Не пытайтесь меня встревожить
Не пытайтесь меня встревожить,
Мол, немногое – это немало!
В полуполное не переложишь,
То, что полупустым стало.
Было время. Листая лица,
Слышу вновь многолетий х;ры.
Как хрустели, ломаясь, спицы,
И возниц развевались л;ры*!
Но настало иное время,
В нём иное заложено право.
Жить на бис – непосильное бремя.
Бес погубит, скандируя «Браво!».
Не пытайтесь прошлое множить.
Всё единожды, как мать.
Так стена обрушиться может,
Если нижний камень изъять.
* Лор (греч.- лента) — широкая длинная полоса ткани, украшенная жемчугом и драгоценными камнями
Эгейский лоток
Я не поэт и быть им не могу.
Хотя случается, по немощи житейской
Предчувствую, что где-то я краду
(как антикварный вор в морях Эгейских).
Я понимаю, красть нехорошо.
И в плутовстве нет высочайших правил.
Но я пишу, а самому смешно:
Он выронил, а я перенаправил!
Стекает в вечность времени река,
Скрывает рифмы и мрам;ров тайны.
А я плеснул с эгейского лотка
Лог;сов сладкозвучных сочетания!
Стоп! Умолкаю - слишком глубоко.
Меня пугают зыбкие мрам;ры,
И жжёт гортань божественный Лог;с,
И плавит одежонку вора!..
Родовой гранит
В тени отеческих могил я ветвь истории семейной
Слезой сыновнею, весенней омыть спешу. Сквозь века ил,
Как след в гранитном холодке, читаю вьющуюся бронзой
Печать, украшенную розой: "Отец Артемий, мир тебе,
Прапрадед праведный. Дух Божий твои страданья разрешит
И в грозный час земной свершит Суд справедливый, подытожив
Всё злобство алчущих старшин, расстрельных троек, комиссаров,
Всех тех, кого худое право пред Богом правым не страшит.
А вот лежит прадед Илья. О нём семейное преданье
Хранит печальное сказанье: он был еврей и весельчак,
Однако русским лихолетьем в измене уличён, и вот
Военный врач Илья Зилот убит в пя-ти-де-ся-ти третьем.
Чуть-чуть не дожил дед Илья до смерДных дней Отца народов.
А то бы получил свободу из лап затейника - Хруща.
Но нет! Иной свободы век он принял. И по воле рока
Закончил врачевать до срока. И ангел плакал ему вслед.
А вот сырой могилы бязь с узорами бумажных лилий.
Здесь мама спит в небесном иле. Я различаю тихий глас,
Он голубем поверх могилы и всех законов бытия:
Курлычет: "Весточка моя, я отдала земные силы
Тебе…
Не плачь над мрачной сенью, ступай, исполни мой наказ:
В воспоминание о нас сухую ветвь укрась цветеньем!"
Я обнял родовой гранит и бронзу надписей надгробных,
Прижав родительское слово к груди.
И будущие дни
повёл сквозь солнечные ризы
в цветенье радуги!
И в такт моим шагам
могильный мрак
благословлял меня незримо...
Доживём до понедельника?
Кто мы - душа,
дух,
тело?
Среднее что-то, да?
Формула,
Краешком мела
Начертанная на года?
* * *
...Входит уборщица Зина:
- Опять на доске беспредел?!
И губкой школьной, резиновой
Зина стирает мел.
- Зина, остановитесь,
Это же мой геном!
Я в цепочке развития
необходим!..
- Non! - закричала Зина, -
Sence*!
И макнув навскид
В тазик губку резиновую,
стёрла меня с доски.
Я создаю в себе самом
На средства Горних поступлений
Усладу сердца, умный дом,
Где нет ни тягостных влечений,
Ни серых пятен, вглубь сеней
Зовущих окриком недуга.
Где всё разумно, ночь и день
Согласно бродят друг за другом.
Я дом слагаю много лет.
То денег нет, то смысла жизни.
То грянет гром, и дней бювет
Наполнят слёзы укоризны,
Прольются в цокольный этаж
И поплывут, как форс-мажоры!
Но дом стоит,
и мы сейчас
Войдём под цокольные створы.
Мой милый цокольный этаж,
Земных раздумий грозный витязь!
Ты шёл всегда на абордаж,
Но не всегда был победитель.
Господь с улыбкой сочетал
В тебе и посох и палитру,
Любви беспечный карнавал
И слёз сердечную молитву.
Увы, нет крыши. До сих пор
Проросших стен тугие силы
Сомкнулись кряжисто,
Позор!
Встречать закат через стропила.
Печ; нетопленой труба
Отныне - аистов гнездовье.
Что ж, смысл всякого труда -
Опору ладить к изголовью…
Друзья,
У жизни на краю
Моей судьбы седую правду
И дней кадастровое право
Вам с радостью передаю.
Прошу Вас только об одном:
В воспоминанье человека
Не разбирайте этот дом
На нужды будущего века!
Гуси-лебеди
Истекают из жизни усилия
Вереницею прожитых сил.
Превратилась Озёрная лилия
Нынче в чёрный взъерошенный ил.
А по небу плывут гуси-лебеди,
И в глазах серебрится туман.
Мы такими девчонками бредили,
Только память поверит нам!
Вот и всё. Напоследок, как водится,
Встанем, плечи сомкнув над столом,
И во славу святой Богородице
До детишек отвесим поклон!
Так стояли они, мятежные,
Раскрасневшиеся от вина,
Годы жизни, как силы прежние,
Пригубив от того стола.
Уходили они, примеривали
Что-то долгое между собой,
А вослед им ер;шил ветер
Белый дым над печною трубой.
О – да!..
Храни, Господь, меня в пути.
Неровен час, Земля поката.
Я вышел в мир, но мне идти,
Всё время суждено обратно.
Вернуться в нечто, стать ничем.
НажИтое в земных пределах
Сложить, как верный казначей,
Хозяину сдающий дело.
По перекатам верстовым
Где мне пришлось пройти и выжить,
Я в горний вглядывался мир,
В кусочки драгоценных ижиц…
Их нынче унесу с собой.
Они не мЕрны в трёх началах.
Надеюсь, дольний верстовой
Простит мне маленькую шалость!
Прощайте, милые друзья,
Уже заправлены телеги,
Храпят лошадки, вьются снЕги…
Их обмануть никак нельзя.
О том, почему я сбежал из больницы
В мутных белилах больничной палаты,
В полых движениях тел
Я по сусекам казённых халатов
Больничный сметаю мел.
В вёдрах прогорклые вялятся мази,
Вяжет слезу нашатырь.
Денно и нощно однообразие -
Он ли, она ли, ты ль.
Кличет кого-то из дней уходящих
Полуживой человек.
Серые в яблоках впадины счастья
Свой отслужили век.
Я провожаю печальный остаток,
Меркнет судьбы канитель.
Вынесли труп, подмели палату
Перестелили постель.
Поздняя встреча
Подчас из прожитого "я"
Беспечно выпорхнет былое
И чмокнет в губы: Я с тобою!
А ты подумаешь: А я?..
Стать прежним – непосильный труд.
Но пропустив стаканчик "Кьянти",
Отмерить дружеским объятием
Аршин младенческих причуд
Мы оба вправе!
Пусть как прежде
Клокочет красное вино!
Ведь в юные лета равно,
Какие на плечах одежды...
Будь мудр и терпелив!
Ты погоди еще чуть-чуть,
Не тронь рукавником железным
То нежное, что безмятежно
Едва лишь направляет путь.
Пусть много будущего зла
Ты видишь в одеяньях кротких,
Дыхание пределов плотских –
Вино для терпкого ума.
И помни, обнажая нож,
Поранишь сук – себя уронишь.
В премудром деле волка тронешь –
С овцы добра не соберёшь!
Идти на вы куда, зачем...
Стареет тело с головы,
Белеет, шелушится.
Что морщить лобные бугры,
Ты знал, что так случится.
Ты шёл «на вы» всегда, везде,
Приемник лучших ран!
Так челн, сгорающий в огне,
Не видит дна изъян.
Но время шло. Трубил трубач,
И падал мокрый снег.
И кто-то крикнул: Плачь, не плачь,
Его уж с нами нет.
Его распахана межа,
Одежду съела моль,
На ранах прежних без вреда
Лежит потомков соль.
Как обольстителен недуг
Седого смельчака!
Конец один - бурьяна луг
И хруст солончака...
Возвращаются старые песни
Возвращаются старые песни,
Как в плену побывавшее время.
Возвращаются старые песни,
Как проросшее доброе семя.
Наши юные певчие глАсы,
Восхитительных женщин зарницы,
Коммунальные кухни – террасы
И гитара, которой не спится!
Мы по жизни едва ли богаты.
Умирать предстоит в одиночку.
Наши песни крылами заката
Нас восхитят, как в лучшие ночи!
Мы узнаем далёкие земли,
Сбросив хвори и старые платья.
И сквозь песни вернёмся на Землю,
Где любовь обнимает и платит,
Где надежда, как радость невежды,
Не(пред)сказуема,
Где горят, как светильники веры,
Наших песен былых слова!
Послесловие побед
Вот послесловие побед:
Последний возглас покаянный
И рифм мерцающая лава,
Стекающая в слово «нет».
Вот предисловие другой,
Ещё не ясной жизни в смерти,
Когда изношенные тверди
Врастают в илистый покой.
И там, в глуши, под точкой «ру»,
В земле емейлов однородных
Вы обретаете свободу
Сквозь собственную наготу.
Вам в послесловие побед
Послышится однажды ранью:
«Горацио! - воскликнет Гамлет,
Вот – череп, то-то был поэт!»…