Ее мир… Он был рожден с нею или выдуман ею самой – она не знает. Но, сколько она себя помнила, - он ее окружал, питал и одновременно сам впитывал ее мысли и чувства. Был ли он на самом деле реальным или только отражением в ее сознании? Наверное, это сложно – жить, когда почти каждое событие вокруг рождает в воображении образы, метафоры и аллюзии, а предметы, оказавшиеся в руках, рассказывают о себе истории, которые просятся на бумагу…
И тогда сложное переплетение мыслей над предсонной белизной подушки складывается в невообразимые созвездия из сказок, стихов и снов, бОльшая часть которых так и остается в забвении, тайной той самой подушки…
Фланелевое детство, такое нежное и невесомое, было давно изношено и должно бы закономерно кануть в небытие. Но, как ни странно, оно так и осталось жить где-то рядом с нею, время от времени напоминая о себе одиноким плюшевым медвежонком с заплаткой на боку – он долго сидел рядом с кроватью, а потом почему-то был убран в шкаф. Ее неосознанные страхи, выплывающие из глубин памяти время от времени, тоже были оттуда, из детства: из ночей на старом диване, узор обивки которого она помнила до сих пор, как и цвет деревянной полочки над его спинкой, и шитье накрахмаленной салфетки, и ритм стрелки настенных часов…
Тогда, еще в детстве, она поняла, что на свете гораздо больше вещей, которые невозможно сделать, чем тех, которые возможны,
что есть то, что никак не выразить словами и даже не нарисовать,
что люди не хотят слышать вопросы, на которые не знают ответов,
что она любит лунный свет больше, чем солнечный,
что старые куклы гораздо интереснее, чем новые,
а еще то, что самая большая ее мечта – чтобы ее любили не за то, что она что-то хорошо делает, а просто так…
Потом пришла пора взросления, которая, казалось бы, должна была быть полной смеха и света, ярко-сарафанной, но она предпочитала глухо застегнутые на все пуговки кофточки. Как и в детстве, она пряталась от солнца и ждала его, только когда шел дождь: тогда она хотела видеть радугу, выбегала на улицу и искала так быстро тающее в небе нежное семицветье – оно завораживало и манило какими-то невысказанными мечтами и не осознанной до конца божественностью всего прекрасного…
Тогда к ней пришло понимание того, что есть мысли, которые никому нельзя доверять, о которых могут знать только вечер… или ветер,
что лучше всего ее понимают боги, которых она придумала сама,
что, если бы люди перестали задавать вопросы, на которые уже давно сами знают ответы, - они бы так много молчали...
что бывают заброшенные дома и даже заброшенные школы…
что есть лунные качели, на которых никто не катается, потому что не видит их…
что слова живые и умеют дружить друг с другом,
что самые интересные игрушки – головоломки,
что вести дневник совершенно нельзя, потому что его когда-нибудь кто-нибудь обязательно прочтет – так всегда бывало в кино…
и что эльфы действительно существуют и даже дарят ей подарки, когда она оказывается в лесу, и что, вообще, лес ей нравится больше, чем море: там не шумно, не солнечно, никто не заставляет учиться плавать, можно искать грибы, шуршать листьями и думать, думать…
О ее годах зрелости не хочется говорить много: они позади, как сброшенное за ненадобностью пальтишко. Она всегда ждала какой-то другой жизни, а сама тем временем жила «как положено». В ее жизни было много того, что называется «как надо» или «так должно быть», но вот правильно ли это было… Да и вообще, как это – правильно?... Ее нельзя назвать бесчувственной, ей даже казалось, что рядом с ней небезразличные ей люди, и жизнь вполне благополучна, если бы не тот отсутствующий взгляд в никуда, молчаливость и нежелание ни с кем длиться теми мыслями, о которых – по прежнему - могли знать только вечер… или ветер…
Иногда ей в голову приходили странные образы, необычные сравнения, и тогда предметы начинали жить в ее воображении своей, предметной жизнью, а сама ее собственная жизнь казалась ей какой-то беспредметной… Вроде чистенького белоснежного полотенца на стене, которое ни разу не впитало в себя капель с чьих-то рук… Ей хотелось потеряться, хотя бы на мгновение, из круговерти ежечасных «надо» и «ты должна», чтобы поймать, наконец, то неуловимое время дня, когда она могла бы принадлежать самой себе, но из года в год это были лишь те минуты, в которые она могла доверить свои странные мысли только предсонной белизне подушки…
В те годы она поняла, что есть цветы, над которыми плачут…
И что есть множество вопросов, на которые нет ответов …
И что вообще – вопросы бывают гораздо интереснее самих ответов, и именно такие вопросы часто приходят ей в голову, и она даже рискует задавать их людям, ну, например:
- Почему так хочется рисовать на морозном окне?
- Почему люди любят сдувать одуванчики?
- Почему зеленка - она, синька - она, а желток - он?
- Где кончаются дороги мысли?
- Куда ведет лунная дорожка?
Ну, и всякая другая подобная ерунда…
И что есть вещи, которые не складываются из частей чего-то другого, как бывает невозможно перешить блузку так, чтобы из маленькой сделать размером больше…
И вот, проснувшись однажды и оглянувшись вокруг, она увидела, нет, скорее – осознала – что жизнь давно уже одела ее в маленькое черное платье, и это далеко не тот наряд, о котором она мечтала в юности… Да-да. В то самое маленькое черное платье, которое, как говорят знатоки моды, должно быть у каждой женщины. Облегающее, совсем впору и по фигуре – абсолютно универсальный наряд на каждый день и даже на выход, если одеть сережки и колечко – где-то они еще должны лежать… Да, вот - в этом шкафу, где живет плюшевый медвежонок с заплаткой…
А еще она обнаружила, что у этого платья совсем не было припусков на швы – словно никакой возможности что-то изменить, зато имелось много маленьких пуговок, которые позволяли застегнуть его наглухо, совсем как черный жесткий скрипичный футляр, хранящий целостность и неприкосновенность драгоценного содержимого, но ни в коем случае не дающий возможности вместить в него скрипку другой формы. И из всей одежды, которую ей пришлось носить в жизни, у нее осталось лишь одно это черное платье...
+++
Как видите, в её жизни было столько типичного и «как у других», что многие легко могут узнать в этом описании себя – так же, как легко можно угадать похожие судьбы в строчках, проскальзывающих иногда в блогах… Не тех, витиевато-иллюзорных, а когда простыми словами – о простом, без боязни обнажить истинное, без страха показаться нелепым… Хотя, впрочем, каждый видит в написанном лишь то, что есть в нем самом…
Итак... Она была, как все. И всё же… Нетипичным или даже, точнее сказать, необыкновенным, совершенно необыкновенным оказалось то, что рядом с ней из ниоткуда, словно вдруг, появился человек, который смог снять с неё это самое чёрное платье… И она – представьте себе – позволила ему это сделать! Она смогла обернуться на оклик! Она смогла поднять глаза! И она позволила ему подойти близко… очень… очень близко…
И, дотронувшись кончиками пальцев до его руки, она расплакалась и закричала, прося его снять, сорвать с неё это платье – пусть даже с кожей… Платье, пронизанное сотнями детских обид и гулкими бесконечными страхами детских снов, впитавшее в себя неверие и неуверенность, непонимание и непонятость, - этот маленький чёрный футляр, не дающий возможности увидеть давно забытый свет и отразить в глазах небо…
И она действительно иногда чувствует себя так, как будто живёт без кожи. До неё бывает невозможно дотронуться…
А он... Он по утрам целует ей пальцы… А она так боится, что когда-то он может разжать свою руку…
(2013 г.)
***
photo by Rosie Anne Prosser