Мы не случайно встретились.
Ступень.
Я раздавал листовки прихожанам.
Галоидные лампы... Полутень...
И вместе с ней восшествовал к осаннам.
На ней увесистый, гм, бежевый салоп.
Она мне объясняла, что не надо
вот так вот задавать вопросы в лоб,
что тщетно быть мне патрулём Ваада,
что лектор мудр и знающ, демократ...
Прильнуть к Христу еврей имеет право...
На пальцах перстни в дюжину карат.
Всё для неё легко, а для меня как вава.
Когда-то женихался, кушал кныш...
Нет феромонов, нет и танца-шманца.
А дочь её уехала в Париж
и стала там невестою британца.
Я приходил в его тусняк-вертеп:
крушил врагов Израиля на вече.
А он, меж тем, попёр одну из скреп,
окончен бал, погасли наши свечи.
«Ты с Галичем по вере заодно?»
И мама иудео-христианна?!
Не жизнь, а жуть. Ужасное кино.
Пусть снова станет явное неявным.
Из дневника:
Припёрся Зильбербыков опять, за кэшем, вниманием и обожанием.
Но уже не в огромном Нью Ингланд Холл как в далёкие годы, а в небольшой синагоге Бейт Цийон.
Синагога-то зусова, из прошлой его жизни. Покойный раввин в Москву ездил, матери Зуса письмецо отвёз.
Выкреста в синагоге принимать? Но видочек у ДБ левантийский, прямо палестинский.
Выгрузился он из чёрной махины-машины, какой-то не такой уж и верзила. Вовсе даже не голем.
Просканировал Зус входящих, не так уж много ярко выраженных израэлитов. Силуэты среднего класса. Славянские обличья. Упакованы со вкусом.
Пропиарил заодно в листовках и книжку Наума Ваймана
«''Любовной лирики я никогда не знал...'' Серебряный век: Мандельштам, Ахматова, Гиппиус, Мережковский.» Издательство Аграф, Москва, 2015. На странице 108 там есть замечательный пассаж, почти полчастушки.
Старинная знакомая из альма матер ещё вправляла Зусу мозги:
«Это у Димы эпатаж, его вывод о тупиковости Израиля для активных европейских семитов и полусемитов, для пост-советских евреев.»
Она из интеллигентнейшей черноморской семьи, такой был папа толковый и хлебосольная мать. И замуж вышла за видного русскоговорящего ашкеназа. Но развелась.
А тема лекции, дословная цитата:
“Бродский как поэт 'Русского мира', Довлатов: конец мифа, и литература иммиграции”
Какие-то знаки препинания странные...
И почему не «эмиграции»? Выверт, что ли?
Но полтора еврея, пол-армянина.
Сам лектор, вероятно, на три четверти еврей.
Трудно складывать. Пусть будет половинка.
Надо быть щедрыми.
Тогда так, пол-еврея/пол-русского рассуждает о еврее и полуеврее, пытается выжать смыслы и гипотезы. Аксакал Зус балакал со всеми тремя гибридами и в оторопи от преходящести их философем. Но изящество рифм и плавность слога...
R e' p e' t e, но с расширением
Мы не случайно встретились.
Ступень.
Я раздавал листовки прихожанам.
Галоидные лампы... Полутень...
И вместе с ней восшествовал к осаннам.
На ней увесистый, гм, бежевый салоп.
Она мне объясняла, что не надо
вот так вот задавать вопросы в лоб,
что тщетно быть мне патрулём Ваада,
что лектор мудр и знающ, демократ...
Прильнуть к Христу еврей имеет право...
На пальцах перстни в дюжину карат.
Всё для неё легко, а для меня как вава.
Когда-то женихался, кушал кныш...
Нет феромонов, нет и танца-шманца.
А дочь её уехала в Париж.
И стала там невестою британца.
Я приходил в его тусняк-вертеп,
крушил врагов Израиля на вече.
Хозяин умыкнул одну из скреп,
окончен бал и отгорели свечи.
А утром будет Эос, въедет Феб,
и уползут жидовские предтечи...
Ей расхотелось быть одной из скреп,
ведь Нотр Дам стоит там недалече.
И на фронтоне статуя-еврей—
сама печальница, слепая Иудея;
опять, опять одна из дочерей
уходит, не русее, а англее...
Американнее? Французнее? Всё злей.
Германнее, искуснее?.. Рвут в примы!
—И Галич перешёл, а он еврей...
«Другие времена и псевдонимы.
Ты с Галичем по вере заодно?»
Неужто мама тоже православна?
Не жизнь, а жуть. Ужасное кино.
Пусть снова станет главное неглавным.