Голодный год двадцать девятый; в ряду чужих мужей и жён на фото третий, рядом – пятый, четвёртый – спичкою прожжён.
Стоит апрель, весна бушует, и ус, похожий на айдар, топорщит весело ошую краснознамённый Краснодар. А дальше – выборгские фото, перелистнёшь, и фронт Донской. И тут же – из пехоты кто-то перед немецкою рекой, письмо с затёртою строкою и снимок, смазанный на треть, где кто-то выскоблен рукою, должно быть, женской осередь. Все под одной обложкой старой, всегда в одежде выходной – врачи, артисты, комиссары,
рукой наклеены одной. И фотография другая,чуть дальше– в профиль и анфас, где бесконечно дорогая одета в драный канифас.
Судьба; и не семьи, пожалуй –родов, посёлков, городов, как отблеск стали побежалой из приснопамятных годов, где род размётан и раздроблен и жарким временем лужён –и тот, кто бритвою соскоблен и тот, кто спичкою прожжён.