пласты.
Неприветлива моря гладь,
ширь степи неприветлива,
паруса ветер в клочья рвёт,
травы стелет пластом.
Хорошо бы нам выстоять.
устоять до последнего,
не метаться от молнии,
не бежать под дождём.
Только всё неотвратнее
грозовое предчувствие.
Всё грузней, всё лиловее
нависает потоп.
И невольно сжимаемся,
потому что нам чудится,
что, задавлено тучами,
солнце бошльше не то.
Вот вздохнуло и грянуло.
И потоками хлынуло,
Струи в петли сливаются,
волны супом кипят.
Так со страху и кажется,
что нас Боги покинули,
так со страху и кажется,
что весь мир - водопад.
Так легенды рождаются -
то в потоках, то в пламени,
а потом их романтики
облекают в слова,
только солнце своё возьмёт,
и под радужным знаменем
засверкает умытая
молодая трава.