Эта страница памяти поэта Давида Лившица. 1928 г

ИЗ КНИГИ «ЗАБЫТЬ И ВСПОМНИТЬ»


ТЕНИ СТАРОГО ДОМА

              СТИХИ


ТЕНИ СТАРОГО ДОМА

Кроме надежд и наивности кроме
разные тени живут в этом доме,
где на случайных в подъездах картинах
дымчата пыль, как слепая патина,
и в паутинах почтовые ящики
добрых известий давно не рассказчики.

Там этажами за каждою дверью,
прячась
от полумрака площадок,
где с недоверием спорит неверие,
мир молчалив и, как  лестница, шаток.

Этот последний причал в старом доме…

В первой квартире живёт нелюдимость,
в нише над нею – похмелье в продроме,
в третьей – унынье, в четвёртой – пугливость.
Стукнет ли полдень, склонится ли вечер, -
прячет глаза и вжимается в плечи…

В спальне на пятом – ленивость в кровати,
а в затемнённой квартире напротив,
звякая ложечкой,  всё при халате,
круглые сутки бессонница бродит.

День на жаре истекает замшело,
в мареве окон колышутся  вздохи.
Не пригодились на доброе дело
лет обветшалых потёртые дохи.

Плачет разлука с утра и до ночи,
замкнутость прячется в драме, как  в раме,
тихая сплетня о правде хлопочет,
стонет безумье в углу за  дверями.

На клавишах лифта
не вальс-каприз, –
мотивчик шарманки:
вверх-вниз.

Это движенья
обманный фантом, -
в самом себе
конвульсирует дом.

Контур чувств его нечёток,
экстравертами размыт,
исчисляет числа чёток,
дней, нанизанных на быт…

…На шестом живёт пророчество,
на седьмом – старик без отчества –
полутень небытия.
На  последнем  – одиночество…

Господи, ведь это  я.

1999


*          *          *

Массажный кабинет
называется «Империал»

«Если выпало в империи родиться,
Лучше жить в глухой провинции у моря».
Это – Бродский.
Наугад открыв страницы,
Попадаю в плен метафор и меморий.

Ах, от классиков такая заморочка!
Что ни слово, то эмоции занозой.
И погряз я в них, как кредитор в  отсрочках,
И дивит меня моя метаморфоза:

Так случилось, – я в империи родился,
Так сложилось, – я живу теперь у моря.
Что не рядом – мелочь! – сел да прокатился:
Расстоянье в сто килОметров – не горе.

Я теперь с родной империей в разводе.
Разбежались, почитай, что полюбовно.
Хоть мне пела о взаимном чувстве, вроде,
Да в припеве намекала, что не ровня.

Если скушно, я могу наполнить плошку, –
Тут спиртного – хоть по ванную  залейся.
Что вдали – так две горошины на ложку:
На свободе, и – далёк, как эдельвейс я.

Ваше злое экс-имперское величье!
Мы наследье ваше нонешне поделим, –
Мне – свободу, ну, а вам уж – для отличья! –
Эту вывеску зазывну над борделем.

И какой-нибудь ребёнок, глазки вперив,
Не теперь, –  уже в другом тысячелетьи,
Спросит маму: - «Мам, а что это – им-пе-рия?»
Мама скажет – это вроде… междометья.

…Я шагал вперёд, поддерживая рядность,
Обожал я дней величие и гимность…
Я, Империя, любил Вас безоглядно,
По наивности надеясь на взаимность…

Жизнь, как шкура, на гвоздях причуд распята.
И хоть время  благосклонно к очевидцам, –
Если выпало в империи родиться,
Грустно стать её свидетелем распада.

июль, 1999


Л  О В У Ш К А

А   Ева его не срывала, –
Покрытого влажной пыльцой, -
С земли она плод подобрала,
И  яблоко было с гнильцой…
И некуда Каинам деться,
И  Авель – всегда размазня…
И мы с червоточиной в сердце,
И путь наш – грызня и резня.

6 мая, 1999, ночь


             А Р А Г О Н С К А Я   Х О Т А

Звучит Арагонская  хота,
Копыта о землю гремят,
И снова доспехи Кихота
Под солнцем испанским горят.
Испанское небо синеет,
И снова, как в прежние дни,
Дон ищет свою Дульсинею,
Коня повернув на огни...

… Вот так сочинял я когда-то
О рыцаре славном дуду.
В Мадриде по улице Прадо,
Мечтал я, однажды пройду.
Найду  Дон Кихота потомков,
И, может, фантазий ясней,
Коснусь я на  талиях тонких
Корсетов  земных  дульсиней.

Наивный, к легендам я реял,
Я брёл к ним, отбросивши страх.
Но – рыцари били евреев
И  жарили их на кострах.
И всё же – так верить охота
Мне в рыцарский было парад,
Что видел, как солнцы восходов
На кованых латах горят.
Среди суеты и безделиц,
Где жизнь, как пустое зеро,
Треск сокрушаемых мельниц
Сладок,  как вера в добро.

…Мне вспомнилось это виденье недавно,
Когда проезжал я по городу Явне,
Тут есть недалече чудной городок,
Цветастый, как пёстрый испанский платок.
Неведомо, в силу  каких озарений
Мне чудился контур крылатых строений, -
В Испании ж мельниц давно не осталось,
Без мельниц обходятся Лондон и Даллас,
Их нет и в Израиле, в городе Явне,
А что до России, то в ней  и подавно.
А там, где нет мельниц, на подвиги квота,
И бабам нет смысла рожать донкихотов.

Всё глуше  звучит  Арагонская хота…
Всё громче грохочет спецназ и пехота.

1982,1999


К А П Р И З Ы   Т Е Х Н О Л О Г И И
или к вопросу о перчатках

(из цикла «Уборочная»)

Моя жена  - королева.
Она, видите ли, не может…
Она только в лайковых может -
ни больше, ни меньше -
в бальных лайковых
может
мыть полы хлоркой.

Ну, конечно, у ней есть и резиновые,
но от резиновых – язвы.
Если же под резиновые надеть лайковые
и натянуть их  до нежных скульптурных запястий,
то хлорка кожу на руках уже не разъедает, -
всё-таки двойная защита!

Я просто не знал, что издревле
они,  королевы, их величества,
полы,
которые  в конторах,
и сортиры  при них –
так водится! –
завсегда  моют в лайковых перчатках!

апрель, 1999



*          *          *

То, что глупы глупцы,
Что глупее овцы, -
Не беда, -
Мы и сами не все молодцы.
А что лезут глупцы
К нам в солисты-певцы,
Как ворона в скворцы, -
Вот что грустно, отцы.

февраль, 1998



*          *          *

ПРИГЛАШЕНИЕ

Заходите в мою жизнь!
По желанью ль, ненароком,
Я не встречу вас упрёком,
Хоть навеки задержись!

Заходите  в мою жизнь!

Вам вольготно будет в ней,
Как в обители желанной,
Как на площади диванной, -
Вам комфортно будет в ней!

Ну, а если случай вдруг
Мимо моего порога
Вас протащит, - слава Богу!
Я скажу, что случай – друг.

10.07.98


ИЗ  НОВЫХ  СКАЗОК

Пригласил меня приятель на рыбалку.
Повезёт, говорит, тебе непременно.
Новичку – есть такая примета –
Очень сильно везёт на поклёвку.
Подфартило мне и в самом деле:
Не сетью, не бреднем, не острогой
И не удочкой, а просто  ладошкой
Поймал я рыбку, да ещё и золотую.
Ну, как водится, взмолилась рыбка.
Ну, само  собой, откуп посулила,
Дескать, назови любое  желанье, -
Всё исполню, что только захочешь.
Долго-долго  чесал я в затылке,
Ухо дёргал и скрёб переносицу…
Терпеливо ждала золотая,
Чего это я, задумчивый, выскребу.
Наконец, махнул я рукою,
И пошёл себе прочь восвояси…
Тут ведь  вот какая незадача:
Желаний   у меня   не осталось.

1999
*          *          *

Кто-то пишет стихи ромбиком.
Кто-то  -  лесенкой.
Кто-то –
с
т
о
л
б
и
к
о
м

Кто рисует строчки
из  -  л о      -  ми,
ма
Называя их
в и д е о м а м и

А мои стихи – дней потрава,
И пишу я их слева направо.
А писал бы  справа налево,
Может быть, и душа б уцелела.

22.07.98



К    В О П Р О С У  О  П Л О Д О Р О Д И И


Удобрение? Здесь лишнее оно.
Здесь сама земля щедра –
всё гонит в небо.
Плодородной, ей,
тут, право,
всё равно,
что рожать  -
сорняк,
иль злаки хлеба.
Много лавра здесь,
и  много… дураков.
А талантливых, похоже,
нет вообще…
За ненадобностью лавровых венков,
Лавр уходит
на заправку  для борщей.

апрель, 1999






ВОСПОМИНАНИЮ  О ЦИРКЕ
ШАПИТО

Как жаль, что я хожу всё реже
Туда, где вольная страна
На фосфорическом  манеже
В волшебный круг  заключена.

Опилок,  смешанный с навозом,
Прекрасен запах круговой!
Прощай унылой жизни проза! –
О, цирк, я снова данник твой.

Здесь смелый смел, и ловкий ловок,
Другой кураж, другой крутёж
Под куполом из лавировок
Себе карьеры не сплетёшь.

Нас узы притяженья вяжут.
Но если кто-то от земли
Взлетит,
завистник здесь не скажет,
Что это связи помогли.

Пусть маг, на выдумки богатый,
Обманет нас сто раз подряд,
Я, как сказал поэт когда-то,
И сам обманываться рад.

Пусть клоун, заменяя банду
Лжецов, в глаза бесстыдно врёт, -
Никто здесь лживую баланду
За правду и не выдаёт.

Здесь вольный бег коней по кругу,
И жизнь - невольницу без слов –
Никто не загоняет в угол,
Поскольку  нету  их, углов.

Как  жаль, что я хожу всё реже
Туда, где светлая страна
На ослепительном манеже
От темноты отделена.
Как жаль, что мы парим тем реже,
Чем ближе к  своему  концу,
И то, что близкое невеже,
Уже не в радость мудрецу.

1983,1999


*           *           *

- Ты на Бога надейся, а сам не плошай! –
Поучал меня  кто-то в ночи.
Я  ему – уходи, я ему – не мешай,
Я  ему – сам-большой,  не учи!
- Не торчи на печи, ты в судьбу облачи
Всё, что   сделать  душе  невтерпёж.
Вот тебе мастерок, вот тебе кирпичи,
Вот замес, вот готовый чертёж!

На окошке моём пробуждалась герань
И тычинки втыкались  в  рассвет…
-Эка рань, - я подумал, - и буркнув: «отстань!»,
Пожалел, что булыжника нет.
Он мне снова про то же: беда-лебеда,
Мол, судьбы зарастёт огород,
И  чего-то про счастье – что жизнь – лепота,
А во мне, де, мозгов укорот.
Разве кто заставляет нас силой
Делать глупости там или сям,
И молитву - «спаси и помилуй»
Всякий раз возносить к небесам.
- Вы  чуть   что - сразу к Богу без лишних затей,
Будто он вам приятель, сосед.
- Да тебе-то чего, что прилип, как репей?
Что встреваешь в мой дух, мыслеед?!

От настырных советов я в дым изнемог,
Я вскричал, шаря туфлю рукой:
- Да, в конце концов, чёрт возьми, кто ты такой?
И в ответ прогремело:
- Я?
Бог!

лето, 1999


*          *          *

А что бы делал Пушкин
На фоне революции?
Когда пускали юшку
И шили резолюции?

Праправнуку арапа
Страшней сатрапа РАППа!

Супротив аморалок
И всяких уклонистов
По части персоналок
Был наш ЦК неистов.

Ну, в рассужденье фрака
Бард был весьма опрятен,
Но поглядим, однако,
Как в смысле белых пятен?

Не оттого  ль нередко
Внук пел про Ганнибала,
Чтоб про прабабку предка
ЦК не угадало!

Во дни большого шмона
В ставке Соломона
Не от царицы ль Савской
Пошёл тот крестник царский?…

Ну, наша песня спета:
Всем, кто еврей, капут!
Но почему поэта?
(Нет, ну за что поэта?)
Ужли его анкета, -
Скрывала пятый пункт?!

8.07.99



АНДРЕЙ   ПЛАТОНОВ

«может собственных Платонов
…российская  земля рождать»
                М.Ломоносов

С метлой,
ещё не скоро классик,
чужой среди чужих в стране,
стоит, – клонясь – ничем не красен,
пока не к стенке, а к стене.

Что может, собственно, Платонов? –
Мести-грести придворный двор
и, ниц склоняясь у газонов,
не видеть избранных – в упор.

05.99


*           *          *

Ласковый голос и тихий у дочки,
Песню поёт и глядит на отроги:
«На речке, на речке, на том бережочке
Мыла Марусенька белые ноги».

Над домами небес антресолью
Пролетел, догорая, болид…
Покрывается память мозолью
И теперь только в песне болит.



ЖАЛОБА ПРИДУРКА
(АВТОЭПИГРАММА)

Кто на Волге, кто на Буге
Находил себе постой…
Циолковский жил в Калуге,
Возле Тулы - Лев Толстой.
Пусть, конечно, не в пещере,
Но, опять же, не в Москве,
Паустовский жил в Мещере,
При зелёной мураве.

Отыскав Пегасу стойло
Вдалеке от  столбовой,
В  Пярну  жил Давид Самойлов,
Знаменитый тёзка мой.

В деревушке, - дай Бог имя! –
Жил писатель Казаков,
Трезв рассказами своими,
Хоть и пил не молоко.

И все эти веси-дали
На окраинах зарниц
Всем великим не мешали
Обходиться без столиц.

И различные миряне
Ото всех земных сторон
Ясно, к Ясной шли Поляне
И к другим Пенатам, - в плане:
Раз отшельник, то канон
Требует отдать поклон.

А ко мне не рвутся шефы,
Где же их традиция?
Ведь и я - живу   в Беэр-Шеве,
Тоже ведь провинция!

Впрочем, правда, ч о  им чалиться?
Сходство эти и кончается.


ВЫБОР
(подражание)

«Каждый выбирает по себе
Женщину, религию, дорогу».
Ю.Левитанский

Выбирать – не в цель палить с бедра.
И не раздавить втроём пол-литра…
Зла, густа, вязка  эт сетера
Жизни заскорузлая палитра.

Вождь давно не думает за нас,
И  когда приходит час недужный,
Или лёгкий час, - слуга послушный,
Нас к барьеру требует компас.

Каждый выбирает по себе
Встречи, собутыльников, застолье,
Трубку мира, или мир дреколья
Каждый выбирает по судьбе.
Плыть к материку, грести ли к рифу;
Тему, содержание и рифму,
Как и лаз в житейской городьбе, -
Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает по себе
Шлёпанцы, диван или пижаму.
Шлюху, недотрогу или даму, -
Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает по себе
Паруса, команду, капитана,
Дольник, биографию, каблана –
Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает по себе:
Влезть ли в склоку или двинуть мимо,
Быть холёным или быть ранимым, -
Каждый выбирает по себе.

Спутника, попутчика и друга,
Свист  Норд-оста, иль жаровню Юга,
Угол или квадратуру круга, -
Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает по себе
То, во что он взгляд свой упирает,
И игру, в которую играет,
Каждый выбирает по себе.

День наш то, как гул в печной трубе,
То – губной гармошкой на губе…

Каждый выбирает по себе
Для любви лежак, черпак к обеду,
День недели – вторник или среду,
Каждый выбирает по себе.

Каблан (ивр.) - подрядчик

06.98.



ЮРИЮ  АРУСТАМОВУ


Мотив любви!…Прилип к устам он…
Никак его не отлеплю…
Мурлычу: Юра Арустамов!
Люблю тебя, и это  «лю»
Я уважением дуплю.

Люблю стихов твоих орнамент,
Твой профиль а-ля Билибонс,
И твой кавказский темперамент,
И  твой израильский прононс.

Природа всем тебя ссудила:
Ты гармоничен, как романс.
Тебе стихов подвластна сила,
И контрданс, и преферанс.

Люблю твой стих с его тоскою,
Где он то дерзостен, то строг,
В нём всё прочтёшь, что за строкою,
А кое-что и между строк.

Среди людей щукообразных
Высок души твой кредит!
Так много в жизни  громогласных,
Так молчаливых дефицит!

Но как случилось, Арустамов,
Что твой не зрел я парус  тама?

Скажу и завтра, и теперя,
Что миг, где жил ты без меня,
«Я ощущаю, как потерю,
Из жизни выпавшего дня».

(Я слямзил две строки крутых
Не для тебя, а для других,
Поскольку некие другие
Возможно, слышат их впервые).

Дай, обниму тебя с размаху
Во весь обхват пегасьих крыл!…
Жаль, что сподобившись монаху,
Ты жизнь свою уединил
В непредсказуемом пространстве
Не вычисляемых квартир
В убранстве, как в протуберанстве,
Из рифм, лелея личный мир.

Где ты блуждал, с кем выпивал?
С кем свои песни распевал?
С кем поднимался ты в дреколье?
Кто разделял с тобой застолье?

Подобно сказочному духу
Ты был закрыт для наших рыл…
Так выпьем, Юра, за Илюху,
Который нам тебя открыл!…


СТИХИ, НАПИСАННЫЕ
ПРИ УБОРКЕ ЧУЖОЙ ВИЛЛЫ
( из цикла «Уборочная»)

Цветаева драила плошки в Елабуге,
Платонов метлою на хлеб наскребал
И Рубина Дина, не брезгуя, в лабухи
Подельчиво шла  - за презренный металл.
Во все времена у набобов в пиру
И слово, и песня не ценятся дорого,
И  я, пусть немного отпущено пороха,
Так же с пером моим не ко двору.

Но нет во мне злости и зависти к выгоде,
И я, то и дело, сверзаясь с небес,
В атаку на мусор, амбиции выкинув,
Шагаю со шваброю наперевес.

Страны уроженцу – надменному сабру
В упрёк не поставлю чужую вину,
К перу  приравняв, где метлу, а где швабру,
Я чищу, и чищу, и чищу страну.

Не знаю я, в чём состоит мессианство,
Но в случае нашем по воле верхов
Мы призваны сделать святое пространство
Свободным от мусора и… от стихов.

23.03.99 – 15.08.99


НА  СВИДАНИЕ…

Бреюсь, бреюсь, бреюсь…
На щеках моих щетина,
Как стерня на  поле чёрном,
Дыбом колющим стоит.
Бритвою-сенокосилкой
По щекам остервенело
После  лезвием – двойное! –
Новым трижды прохожусь.

Я сегодня б мог не бриться
Ведь суббота, и я дома,
Отдохнуть вполне могла бы
Морда моего лица.

Но спешу я на свиданье,
На желанное свиданье:
Мы не виделись сегодня
И не встретились вчера.

Нынче будет наша встреча,
Замечательная встреча!
Я войду и на пороге
Враз увижу ползуна.

Внук ко мне протянет руки,
Он щекой к щеке прижмётся
И небритая ворсинка
Его не уколет.

29.06.98


*          *          *

Что знаем мы о Сущности вещей?
Она –  в игле, что скрыл в яйце Кощей.
Яйцо ж лежит за тридевять морями,
И путь туда пролёг во тьме ночей.
И что тот путь, коли стезя с порога
Оборвана, как жизнь без эпилога?
И  Сущность та, - я  слышал сам  от гнома,  -
На  кончике  иглы,
а кончик сломан.

Октябрь,.2000


Е Щ Ё   О   С О Л О В Ь Я Х

«На даче было это»
Вл.Маяковский
«Среди ветвей пел соловей»
из песен Утёсова

Ах, соловей! Он пел такое,
Про что и  Бог не знает нот!..

Листва кружила над покоем
И замерла, прервав полёт.

И речка плыть остановилась
И встали в небе облака…
Дорога, что излукой вилась,
И та спрямила берега.

Ах, он не просто пел да щёлкал!.. -
Узоров звон и трелей бег
Сплетал из серебра и шёлка
Дубравы Моцарт и Сольвейг.

И гости замерли на даче,
Забыв, зачем горит звезда,
И видя, как над песней плачет,
Тот, кто не плакал никогда.

О, этих слёз благоговенье,
Про что – ни словом, ни резцом
Не скажешь. Перед чем мгновенье
Началом стало и венцом.

Так безнадёжная потеря
Вдруг вновь душой обретена.
Так снова хочется поверить
В то, в чём разверилось сполна…

…Хозяин дачи млел в покое…
Сидел. Блаженствовал молчком.
Желудок тешил балычком.
И вдруг спросил гостей: - Изгои,
А кто из вас едал жаркое
Из соловьиных язычков?..

Июнь, 2000


П Я Т Н О
(из цикла «Уборочная»)


Поверьте, я очень старался,
Я вылизал всё, до пылинки,
Я даже пылинку вымыл,
Чего не делал никто.
Когда явился хозяин,
(он пришёл принимать работу)
Протирал я промежность двум сукам,
Холёным стражам его.
Они стоят в кабинетах, -
Дог, с телёнка размером,
Блестящий, с отливом загара,
И борзая, поменьше, в углу.
Стоят, пугают клиентов.
Не сразу поймёшь, что из бронзы.
Такая причуда у босса, -
Держать железных собак….
Хозяин  прошелся по залам,
Придирчиво всё одобрил.
И вдруг вскричал, возмущённый, -
А это что за пятно?
Он не любит, чтоб дважды,
А тут повторил и трижды:
Велел взять скребок и швабру
И снова врубить пылесос.

И скрёб я, и соплом вгрызался,
Царапал и ногтем, и пальцем,
Но  белое так и осталось
На тёмно-красном  ковре.
Хозяин впал в раздраженье,
Велел мне прочь убираться,
И я  ушёл, размышляя, -
Неужели даст мне расчёт?
Но  как объяснить тупице,
Что даже ему,  самодуру,
Не подвластен солнечный зайчик,
Не подвластен! И всё!
И всё!

3.10.2000

ПАМЯТЬ  О  ПЕСНЕ

Не я, а мною запрягали
Семейный  радостный возок,
И дружно все в него сигали,
Кто мог идти, и  кто не мог.
Был неумел, но строг возница,
И в гору гнал, и под уклон,
Когда же вырубался он,
То часто я, един в двух лицах,
Бывал и конь, и коногон.

Я был и гладкий, и шелковый,
Но даль тоской изъязвлена,
И сбиты в кровь мои подковы,
И стёрты холка и спина.

Эх, разогнаться  б в три аллюра,
Да в три креста,  да в стенку – хрясь!
Да так, чтоб затрещала шкура,
И связь времён оборвалась…

И  пусть сочится сукровица,
Да  распадается душа…
Со мной с последнею зарницей.
Придут проститься  кореша.

Покроют  круп коня попоной.
И вслед споют за упокой,
Как молодого коногона
Везут с разбитой головой.

1999


ВЕНЕРА-2000, ИЗРАИЛЬ

Вышла из бассейна. Прямо на бикини
Натянула форму. Скромный, отвернись! -
Пятна полушарий на груди богини,
Пятна полнолуний – словно лепки фриз.

А за миг до мига, гибко и степенно
Из воды всходила, ослепив рассвет…
Говорят, так было, где морская пена,
Дерзкое сравненье? Но другого нет!

Не волной играя, галька шелестела,
И не ветер с моря  подавил свой вздох, -
То  братва глядела  вслед остолбенело.
И я тоже, грешный, не смотреть не мог.

Нет, не уступала той, другой Венере
Ни лицом, ни жаром бёдерных излук.
Только той,  безрукой,  можно в  полной  мере
Было быть, а  этой…  –  ей  нельзя без рук.

Мало ли какие у красоток цацки…
Этой нужны руки, чтобы всё впопад:
Брать одной рукою - вещьмешок  солдатский,
А другой рукою – УЗИ, автомат!

Ноябрь, 2000
ЕСЛИ  Б…

Бог сердце мне дал, но единого  мало:
Одно, без подмены, тягло.
Оно   и любило, оно  и страдало,
Писало судьбу, что мне жизнь  диктовала,
Без черновиков, набело…
Ах, если б имел я три сердца-кресала,
Считал бы, что мне повезло:
Одно бы любило, другое – страдало,
А третье бы просто жило.

Ноябрь,2000


ВЕСНА

Не очень веря в тишину,
Граница шума сторонится,
Но окулярами бойницы
Она приветствует весну.
Здесь всесезонный мин посев,
И блокпостов  стальные  трисы,
И на нейтральной полосе
Шестиконечные нарциссы.

8.09.2000



*          *          *

Праздник детства – сады да баштаны,
И  - фортуной южных даров –
Золотые звёзды каштанов
В колдовском аромате костров.

Их, - любви горячие знаки, -
Раздавал я, за горстью горсть.
Не с того ли в любой ватаге
Я всегда был желанный гость.

Пусть наивный и голоштанный.
Чуть блаженный, что твой монах,
Я дарил вальяжно каштаны
Тем, кто был  всегда при штанах.

Хитрованам   всегда казалось.
Что мы слугами к их двору…
Пусть казалось,  - скрывая жалость,
Я подыгрывал в их игру.

Не хвалюсь крутым бескорыстьем,
Не заслуга дня, что он день,
В мире  юрком, шустром, искристом
Есть такие, кто любит тень.

Как понять, что не жаден ливень,
Что щедра на влагу река,
Что дарящий чудак счастливей
Одаряемого чудака.

А   каштаны жарят не боги.
И, таская их из костра,
Я в ладонях прятал ожоги, -
Донкихотом  любви и добра.

Нам судьба сулит перемены.
И надежд привычный парад,
Поселяет в краю Ойкумены
Новый взгляд на людской расклад.

Но, меняя годы и страны,
Я для тех, кто ловок, как спрут,
Продолжаю таскать каштаны
Даже там, где они не растут!

8.8.2000


*         *           *

В лице золотистою рыбкой
улыбка, как чудо, сверкнёт!
Встречайте пришедших улыбкой!
Спешите! (Притворство – не в счёт.)
Пускай вы нагружены кодом
забот, как двугорбый верблюд,
забудьте про ваши заботы, -
вам  ангелы ласку зачтут.
Обложен угрюмою данью
ваш гость, деликатно дыша,
смолчит. Но печальною гранью
его заостриться душа.
Быть может, он вам, как смятенье.
надежду последнюю нёс
и вашим сердечным мгновеньем
в нём всё б, что тонуло, спаслось.
А вы… вы не двинулись с кресла,
вы сухо кивнули ему,
и в нём ничего не воскресло,
и канула искра во тьму.

Спешите, спешите, спешите.
Делитесь душевным теплом.
Спешите, спешите, спешите, -
не будет ни до, ни потом.
Настанет недужная старость,
грядёт суетливая прыть,
и всё, что в душе залежалось,
захочется вдруг раздарить.
Но там, в  торопливости зыбкой,
к сомнительным целям спеша,

другие пройдут без улыбки,
и не разомкнётся душа.
Откуда, с какой подготовки
узнают, что встарь на земле
улыбка была, как стыковка,
дрейфующих душ-кораблей?

1983


*            *              *

Зачем стремимся в иные  дали?
Чего мы в далях тех не видали?
Там, впереди, нас никто не ждёт, -
Но сладко думать наоборот.

В блаженном трансе, в слепой нирване
Я рвусь из быта, как бомж из рвани.
Кому – работа, кому – зевота,
А мне охота – до Нетивота.

Там, слышал, снята на счастье квота.
И будто кто-то там ждёт кого-то.

Стою не в Лиме и не в Корее, -
В небрежном темпе переминаюсь,
Здесь ездят мимо одни евреи.
Стою на тремпе  и дурью маюсь.
Вот бы не думал, что мне – не климат,
Что все евреи, и каждый – мимо.
Ведь мне всего-то до Нетивота
И  Нетивот-от он рядом, вота.

Тут между небом и мной – не крыша,
Тут между небом и мной – жаровня,
А я, ведь, братцы, с Урала вышед,
И  местным  кожа моя не ровня.

- А вы случайно не с Нетивота?
Спросил кого-то…. В ответ – зевота.

Я умный, гордый, друг Ипокрены,
Но – мимо «форды» и «ситроены».
Погоду грею. Непостижимо:
Алё, евреи! Пошто вы мимо?
И завожусь я с пол-оборота:
Ну, ведь не лопнет у вас рессора!
Я здесь топчуся уже семь сорок,
А Нетивот-от, за сопкой, вота!

Мне виден город с моей высотки…
Земное нечто в туманной дымке,
Машины  мчатся.  А в них –  красотки.
Израильтянки,  ерусалимки!
Одна взглянула, чуть  тормознула,
Глаза – два дула. Меня как вдуло…
Но к ней с прикидом, кто пошустрее:
Они такие. Они евреи.
А мне ведь тоже до Нетивота,
…И я решаюсь: вперёд, пехота!


Почти беспечный, от пут свободный,
Ни лживых шефов, ни тёмных льгот.
Иду тропинкою нетивотной
И мне зелёный на Нетивот!


Зачем стремимся в чужие дали?
Как будто где-то нас ждут медали,
Как будто жизнь нам заплатит пени
За ожиданье и за терпенье.

1999

*          *         *

-  Возлюби вот его,
Как себя самого! -
Как себя самого?
И всего-то? – Всего!
А ещё? - Вот того,
И вот этого,
И  - воспетого,
И  - отпетого.
Как себя,
Возлюби ближнего,
Вот завет и наказ
Всевышнего.

Как себя?…-
Как себя!…

И леплю я себя
И луплю.
Но любить не могу,
Не люблю!
Да и что мне любить
Угрюмого.
Молчаливого
Да печального,
Доживающего
Без  юмора
До конца своего
Банального…
…………………..
«Как себя самого?»
Как себя самого!..

А себя самого
Я   ж не очень…того…

4.03.98
*       *       *

Нас не разбудят более
праздники
буден.
Кончились чуда.
Чуда  больше не будет:

Цветик-самоцветик пожух и осыпался.
Золотую рыбку поджарили на сковородке.
Мальчик-с пальчик стал домушником.
Золушка устроилась в массажный кабинет.
А Старик Хоттабыч подался в моджахеды.

2000


*      *      *
               Мише Коробову

Обрыдел мне прогулок пост,
Дворов маршрут постылый.
И я ушёл туда, где мост
Нацелился в пустыни.

Многоэтажки за спиной
Тревожно вслед глядели –
Им ведомо – за Неве-Ной
Конец цивильной цели.

И по шоссе, что в никуда
Ведёт, - здесь это часто, -
Я шёл, минуя города,
Где окопался частник.

Пустыню сменят пустыри,
А пустыри – пустыня,
И к ночи лезвие зари
Метафорой застынет.

В зыбучем мире поплавок,
Я плыл, безадресный ходок,
Когда же шаг мой изнемог,
И я уткнулся лбом в отрог,
И погасил созвездья Бог
Последние, -
Из мрака,
Из ничего,
Явился друг,
Я здесь живу, сказал мне друг,
Пойдём ко мне, сказал мне друг,
Ты, брат, устал, однако…

И был ночлег при холодке,
И стопка, и закуска,
И тишина накоротке,
Как пёс у ног этруска.
И был я частью бытия
В тот миг мой не убогий…
Как хорошо, что есть друзья
В конце твоей дороги.

20.09.96


*                *                *
У друга, моего седого друга,
Скончалась тихо старенькая мать.
Ушла туда, откуда не позвать
Теперь её. Где слепо всё и глухо.

Казалось, что уж… - прожит век немалый,
Казалось, нет естественней конца…
Но как рыдал он! Как, друзья, рыдал он,
Не пряча слёз, не отводя лица.

Мой друг  хирург. Он видел всё.
В тельняшках
Матросов в разбомблённых поездах…
Бинт, как бушлат, рванувши нараспашку,
Хрипел братишка на его руках…

…Обманчив мир больничного покоя,
Там кровью пишет жизнь стальной стилет.
Там тридцать лет на белом поле боя
Врач в поединках, где дублёра нет.
Там чувства прячут за семью замками,
Расходуя скупее, чем бальзам.
Там сдержанность, воспетая веками,
Познала цену крови и слезам…

….Мой бедный дух безверием стреножен…
Но этот жёсткий мир не безнадёжен:
Я видел, как над матерью своей
Рыдал навзрыд мужик, седой еврей.

1977


                ГОРОДСКИЕ МОТИВЫ
(три  старых стиха из альбома «ПРИЗНАНИЕ»)


*            *          *
Красивая!.. Я целый час
Гляжу на женщину в трамвае,
И не слежу, куда кривая
Меня ведёт на этот раз.

Давно бы надо выходить,
Но позабыты все без счёту
И остановки и расчёты,
И – прервана земная нить!

А ей, красивой, хоть бы что!
Чуть отрешённо, как мадонна,
Плывёт над бытом монотонным
Недосягаемой мечтой.

Стою, бесплотен и рассеян…
Чего мне сердце настучит? –
Пустырь ли розами усеять?
Махнуть ли на далёкий Север
Или немецкий изучить!
Да и вообще: как дальше жить?

Я  б и кондуктору сказал,
Я б и начальству нафискалил:
Ни за какие чтоб глаза
В трамвай таких вот не пускали!

1974, Свердловск



*          *          *

ЗИМНИЙ МОСТ

Я слышал – мост шепнул  реке:
Не верь, что сердце в куржаке!
Гирлянды эти – серебро!
Я для тебя берёг добро.

Куда струишься ты? Постой!
Я всей распахнутостью –твой!

Но шепчет речка: «Седина!
Я в молодого влюблена!
За поворотом, в паре вёрст
Встал в полный рост ажурный мост!
Я и во сне и наяву
В его объятия плыву.

Ну, что ж, валяй, счастливый путь!
И мост упрямо выгнул грудь.

Он сам  бы, преданный реке,
За ней пошёл бы налегке.
Но знает, что и тот, другой,
Дугой не дрогнет над рекой, -

Мостам никак  нельзя в бега:
Без них кто свяжет берега!

1973,Свердловск





*          *           *

Если б мне сказал волшебник:
Назови одно желанье –
И оно свершится! Что бы,
Что  бы  я сказал  в ответ?
Я сказал бы: дай в награду
За любое испытанье
Пережить мне снова утро
В восемнадцать бывших лет!
Я прошёл бы на рассвете
Старым Визовским бульваром,
Бескорыстный, беззаботный,
Беззаветно-молодой,
Я б опять влюблялся в ветер,
В звон трамвайный, в сталеваров,
В пар белёсый, в шелест вёсел
Над бестрепетной водой.
Вы, наверное, поймёте:
Это – как весна по жилам!
Как мелодия, в которой
Всё понятно и без слов.
Всё, как тайное признанье,
Где про что б ни говорили,
И про что бы не молчали,
Всё выходит  - про любовь!

1973


*               *                *
         Памяти Михаила Коробова,
         солдата, поэта.

Я искал на кладбище еврейском
Тот последний на земле приют,
Где живых, как на плацу армейском,
Неживые поимённо ждут.

Время щедро к небу всходы мечет.
Вот, неприхотлив, как тамариск,
На краю пустынного безречья
Тихо вырос новый обелиск.

Что поделать, все мы канем в тленье,
Не доделав, кто избу, кто стих,
Оставляя наши сожаленья
Вам, как будто мало вам своих…
Потеснится и для нас планета,
Лишь сойдём с орбиты на витке,
Только  жаль, что не венок сонетов
Ляжет на прощальном бугорке.

Времена не лечат, а калечат, -
Пропускают через жернова,
Наши расставания и встречи,
Речи, недомолвки и слова.
Где теперь ни доброго, ни злого,
Друг лежит. Молчит, и не молчит…
Он знавал глагол живого слова, -
Мог им жечь, и мог других лечить.

Раненный, изрезанный, - обрыскан
Ветрами  Гулага,
Он причал
Мог бы обрести под обелиском
На земле своих однополчан.

Дней ячейки, как сквозные раны,
Все навылет, и другой страны
Заполняем рваные прораны
Строчками, что им сочинены.

Пел он о долинах и о взгорьях
Северной и средней полосы,
И не рифмовал впустую горе
С морем – для изысканной красы,
Все глаголы, как им полагалось,
Падали взрываться и стихать,
И склонялось время, и спрягалось
По законам русского стиха.

Всё успел он. Всё, что надо,  спето.
И судьба поверена в строке.
Но печаль моя на поводке:
На могиле русского поэта
Надпись не на русском языке.

5 апреля – 9 мая 2002г.


*               *                *
                Олегу Кроткову
               
Я верил в «можно» и верил в «нельзя»,
И в заповедь «не солги».
У меня, Слава Богу, были друзья,
И слава Богу, враги.

Дружба, к твоим припаду ногам
За то, что  верной была.
Спасибо тебе! И – спасибо врагам
За мудрость уроков зла.

Я кончил тем, с чего вышло начать:
Не менять на шестёрки ферзя.
И не быть трепачом, где надо молчать,
И кричать, где молчать нельзя.

Салют, ностальгия! Тебя хвалю
Не за то, что позволила выжить,
А за то, что открыла мне: я люблю
Сильнее, чем ненавижу.
2.05.2001.-27.01.2002
МАЛЕНЬКАЯ БАЛЛАДА О  НЕРВНОМ  ДРУГЕ

Здесь засушье царит, здесь безводье вокруг,
Здесь за год не дождёшься и капли дождя.
Но из дома мой друг всякий раз выходя,
На себя надевает спасательный круг.

Вал девятый встаёт за квартирной стеной,
В перекатах житейских засаду тая.
Друг боится, – накроет житейской волной,
И душа захлебнётся в волнах бытия.

Вот опять я гляжу: подавляя испуг,
На крыльце он влезает в спасательный круг.
Беззащитный, как в бурю скорлупка-челнок,
Погружает себя в пешеходный поток.

Я бы тоже, как он, не чурался лихвы.
Но я дома безвылазно, день изо дня.
За порог – ни на шаг! Потому что, увы, -
Износился спасательный круг у меня.

5.07.2001.


*           *           *

Уж не дождик ли ходит по крыше,
Ищет жёлоб себе и стреху?
Нет, дождём небосвод и не дышит, -
Просто чьи-то шаги наверху.

На последнем прижизненном раунде
Поселили меня в андерграунде:
Что ж, полезно поближе к земле
Стать в предчувствии жизни во мгле.

Гости разные валят к нам валом,
Называют подвал мой подвалом.
Только  словом таким и в похмелье
Не унижу своё подземелье.

Андерграунд!  Отшелья сторонка…
Как ограда – решетки гребёнка.
И ни грома извне, ни свирели…
Здесь меня, как солдата воронка,
Жизнь хранит от житейской шрапнели.

На прищепках душа моя сушится,
Сном последних иллюзий дыша,
На припёке – надежд моих лужица,
Бытие  истекает, шурша.

Нет, подземьем меня не обидели,
Предваряя последний исход…
Мы, чем ближе к последней обители,
Тем обыденней к ней переход.

Там, корней первородных касаясь,
Я, с ладошкой под правой щекой,
Как  на тихих гравюрах Красаускаса,
Обрету  тишину и покой.


Станет ветер мне петь свои гаммы.
Будет вечность звучать на слуху…
Лишь не топайте сильно ногами,
Те, которые там, наверху.

26.04.2001.- 02.2002.


КОРОТКОЕ ЗАМЫКАНИЕ

*      *      *

Есть у сонета несколько примет.
Обычно пишут о  любви сонет.
А если, скажем, нет любви? – То нету
И повода – терзать струну сонету.


*       *       *

Привыкнуть можно ко всему:
Жить на Таймыре и к Крыму,
С хамсином сжиться и с бореем,
А если волю дать уму,
Привыкнуть можно и к евреям.
14.04.99



ЮБИЛЕЙСКОЕ

Братва его хвалила, - не ругала,
Преподносила юбилейный хлам,
Чтоб фиговым листочком мадригала
Он смог прикрыть свой графоманский срам.

7.11.98

КОЕ-ЧТО  О  ПРЕДНАЗНАЧЕНИИ

Царь – любил колоть дрова,
Ленин – в шахматы сражаться,
Сталин – мякиши катать
И пулять в знакомых женщин.

Если б каждый из вождей
Отдавался б увлеченью,
Про политику забыл,
Вот тогда б мы жили славно.

Было б много-много дров,
Много шахматных этюдов,
И кокетливые дамы
бы  в политику не лезли.

29.03.99


*          *          *

Подлеца мы приголубим,
Молодцу же – врежем в глаз. –
Мы не очень в жизни любим
Тех людей, кто лучше нас .


*          *          *
Не  знаю я, что лучше, а что плоше,
И что важней – натура или грим.               
Другим ли помогать в их трудной ноше,
Или не быть обузою другим.

06.98


*         *          *
Всё в жизни к примитиву сведено,
И, зная это, мы судьбы не взыщем.
Когда, увы, кончается вино,
Становится закуска просто пищей.

Ноябрь, 1999


*          *          *

Стихи, написанные
по случаю приобретения  детьми особняка

Условия жизни у нас теперь – во!…
…Да жить-то осталось всего ничего…

11.09.2000


*           *           *
Лихих да убогих
Нас много у Бога,
И просим мы   Бога
Судить нас нестрого.







НА ЗАГРИВКЕ У КЛАССИКОВ

*          *          *

Нечаянно, в шкафу забытом,
Где завалялся старый плед,
Нашёл я деньги – радость быта!
И в том – науки яркий след.
Я знал, что  деньги где-то дома.
Но лишь войдя в режимный ряд,
Я  вычислил путём бинома
Экстраполируемый клад.
Два ящика я вскрыл подспудных,
Решивши: клад – в одном из двух!..
Вот «сколько нам открытий чудных
Готовит просвещенья дух!»

6.09.2000


*              *             *
«Храни меня мой талисман!»…
И я купил себе наган.


*          *          *
«Года два мне сны уже не снятся»
Н.Ушаков

Уже два года мне не снятся сны.
Границы дня и ночи снесены,
И то, что раньше  было только сном,
Теперь кошмарной явью стало днём.

10.03.1998


ПАРАФРАЗ НА ТЕМУ…

«Есть женщины  в русских селеньях…
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдёт»…
Н.Некрасов

«Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдёт»…
Ах, мне эти страсти не внове:
Девиц таких – невпроворот.

Я сам романтизму напарник!
Но справятся в жизни ловчей
С горящей избою – пожарник,
С конём, если взбрыкнет, жокей.

Уж если возникнет красотка,
То, выйдя в манто из ворот,
Пусть дуриком в пламя не прёт,
И лошадь не бацает плёткой.
А пусть улыбается кротко
И мимо, как лебедь, плывёт!

08.1998


*          *          *

«Быть знаменитым некрасиво»…
Погудка эта не про нас:
Как к липким скалам Куросио,
К нам льнёт тщеславье  всякий раз.



ЖЕНСКОЕ


К О Е  -  Ч Т О  О  С П Л Е Т Н Я Х

Я с этой женщиной едва знаком.
Но с ней меня молва соединила.
Как будто что-то между нами было…
Как будто с нею где-то мы вдвоём…

Сплетя в один клубок  влеченья  двух,
Меня героем страсти сделал слух.…
Ах,  зря молва альковная кружит! –
Я не был с ней!
Но этот слух… мне льстит.

1987


*           *          *

Бабья нежность такова:
Друга милого сперва
До инфаркта довести,
Чтоб потом его спасти.


КРАСОТКЕ  МАРИАННЕ

На её несправедливые речи вообще
( невольный перевод с французского)

То упрёки, то попрёки, то намёки, то наскоки…
Как, мой друг, несправедлива и сурова ты ко мне!
И сама не вспомнишь после, что дало к придиркам
повод.
Ах, твоя пристрастность, крошка,
стоит критики вполне!
Что с тобою справедливость
рядом и не ночевала,
всем известно!
Но -  добавлю, зная тайно жизнь твою.
Были, были исключенья.
Ночевала, ночевала!
Ночь… Я – рядом… Покрывало…
Впрочем, как это бывало,
Я, пожалуй, утаю…
апрель, 1999


*          *          *
Обманчива слов лучезарность.
Беги графоманов, педант!
Любить – это тоже талант,
И много влюблённых – бездарность.




СТИХИ ПРО СТИХИ



ПРИ  ЧТЕНИИ  СТИХОВ
ГЕОРГИЯ  ИВАНОВА
И ВСЕВОЛОДА ИВАНОВА

Ивановых на Руси,
Как в консервах иваси.
А поэтов-то всего – двое.
Из двоих не соберёшь даже оргий,
Хоть они и Всеволод да Георгий.

май, 1998


*          *           *

Тем хорошо, кому нашепчет Бог
Хотя бы несколько, но вдохновенных строк.
А как быть тем, с кем благодать в размолвке? –
Держать перо на дальней пыльной полке,
И не валить на плечи хрупких муз
Своих потуг косноязычный груз.

06.98


ПОДРАЖАНИЕ  ХАЙЯМУ

Чтоб говорить – дождаться бы сперва,
Когда в глубинах вызреют слова.
А если в голове одна полова, -
Не шебарши пустым случайным словом, -                Пусть отдохнёт от звуков голова!

25.06.98



*             *           *

Чем  вдохновляться? Утренней росой?
Или  невинной девичьей косой?
Но здесь роса – лишь для колючек пища.
Что ж до  невинных – их с огнём не сыщешь!



*            *            *


Зачем над строчками стихов
Я сиживал до петухов,
И в гору слабыми руками
Таскал свой неподъёмный камень?
Ах, муза, чем утешусь тут?
Кому мой груз на плечи? –
Писать стихи – тяжёлый труд
Но и читать – не легче.


*             *             *

На углу стоят поэты, -
Все обуты, все одеты, -
Тянут руки – просят темы,
Просят рифму для поэмы.
- Ну, подайте, ради слова,
Кто на доброту горазд!…
Но прохожие сурово
Смотрят мимо, хмурят брови,
И зловредно непутёвым
Отвечают:
-  Бог  подаст!



П О С К Р Ё Б Ы Ш И

Если по сусекам и амбарам
Пёрышком легонько поскрести,
Скоро прискребешься к строчкам старым –
Где на оду, где на акростих.

Вот и  мадригал, а вот набросок –
Проба суетливого пера…
Изменяет нам волшебный посох,
Выдавая требу на-гора.

Если по амбарам и сусекам
Пёрышком дотошным поскрести,
Обнаружишь слог – отстои века, -
Робкий поиск, пробный шаг и стиль.


В глубине столов шуршат поделки, -
Там лежат, потуги погребя,
И о славе суетной скорбя,
Два сонета в честь какой-то девки,
Рядом с эпиграммой на себя.

Ах, стишок! Ты то искришь, то шаешь…
Разница в обличиях проста:
Про другие ничего не знаешь,
А про эти знаешь, что туфта.

Но дитя родное не угробишь, -
Хоть и без талантливых одежд –
Пусть живёт нечаянный поскребыш
Сладким утешеньем для невежд.

1999


*           *          *

Как случилось так, что влип ты
В этот сладенький пейзаж,
В эти пальмы, в эвкалипты,
В этот райский антураж?
Где извечная отмычка
К непредвиденным замкам,
Друг спасительный – привычка
Не помощник в жизни нам.


ПРИВАЛ У ОЗЕРА ПО ДОРОГЕ НА ДАМАНСКИЙ
Проба формального

Там, где омуля мелькала
Тень, и облака лакала,
Ночи лак стекал в лекало
Целулойдного Байкала.
Это синее зерцало
Ничего не отрицало, -
Ни звезды, что в нём мерцала.
Ни осеннего сусала…

А Сибирь воды алкала
Чистой, как и я алкал,
Луг из синего  овала
Пил и  мне поднёс  бокал.
Утро  в  омут луч макало,
Трепетал любви накал,
Лаской скулы скал смыкало,
Где прибоя пел вокал -
Гаммами наскальными
Отзвуки Ла-Скальные.
Тренькали в бокалики
Хрусталём байкалики...

1997
*          *          *

«Д» (формальное)

Давай, дружище, двинемся  домой –
Для добрых дел дарованы дороги,
Досуг досад достойно делят дроги,
Да Довганя добыток даровой.

Достанет дням докучливых  дилемм
Давай для донных дум дрожжей добудем, -
Дадим другим дарить двузначный дубль:
Дары  дерюг, да дуги диадем.

12.03.99



*           *             *

Был катар у поэта
И мегера  жена.
Разве это диета? –
Ни любви, ни вина.
От такой от диеты
Какие стихи?
Всё на свете поэту
Казалось плохим.
И закат не в закат,
И загад не в загад,
И подарки не впрок,
И с горчинкой медок.
И с другой не изменишь,
разве
Катар предпочтёшь язве.

Все богатства наши – от женщины.
И бедность наша – от женщины.
И сила наша – от женщины
И честь, и бесчестье – от женщины.
И от женщины – слава-бесславие,
Если жизнь твоя, скажем, роман,
То  и  правда  в нём, и обман, -
Это ты, а жена – заглавие.

Начинается стихосложение
С трубадурного музам служения,
И стараются в медь трубадуры,
Забывая, что трубы-то дуры.
Чем жена у поэта мегеристей.
Тем стихи получаются херистей.
Берегите, товарищи, нервы,
Не женитесь, поэты, на стерве.




БАЛЛАДА О СПАСЁННОЙ  РУКОПИСИ


По ошибке, быть, а,  может,
с тоски, -
До странички чтоб была
сожжена,
Мужа рукопись – поэмы
листки
Сходу бросила в полымя
жена.

Муж вернулся   через час,
али два, -
Как узнал, так мат во все
этажи!
Глянул в печку – всё, сгорели
дрова,
А поэма – эвон, глянь-ка:
лежит!

Рукописи, - не горят,
говорят,
Только всё это враньё
без узды.
Аккуратно так горят
все подряд.
Кроме тех, в которых много
воды.

4.05.99


*         *          *
Вот, говорят, ни дня без строчки,
А мне милей всего отсрочки.
В них утешенье, что пока
Ещё не вызрела строка.

1988



Е В Р Е Й С К И Й    А Н Е К Д О Т

ЗНАКОМСТВО

На Кавказе, что ни кухня,
То любителю подарок:
Гвозди с перцем – чахохбили,
Чебуреки – бритва в масле.
Ешь – и бисеринки пота
На щеках, - слеза из глаза!..
А духанщик – тоже в смехе,
Только по другой причине:
- Йёся! – говорит он Йёсе, -
Вот тебе ещё пушинка! –
И старьёвщику две тряпки
Сальные в мешок кидает.
«Мазл тов!» – бормочет Йёся,
И рукой, с войны немытой,
Аккуратно две тряпицы
Прячет в сидор из дерюги.
«Мазл тов!». Для дочки Дины
Скоро будет на подушку…

Так бормочет старый Йёська,
Говорят, уже лет сорок…

Йёська бродит по базару,
По  духанам и помойкам,
Тронутый умом старьёвщик,
Без родни, без дома, - в бездне
Затуманенного мозга.
Бедный Йёська! Из местечка,
После славного погрома
Бурей жизни занесён он
На Кавказское подворье
До войны. Не этой, прежней.

Так узнал я про  Иосю.

Я оставил недопитой
Чачу
там, где Бог и случай
Мне, газетчику-студенту,
В том году сподобил скромно
Первый гонорар отметить.


*        *        *
Когда тебе девятнадцать,
Ты прямодушен, как штык,
Считаешь, кому за двадцать,
Тот уже и старик.
И эпоха зла – в отголосках.
И была давно, не сейчас.
Я удивлялся, что Йёська
Дожил с тех пор до нас.
А посчитать –  без форы
Этому старику
Было всего  под сорок -
У первых лет на веку.


Отступление

Местечко называется  Местечко.
Прозрачной синевой струится речка…
Я знаю, отчего  багровым стал
Склоненный над водою краснотал.

Я знаю правил скромную привычку:
О чём уместно, а про что нельзя
Вслух. Но из горла вытащу затычку,
По грани недозволенной скользя.

Не утопить беду, не исчерпать…
Нет, не взорвался мир и не затих,
Когда по струям взрывами шутих
Расколотые плыли черепа.
И были наподобие мезги
В шуге осенней, чёрт возьми, - мозги.

Плакучие,  без  повода слезливы,
К воде склонялись безразлично ивы.
Где тихо репетировалась в речках
Мозгов еврейских первая утечка.

Местечко называется Местечко…



*       *       *
- Чего мы всё о плохом,  да плохом! –
Недоволен дедушка Шлёма. –
Соседи  уже имели погром,
А у нас как насчёт погрома?

- Шлёма! Типун тебе на язык! –
Сказала бабушка Сара. –
Можно подумать, что он привык
Греться возле пожара!

Так шутили они вчера,
А сегодня – белые лица.
Наше местечко - для счастья дыра,
Для погромов – оно столица.

Катится на  местечко гром,
Злоба добычу ищет,
Погрому с его голодным нутром
Всегда не хватает пищи.

Ша, евреи! - Какое «ша!»,
Когда беда на пороге…
А ещё вчера гуляла душа
И  семь сорок делали ноги.

Ещё вчера, тряся бородой,
Йёся в окно смотрел:
-  Дочка, опять этот гой-мишугой
Ходит пострел-шмастрел!

Ах, если бы  Йёся жил один!
А тут чуть не вся Палестина!
Роза-жена,  Мишеле – сын
И Бога подарок – Дина.



Про Дину и про Васю

Еврейки красивы, (хоть мне не по вкусу).
Но правду сказать, – есть на что поглядеть!
Я их  созерцал, не поддавшись искусу
Такой красотой  безраздельно владеть.
Мне  по сердцу ближе славянская  светлость,
Те блеклые краски, что снегу сродни,
И всё потому, что, как парусу ветрость,
Мной северу отданы лучшие дни.
И всё  же, владея и райскою кущей
И твердью, и небом, где звездный хорал,
Совсем не случайно Творец Всемогущий –
Господь
для Мадонны еврейку избрал!

И нынче кометой  мелькнёт среди буден
Красы неземной ослепительный лик…
Покуда  рождает их жизнь, не избудет
Любви необузданной светлый родник.
И падало Васино сердце на дно
души,
чтоб в смятении биться, -
Он в Дину влюбился, и в это окно
(А вы бы могли не влюбиться?).

Тот прожил зря, в том сердце спит,
Кому узнать не довелось
Огней зелёных малахит
И пламя медное волос.

Наша Дина – мадонна с точёным  лицом,
В местечке – красавица первая.
Немного нервная, но что нам в том –
Кто из евреев не нервный?
Ещё не знает своей красы.
В окне отраженья касается.
А за окном в поддёвке форсит
Парень – сажень косая.

«Опять гуляет здесь этот гой,
Этот шлимазл  сопливый!»
Йёся стал пугливый такой!
(А кто из нас не пугливый?)

Извилин у  Йёси меньше, чем жил,
А  сегодня мозги, как вата.
Но что Вася на Дину глаз положил,
Знает только Дина да автор.


*          *         *
И чего только не случается
На том и на этом свете! –
Манна с небес, затмение,
Любовь тигрицы и льва.
Можно не верить выдумкам,
Но жизнь коммивояжером в карете
Сама раздаёт сюжеты
И к этим сюжетам слова.

Итак, вот вам быль, не байка:
Про то, как сапожник Вася
Влюбился в красавицу Дину.
Даже  сам на себя осерчал.
Думал – блажь, а вышло – знамение.
Вася гнёт над колодкой спину,
Ходит под окна еврейки.
И сапожки  вот  ей стачал.

Вы скажете мне: ты всё сочинил,
И сам ты – сюжета заложник,
А я говорю: он жил, он любил –
Дину, Вася-сапожник.
Любовь – она, как электрошок,
Как шаровая вспышка.
Сродни  катастрофе.  Жил себе, шёл
И вдруг – как приговор: вышка!

Я сам, отдавший одной всю жизнь,
Ко всем другим равнодушный,
Однажды сказал себе – держись!
И стало гулко и душно.
А было – прошла, всего-то делов,
Рядом.…И в бездну я канул…
Люди ещё не придумали слов
Рассказать про порчу, по имени любовь,
Про её неподъёмный камень.

Не всякой любви скажешь: «в добрый час!»
Бывает любовь – тупик.
Короче, положил на еврейку  глаз
Вася, - к Васе пришёл его час,
Но у века был час пик.
Сказать тут можно и эдак, и так,
Что молод он и безус.
Можно сказать, что Вася  - дурак,
А можно – хороший вкус.
Короче, он ходит у ней под окном,
Сапоги, надраив до блеска.
Пройдёт, и от Васиных глаз живьём
Колышется занавеска.

Что еврейство, что мусульманство
Васе один хрен.
А вы б не отдали свободы шаманство
За сладкий любовный плен?…
Никто не знает, что думал Вася,
Вгоняя в подошву гвоздь.
Душа,  разбегаясь, куды-то неслася,
Как дратва гнилая, мысль рвалася…
Вот тута всё и началось.


Первая проба кульминации сюжета

Над крылом погрома – дубина и лом
Гонят страх по еврейскому следу,
И когда этот страх входит в Йёськин дом,
У Йёськи выхода нету.

Но Йёся наш, когда сильно прижмёт,
Быстро становится умный.
Умней, чем  даже соседский Мотл,
Гимназистик шустрый и шумный.

Этот Мотл, - ну, скажите, не анекдот? -
Спрятался в бочку с капустой.
Теперь вся капуста у них пропадёт:
Была с хрустом, а будет без хруста.

А Йёся  придумал! Ах, каким
Мне, словом спеть эту ноту?
Если бы анекдоты любил элохим,
Он порадовался бы анекдоту.

Но у Б-га есть поважнее дела,
Чем слушать еврейские байки.
Оставим все эти  другим «ла-ла-ла»,
Как музыку тум-балалайки.

Надо б про это на сочном идиш,
Да родом я не из тех и не из этих мест.
Из русского языка и захочешь, не выйдешь, -
Это мои и звезда, и крест.

Напеву рек и шелесту борея
Придут на смену шипы суховея,
Армагеддон – иврита трубный зык,
И языка хранители – евреи,
Забудут русский, свой родной язык.

Пока  же, как могу,  - где плоше, где лучше,
Продолжаю на нём, на великом, на могучем.
И, как  говаривала бабушка,  седая беда, -
Стойте там,  слушайте сюда.

Вторая проба кульминации

Ночь глуха, как совесть мерзавца.
Рассвет – как больного бред.
-  Йёся,  уже можно начать бояться,
Или пока ещё нет?

Йёся – Розе: «Жена, ша!»
Йёся – Дине: «На пол, лег дих!
-Дочка, ты будешь, как не дышать.
Лежи, как холодный снег!

У  хитрого Йёси хитрый расклад, -
Пурим-шмурим, смерть-маскарад.
Йёся  думает:  гой разбойник
Не тронет дом, если в доме покойник.

Дина лежит, как фата бледна,
Всё  ближе погрома эхо…
«И на беду удача нужна»,
Говаривал Шолом-Алейхем.


*          *         *

То не бричка, не облом
По булыжникам,
Начинается погром,
Прёт народ, – куда с добром!
С круга  с  ближнего.

Как на праздник, Крестный ход,
Первым староста идёт, -
На ногах бликует хром.
Звон церковный за углом.

Сколько их там, вона!
Впереди икона, -
Светлый образ божий
Осеняет рожи.

У евреев Бога выкрасть,
Но Христос для них не выкрест,
И, крестом благословясь,
По жидовской  морде – хрясь!


*       *       *
Над местечком голубок
белокрыл.
Ах, пушинки ли не он
обронил?
Не метелицу ли гонит
пурга?
Вдоль по улице из пуха
шуга.
То не голуби летят,
То не белый снегопад.
Это праздник, светлый праздник,
господин
Пух и перья из жидовских,
из перин!


Отступление

Такая вот инкарнация:
От бога и до раба,
Евреи – это не нация,
Евреи – это судьба.

Я ещё не родился, я буду не скоро,
Но мне уже всё заготовлено впрок,
И звезды желтизна шестигранным укором
Желтой меткою метит мой тихий порог.

Всё было, как генная инженерия:
Комсомолия,  пионерия
Клокотали в моей крови!…
Но клятвы любила моя империя
Больше верности и любви.

Мы ей были до пяток преданы,
Ею были мы трижды преданы,
И уже гудел нам гудок
Эшелонов – в ГУЛАГ, на восток.

Мы несли ожидания бремя,
Как слепые, надеясь на время,
А про время ещё в первом классе
Объяснил мне всё двоечник Вася:

«Сколько время? – два еврея,
третий жид
по верёвочке бежит».

Вьётся верёвочки погромный след,
И конца у ЭТОЙ верёвочки нет.

Ах, евреи, глупые евреи!
Не надейтесь, евреи на время;
Тик-так, тик-так…- нервный тик,
Ваше время – всегда час пик!


*         *         *

Я б рассказал, как это было
На протяжении веков.
Как  пух летел с пуховиков
На все еврейские могилы.

Но для кого? Евреи знают,
А не евреям – до пупка
И наша с вами боль земная
И эта рифма, и строка!


*          *             *
И чего это погромщики вспаривают перины?
Ищут бриллианты? Чтобы «да» – таки «нет».
Сказать по-простому: это у них, как именины,
Сказать по-умному: такой менталитет.

Мне думалось – время, оно изменяемо,
Как-никак – его столько нащёлкал прогресс,
Но средь ближних моих всё больше невменяемых,
И всё гуще менталитета замес.

И рвут подушки громилы-мутанты…
Глупые!  Ясно и слепцу при свете:
У еврея – главный капитал – не бриллианты.
Главный капитал у еврея  -  дети…

Каждому еврейскому «них ферштейну»
Сделать из Шмулика вот так не терпится,
Или физика Алика Эйнштейна,
Или  скрипача Яшу Хейфеца.

Не всякий еврей банкир или заводчик,
Не всякая еврейка мадам-заводчица,
Но всем хочется счастья для дочек,
И для сыночков.… А вам не хочется?

«не грохайте ногами, занавесьте окошко,
и посторожите вход у дверей,
кажется,  Дина спит, моя крошка,
пусть ей не мешает  свет фонарей».


*          *         *

Ты играй, моя гармонь,
Золотые планки!
Ты ходи-ходи, огонь
К мойше на свиданки.

Эх, топну ногой,
Да притопну другой,
Я  жиду хребет порушу, -
Грех замолится за мной.


*        *        *
Ах, гармоника-гармошка,
Весёлая сила!
Отчего тебя, гармошка,
Мама не любила?

Как услышит твои трели –
Клич радиоточек,
Скажет тихо, еле-еле:
Выключи, сыночек!

Что её грезилось, печальной?
На Украйне город дальний?
Переливы, переборы,
Звон стекла ли, вопли своры?

Мама-мамочка, прости:
Раб заморочки,
Я тебе не посвятил,
Я тобой не освятил
Не единой строчки!

Знаю – праздные слова,
Все слова, что полова,
Если для любимых,
Ни потом, и не сперва
Мы не спели гимны.

Золотые зёрнышки
Все лежат на донышке.


*        *        *
Улица. Васька. У Васьки нож.
Васька с криком  под гору бежит.
Улицу под Васькой бросает в дрожь.
Ваську сейчас лучше не трожь!
Сторонись  любой, кто жизнью дорожит.

Васька у Йёськи подушку возьмёт,
Вася по батисту ножом полоснёт,
Вася из подушки выпустит пух,
Гуляй по ветру жидовский дух!

Девятым валом катит погром,
Погром обтекает Йёськин дом,
Там Васька свирепо стоит на крыльце:
Ножик в руке, пух на лице.

Гуляй, молва, веселись,  братва:
Васька Йёську громит однова!
А Васька доволен: всё путём:
Беда миновала Йёськин дом.


*         *         *
О-хо-хо!.. Куда нам деваться
От наших еврейских бед!
- Йёся!  Уже  можно кончать волноваться?
Или пока ещё нет?

-Йёся,  или ты не слышишь вопроса?
Смотрите! Молчит, как идьёт!
И почему это  Дина, Йёся,
Лежит и совсем не встаёт?
-
Йёся белый, как поле таллита,
Слушает жену и не слышит.
Йёсино лицо слезами облито:
Его дочь, его Дина не дышит.

-Дина! Уже можно, уже вставай!
Они уже не ходят сюдой!..
А на крыльце стоит, как мёртвый припай,
Спаситель их, Васька-гой.




Отступление

Пропади оно всё прахом!…

Смерть не всякая по мне.
Хуже нет, чем смерть от страха
Наяву или во сне.

Жизнь не всякому по силам,
Не любому по плечу.
Наши трепетные жилы –
Дань– врачу  и стукачу.

Я не самый из десятки
Храбрый, - страх   и мне знаком.
Но во дни тревожной схватки
На меня в своей раскладке
Полагался военком.

И я нашивал погоны,
И грузился в эшелоны,
И на зычный клич трубы
Я,  презревши сердца звоны,
Сам пример для слабых был.

Но страшней любого страха
Страх земного бытия.
Жизнь – и дыба в нём, и плаха,
И на лобном месте – я…

Жизнь не всякому по силам,
Лично мне не по плечу,
Как играют струны-жилы,  –
Я,  пожалуй,  умолчу.

Пропади оно всё прахом,
Всё, чем стоит дорожить, -
Нет страшнее в жизни страха,
Чем безумный ужас  жить.


*           *            *
Прошумит ли дождичек, -
Радугу раскинет,
Радугу раскинет,
Да не для нашей Дины.

Пролетит журавушка, -
Перышко обронит,
Пёрышко обронит,
Да не для нашей дони.

Песня колыбельная,
Да весна капельная.
Ищут счастья в поле,
Да не по нашу долю.

*         *        *

Глух эфир. Молчат экраны.
Спать бы.…Да не в козырь спать.
Разбрелись мои бараны, -
Их считать – не сосчитать.

За тебя, моё местечко,
Не замолвил  Б-г  словечко,
Даром, что еврейский  Б-г!
И хотел бы, да не мог!

Здесь  сильнее всех урядник,   
Разводящий у судьбы.
Им и выпасен волчатник
Для погрома и гульбы.

Так случилось, так сошлося, -
Что поделать! Вэ из мир?
Боль свою уйми, Иося,
Тихо, смирно смерть прими!

Йёся шеей  грустно вертит,
Йёся бьётся о плетень…
Он бы принял, да у смерти
Не приемный нынче день.

*         *         *
Ходят евреи тудой и сюдой, -
В Израиле на них нету квоты.
И многие из них, конечно, с бородой,
Как их бородатые анекдоты.

Старый-престарый еврейский анекдот.
Какой? Есть разница? – Не этот, так тот.
Дело не в анекдоте. –
В народе!

То, что у нормальных людей неприятность,
У еврея – повод для шутки.
Наши остроты   - это наша кратность
Лихолетиям  нашим жутким.

В просветах бед – юмора бред.
Но еврею он – как замерзшему плед.
Как для гончей – след. Как в пост – мясоед.
Как счастливый билет. Как в тоннеле – свет.

То, что на обычном лице улыбка,
На Йёськином лице – гримаса.
Ушами колышет, как плавниками рыба,
И лыбится! – Ну, что за раса!

- Йёся, шалом,  как дела?
Отвечает: - Вы будете смеяться,
Но Розочка, жена, тоже умерла…
Ну, не смешно ли? С кладбища шла…
- Шлимазл! Не делайте паяца!

А Йёся смотрит странно так,
И  колокольчиком в руке,  - бряк, да бряк:
- У вас не найдётся пушинки клок?
И протягивает ведро и дырявый мешок.

- Йёся, зачем тебе столько пуха?
Интересуются за Йёсю два лапсердака.
Йёся бормочет, косит исподтишка:
- Поменьше - на подушечку,  Диночке под ухо,
А побольше – для Б-га, на облака…
Спрятаться,  спрятаться, цукете, земеле…
за облачком, за облачком, за белым пологом.
Разве можно видеть эту  землю
и продолжать оставаться Б-гом?

Отступление

Путешествую в себя,
В свою память, в своё детство,
Может, там найдётся средство
Жить, о павших не скорбя.

Там, где нежилась мечта
Тихо будущего возле
Разграничила черта
Мою жизнь на  «до» и «после».

То, что было  до  меня,
Мне поведала родня,
А что сбудется за мной,
Сгинет, как росинка в зной.

То, что было в жизни «до», -
Как счастливое лото,
А что «после», – просочилось
Как вода  сквозь решето.

То, что было после,  боль
Перемешана с надеждой…
И живу я дымом  - между
Небесами и трубой.


*               *              *
Как нынче вижу рожи те,
И  речи – всё о том:
- Ну,  так живёте-можете?
- Как можем, так живём.
Достатку нет, унылые,
Шалеем от вражды….
- Кто вам мешает, милые?
Да всё они, жады!

Дорожки все неровные
Для тех, кто колченог,
У  них всегда виновные
Чужой народ и Бог.

2

Может быть, Йёськин сын,
Если  был у Йёськи  сын,
А может быть, Йёськин внук,
Если был у Йёськи  внук, -
Словом, наследный кто-то
Из Йёськиного рода,
Бежал, обиды надраив,
Из родимого края.
У  редкого еврея  не  найдётся  резон
Двинуться за  горизонт.
Оттого-то – сани ли,  дроги,
Самолёты ли, поезда, -
Еврею хорошо в дороге!
И видится ему в залоге
Шестиконечной  каждая звезда.
Едет, а не ведает, убогий
Что  часто ниоткуда в никуда.

*            *             *
…Его избили  вусмерть.  Просто так.
На всякий случай. Больше – для острастки.
Родные увезли его в коляске
От тех антисемитских передряг.
Подальше. Скажем, в город Тель-Авив…
Евреев бьют за то, что те – евреи.
Вступился за кого-то он. (Мотив
был прост). За что и схлопотал по шее.
Добро б по шее, - полуинвалид,
Он был шалавой полуизувечен.
- Ты понял? Не высовывайся,  жид!
Запомни, вечный жид, что ты не вечен.

Я был знаком с ним. Наша жизнь горчит,
Но в не заладившейся, есть просветы…
Его спасли беэр-шевские врачи:
Коляска, костыли, штыри, корсеты…
Собрали, словом…Жизнь  пошла на лад.
И вот уже стоит он без надсад.
И вот уже на ощупь ищут ноги…
Чего? А те разбитые дороги,
Которые  зовут его назад!
Случилось это медленно, не сразу.
Он прятал за улыбкою гримасу.
Он долго ностальгией помыкал…
Он честно к новой жизни привыкал…

И вот он уезжает. Мёд горчит.
Он на упрёки тяжело молчит.
Обратно уезжает, - не назло,
А просто так, - берёт и уезжает,
И суд друзей его не  унижает,
И,  зубы  сжав, вздыхает тяжело.
*             *             *
…Что на канве ему ангелы вышили?
Какую звезду в небесах?
Разные ветры дули для Мишеле,
И не всегда в паруса.
Северный, что зовётся бореем,
Не секрет, -
Он попутный каким-то евреям,
А каким-то евреям – нет.

Мишеле не станет в жилетку плакать,
Торговать слезой на разлив.
Но ему российские снег и слякоть,
Милее аллей олив…


*          *           *

- Что такое еврейское счастье?
-  Еврейское счастье – это если еврей может жить там,
где он родился.
(Из  разговора)
«Русь! Ты уже за холмами!»
(«Слово о полку  Игореве»)
«Родина для еврея – место, где его впервые назвали жидом».
В.Шендерович
Так мне рассказал о своём знакомом
Приятель, - как анекдот,
Про то, что здесь жизнь стала Мишеле комом
В горле – ровно через год.
И загрустил, и затосковал он,
Поскучнел, потемнел, спал с лица,
И как своё счастье здесь ни ковал он,
Не вышло из него кузнеца.
Потянуло назад, в какой-то «бург», -
Их много в России, «бургов».
Всякий сам себе демиург,
Творец, когда болью затуркан.
Где по шпалам, и без привалов, -
Былому солдату не в труд, -
Сбиваясь, брёл он в затмении шалом,
Доплыл, долетел, дополз, дошагал он,
И немым счастливцем к брусчатке припал  он,
И прошептал:
- Я – тут!

*           *         *

- Здравствуй, моя единственная любовь, здравствуй!
Помыкай мной, как хочешь, над судьбою властвуй!
Только дай мне до оскомины привычного запаха кров!
И целовал землю, ещё помнящую погромную кровь.

На каждого – своя ловушка пленения,
У каждого – свои драмы на крови,
Кто-то возвращается на место преступления,
Кто-то – на место любви.

Сел в скверике на лавочке, вписался боками,
Сидит на ней,  и так сидел бы веками.
Под ветерками невского бытия.
Кто хочет, пусть бросит в блаженного камень.
Может быть, недруг какой, или друг мой, Илья.
Кто угодно пусть бросит, только не я.

На семи ветрах, сбив эпох межу,
Он сидит и молчит,  с улыбкой придурка,
И кажется мне – это я там сижу, -
Нелепая бородавка на лице Петербурга, -
Прибившийся к берегу беспарусный плот,
Жалкий, как бодрый местечковый анекдот.
Сидит. А мимо,
Как в эпоху Осовиахима, -
Летят самолёты: - «Фу - жидовину!»
Идёт пехота, – «тьфу жидовину!»
Идут милиционеры, – укор жидовину,
Идут пионеры, - позор жидовину!
Про то же интеллигенты, а также рабочие,
А ещё и депутаты, и прочие охочие.
И лично проходит товарищ Шандыбин
С черепом, отполированным, как перекладина дыбы.


*                *                *
А снег летел, как пух периновый,
Как мотыльки, был  первый снег.
И колоколен звон малиновый
Сопровождал зимы разбег.
И столько было в этом снеге
Блаженной  неизбывной неги,
Что, сердцу сладкая поруха,
Земля та становилась пухом.
И был тот пух, как  ни взгляни,
Тому, погромному, сродни.

Два фрагмента из не вошедшего…

Мы такие и мы сякие,
Выбиваясь из горемык,
Приучаемся жить без России,
Только это другие мы.

Ходим, дышим, - не крезы, не дожи,
У самой земли на краю.
Дожили, - если не бомжи, то ПОМЖи,
Только что не в раю.

И глядим из под ладони
В край, где  светит береста,
Где табун грустит в загоне,
Где живёт страна в законе,
Та, и всё уже не та.


*           *          *

Родина – это родина.
Простор её и раздолье
Не грёбаная сковородина
Для жирных приправ к застолью.

Родина - то, что пройдено,
Не считай, что ею не додано,
И в глаза бесстыже не льсти ей,
Не желай ей быть в рабство проданной,
Вспоминай о садах смородиновых,
И в молитвах не забудь России.

В новых краях, что тебя согрели,
На  терпком  житейском ветру,
Ничего, что не слышно капели,
Ничего, что другие трели
Будят тебя поутру.
Пожелай дождя ей,
Пожелай росы ей,
Земле, где нет ни осени, ни зимы.
Мы приучились здесь жить без России…

Но это уже не мы.

2001-2002

*          *         *

Из не вошедшего в поэму

Приложение  - 1

*       *       *
Жизнь мелькнёт, как тревожный похмельный сон,
Едва успеваешь сказать мерси ей.
Каждому еврею свой Сион:
Кому Америка, кому – Россия.

Дней всё меньше – усушка, утрусска.
Проблем – как у юноши на роже угрей…
Но если я жил, да жил, как русский,
То уж точно умру, как еврей.

У каждого  своя заначка: играть
Словом, которое пишет курсивом…
И выбор свой.…Если б мне выбирать,
Я  бы выбрал снова Россию.

Пусть град, пусть гром, пускай погром,
Пусть по затылку топором,
Пусть в клочья о скалу паром
По имени «Держава», -
Мне б с тем паромом напролом
Плыть, хоть со сломанным веслом,
И в славу и не в славу.

В том  не заслуга моя, не вина,
Не вздор упрямый, где ты лох прожжённый…
Так бывает: лопнула струна,
А звук ещё звенит, хотя и искажённый.

Всё, что могли, сыграли на мне.
И, надеюсь, ничего не звучало фальшиво.
Музыкант был пройдоха,  я – инструмент,
Музыкант дал дуба, а во мне всё ещё живо.

Такой наивный прозрачный пацан,
Преданный маршам и дорогам пройденным.
Больше всего я любил барабан…
Мной  были довольны - и  вожатый, и родина.

Мне не ведом нотный канон,
Но лейтмотив я усвоил нелживо:
Выше искусства петь в унисон
Искусство не петь фальшиво…


*           *          *

Под библейскими оливами,
Под израильской сосной,
Солнцем праведным палимая
Память спит посмертным сном.

Только боль её разбудит,
Только боль её остудит.

Где-то лист осенний кружит,
Ходит осень по грибы…
Прошлое в лакеях служит
У  заложницы судьбы.


*           *           *

Луна над холмами жирною дыней
Плывет, жирнее всех дынь.
Какие святыни в голой пустыне?
Жаждущий чуда – остынь!

В кипарисах мне грезятся ёлки,
А в холмах – за увалом увал –
Убегающий в сумерки долгие
В малахитной оправе Урал.


Будь в пустынной унылой сиротности
Хоть намёк на родной силуэт, -
Не искал бы я сходства и сродности
С той землей, где меня уже нет.

3 ноября 2001 г.

*****************************
Приложение-2

*                *                *

Откуда мы, кто мы, куда   идём?
Голгофа впереди, позади Содом.
Жизнь еврея – то гроза без  грома,
То грозу предвещающий гром.
Души наши – пугливые гномы
В застенках памяти ночью ли, днем -
Или вспоминают минувшие погромы.
Или ожидают грядущий погром.
Зажмурься? И назад не гляди?
На каждом из нас – коростой галутца.
Порой, чтобы знать, что ждёт впереди,
Стоит назад оглянуться.

*                *                *
Ведь зачем-то придумано  слово «навет»!
Как ещё обозначить подлог,
По которому злоба две тысячи лет
Собирает кровавый налог?

Для чего-то придумано слово «тоска».
Чем ещё обозначить беду,
Ту, что бьётся веками, как птица в силках,
У злорадных зевак на виду?

И зачем-то придумано слово «хохмач»! -
Для того,  чтобы преодолеть
И навет, и поклёп, и изгнанье, и плач,
И беду, и галутную  клеть!

*             *            *
Евреи, с чего вы ногти грызли,
Стараясь попасть в струю?
Вы лезли устраивать чужие жизни,
Не умея устроить свою.

Кому вы костыль, кому – порошок,
Кому посошок, а кому и горшок,
Но от вас всё равно ждут подвоха,
Потому что, чем с вами будет хорошо,
Лучше без вас, даже если плохо.

Ах, аиды, так много клякс
Хранит на себе наш таллит!
Даже главный еврей по имени Маркс,
И тот был антисемит!

А между тем, русский поэт, -
Говорил, - он других был мудрее, -
Страшно подумать, чем был бы  свет,
Когда б  не было на свете евреев.

Мир бы остался без кожи, нагим
Без них, но не радуйтесь, евреи.
Мы для него всё равно враги,
Ну, не враги, так сродни сабареи.

От нас у них чешется, то тут, то там,
(А чесотка – таки это горе.)
Хотя  свои лишаи они возят к нам,
Лечить, – на Мёртвое море.

Может быть, хватит? Как говорят,  генук
Ковать чужое счастье?
Отныне каждого энтузиазма пук
Дайте нюхать собственной власти.
.
Теперь у вас всё – от свобод до Иерусалима.
Свой порог, своя лавка и печка.
Гуляет мишпуха, и вирус олима,
Даст Бог, не заразит этого местечка.


*      *      *

М. Л. Ш.,
Профессору,
основателю и руководителю клиники


ЕВРЕЙСКИЙ   АНЕКДОТ - 2
(быль)

«Сам я крови сколько надо,
Дам инфанте   полумёртвой…»
Дм. Кедрин
( От автора: В стихотворении  Дм. Кедрина
«Инфанта»  врач-еврей, изгой, спасает от смерти
инфанту).

Белоснежные палаты
Пахнут хлоркой и лекарством.
Здесь простые гиппократы
Коронуют жизнь на царство.

Утро. Солнышко с орбиты
Смотрит в окна. Час цейтнота.
И профессорская свита
Совершает круг обхода.

С р е д ь   больных  н а ш е д ш и й   м е с т о,
Многих прежних бед виновник,
Весь в наколках, как реестр,
В блок доставлен  уголовник.

Бывший…Он лежит в палате,
Как король на именинах,
И ему вниманьем платит
Мировая медицина.

Он спасен был на  неделе,
А теперь надеждой робкой
Ж и л к а  б ь ё т с я  е л е – е л е
Под  блатной татуировкой.

Ординатор шепчет шефу,
Близ постели стоя с краю:
Шеф, я враг пустому блефу,
Но…больного мы теряем.

Свита  нервно хмурит брови,
Шеф ломает сигарету:
Нужно дать больному крови,
А в больнице  нужной  нету…

И уже  в углу палаты
Наготове занавеса…

-  Сам я крови сколько надо
Дам ему, - сказал  профессор.
Кроме – некому. В округе
Эта группа крови - редкость…
Не спасут его  ни други,
Ни подельники, ни предки.

И профессор, как сигнальный
Жест, с небрежностью галантной
Расстегнул манжет крахмальный,
Запонкой свекнув  брильянтной.


2

Выжил вор, - такое счастье:
(Бог хранит не только пьяниц) –
На щеках, как пред причастьем,
Рдеет розовый румянец.

Он лежит, как фриц под Ельней,
Но острит с сестрою строгой:
- Что-то в вашей богадельне
Жидовни пархатой много.

А сестра, без предисловий
Отвечает:  умный очень,
И в тебе еврейской крови
Нынче много, между прочим.
Может, поубавишь гонор?
Вдруг, да станешь помудрее:
Сам профессор был твой донор,
Он ведь тоже из евреев…





3

… Как ты думаешь, читатель,
Ты, что всех мудрей на свете,
Что счастливый  наш страдатель
Прошептал: «О, благодетель?»

- Нет!…- вскричал он, -  матом кроя
Докторов, - и в пень, и в кровлю… -
Не хочу жидовской крови
И жидовского здоровья!
Лучше смерть! – и к окнам с круга
Рвётся в тёмном кураже…
А ведь твёрдо знает, сука, -
Он – на первом этаже.

В шоке все – клиент  крутенек!…
Только старенькая няня
Говорит, тряхнувши веник:
Напужал погоду Ваня!
Шустрый пестик быстро вянет. –
Пошумит и перестанет.

Тут была одна красотка.
То ли ****ь, то ль патриотка,
Отказалась от врача.
Где она теперича?



Впрямь, к ночи примолкло лихо,
Притомилося, видать.
Лишь сказало тихо-тихо:
- Где мой ужин…вашу мать!

4

По родной земле российской,
Приводя в восторг народы,
Ходят бойкие расисты
Под названьем «патриоты».

Те из них, кого знавал я,
А знавал я их навалом,
Был – кто шулер, кто кидала,
Кто алкаш, кто вышибала.

Как они тянули выи
На собраньях и на сходках
К потом пахнущим витиям -
К патриотам,  к патриоткам!…
Я нажрался ими – вот как!

…Я сочувствую герою -
Был он  умница, и мастер.
…Трудно жить душою  вровень
С козырями чёрной масти.

Верный клятве Гиппократа,
Жил, метался, неприкаян,
Он  больных лечил, как брата,
Зная, что ни брат,  - то Каин.

Нам назначенные роком,
Трутся каины под боком…
Где же  Авель? Он поныне
Фатум в мареве пустыни,
Где истоки бытия.
Где теперь живу и я.

5.

Времена свои причуды
Обряжают в обертоны,
Превращая чудо в юдо,
Ад – в малину, рай – в притоны.
И, по-своему кроя,
Сносят  судьбы на края.

Стал профессор безработным
И простым пенсионером…
Урка  стал вождём народным,
Патриотом  и примером.

Всех грозит поставить раком,
Даже Столп Александрийский…
Метит мир фашистским знаком,
И   евреев  вносит в  списки…


Эпилог

Там, где пруд в цветах индиго
Льёт алмаз в плотины створы,
Я, влача  земное иго,
Был влюблён в мой строгий город.

Там его с моим  дыханье
Сочеталось всякий вечер,
Там однажды зло паханье
Мне рудой легло на плечи.

Лето плавилось в сирени,
Жизнь плела другие песни.
Город, как слепой к ступени,
Привыкал к дурной болезни.

Брёл я с площади задами,
До сих пор бреду, бессонный,
Где, толпою вознесённый,
Призывал кончать с жидами
Патриот, жидом спасённый.

Февраль-март, 2001
из сборника  «ПРЕДЧУВСТВИЕ  НОСТАЛЬГИИ»


*             *              *

Вот дорога, которая ведёт к Храму.
А вот я, идущий по этой дороге.
И сворачивать не надо, - всё прямо, и прямо, -
Не уставайте, ноги!
Трудна дорога сквозь указатели и стрелки.
Булыжник отшлифован предыдущими ходоками.
Я исполнил все дела, прошёл все переделки,
Душу разбил о людей, и сбил ноги о камень.
Я шёл, я полз, я карабкался много лет,
И всё в гору, - ведь храмы ставят на возвышении…
И вот я дошёл. А Храма – нет!
Нет!
И уже поздно думать о возвращении.

1988


*        *       *

Мой добрый друг, душа болит:
Ко мне подлец благоволит.
Он мне признанья расточает,
Ко дню рожденья шлёт поклон,
Он говорит, – души не чает
Во мне.…А я … а я смущён.
Смятён. Подавлен.
Так без стуку,
С улыбкой роковою в срок
Несчастье входит на порог,
Свою протягивая руку…

Пусть будешь жизнью трижды бит,
За принципы заплатишь кровью,
Пусть нам не лучшее грозит, -
Нас ненависть не оскорбит,
Но можно оскорбить любовью.

1983


*       *       *

Мы все уходим в землю,
Как зерно.
И каждому ростком взойти дано,
Чтоб в жизни той, неведомой,  другой
Берёзкой стать,
Цветком,
Или травой.
А мы добры и злы,
И всякий раз
Восходит к жизни то, что было в нас.
Никто не скажет про себя: я плох.
Но отчего растёт чертополох?

1974


ПЛАЧУТ  ВЕЩИ

Капля  слезой ползёт по стеклу машины.

Вещи тоже умеют плакать.
Оттого, что дождь.
Оттого, что любят их только за удобства.
Оттого, что делают их похожими  друг на друга,
Как капли воды.
Как капли воды,
Которыми плачут машины,
Когда идёт дождь.


ВПЕЧАТЛЕНИЕ ИЗ ОКНА ДОМА

Платная стоянка за железной оградой.
Похожа на погост для автомашин.
Аура утраты.
Марево размытых сумерек над омертвелым рядом.
За оградой тын.

Неровные пунктиры стандартных ромбиков.
Преимущественно серых. От цвета, или пыли.
Подобие надгробий, или правильных холмиков, -
Страна упокоившихся автомобилей.

Стоят месяцами. Неделями.
Напоминают забытые памятники.
Порой сторожа промаячат тенями, -
Бывшие инженера.  Грамотники.

Стоят, железные. Времени не ведая.
Падает чёрный снег. Осыпается пыльная сирень.
Никто не навещает их и не проведывает,
Даже в родительский день.

1990


*            *           *

Легенда есть: деревья шли с болота.
Сквозь  хляби шли, сквозь пыль, туман и зной.
Весной к обрыву вышли все, и с ходу,
Как вкопанные, встали над рекой.

И – нету ни следа от прежней пыли,
Ни ржавчины на бархатных стволах!..
И тихо, потрясённые застыли
И замерли в плывущих облаках…

Вот так и мне б! Пусть мёрзнуть, пусть пылиться,
Но чтоб в конце, как веткам над водой,
В твоих глазах кристальных отразиться
С такой же первозданной чистотой.

1959


ПОЭЗИЯ

Очи выжжены, сухи,
Как обрыв, бездонны:
Шепчут истово стихи
Девочки-мадонны.
Стала духом твердь и плоть,
Нимб вокруг сиянием, -
Хоть в святые двигай, хоть –
В жертву, на заклание.
Рядом, с пеною у рта,
Мальчики горючие,
Как с трамплина, с рифмы в такт
Падают в падучую.
Я завидую таким,
Нынешним и бывшим,
В дебрях солнечной строки
Истину добывшим.
Я и сам бывал шальной,
Наглотавшись рифмы,
Киль покуда подо мной
Не вспороли рифы.
И тогда не ведал я,
И теперь не знаю,
С чем стихию ту едят,
Чем запивают…
Вся поэзия – враньё,
До последней строчки.
Тот, кто верует в неё,
Родился в сорочке.


ОСЕНЬ В ДОМЕ ОТДЫХА

Подметать дорожки, иль не надо?
Вижу: вот опять, сусально чист,
Золотой, козырною наградой
Падает под ноги жёлтый лист.

Ходит дворник, нанятый философ,
Ходит, не по-дворницки одет,
Озадачен мировым вопросом:
Подметать сегодня или нет?

Нет, конечно…
Мимо синей ели
Вьётся лента – рыжая река,
Выйдя из последнего витка,
Жёлтый лист ложится на качели,
И качель качается слегка.

По зелёной брошенной  веранде
Я бродил не в паре, не в толпе,
Сам с собой играл на биллиарде,
И, грустя, проигрывал себе.


ИЗ  ДОНКИХОТСКОЙ ТЕТРАДИ

О ЧУДАКАХ

Я слышал быль про чудака:
Ходил чудак на птичий рынок,
Вступая в странный поединок
С тузами птичьего лотка.

Он, говорят, скупал там птиц,
И тут же, отойдя в сторонку,
Их выпускал, глядя вдогонку
Из-под прищуренных ресниц.

Над ним смеялись, но не зло,
И старики, и малолетки,
А он, сломав пустые клетки,
Прочь уходил без лишних слов.

Такая быль про чудака!

Поддавшись лубочной картинке,
И я купил двух птиц на рынке,
Чтоб запустить их в облака.

Я изгонял щегла из  клетки,
Но улетать он не хотел,
Сидел на высушенной ветке,
Клевал пшено и песню пел.
И рядышком другая птаха –
Ни  ожидания, ни взмаха,
Хоть я шептал ей про свободу,
Про вольный лёт под небосводом…

Смеялись рыночьи тузы,
Пшено кидали на весы….
Чего-то, братцы, тут не так.…
А,  может, это я чудак?

*          *         *

Я в землю закопал кирпич,
Полил водой потом.
Сосед сказал: -  «Какая дичь!».
Однако,  вырос дом.

Я прут железный прикопал,
Другой пристроил рядом,
Водою тёплой поливал
И – выросла ограда.

Посеял как-то я пятак
На старом пустыре,
А  откопал с кувшином клад, -
Монеты в серебре.

Воткнул трубу – растёт фонарь,
Ткнул палку  - столб растёт….
Сосед, угрюмый, как январь,
Глаза косит: - «Везёт!»
Иззлился на меня сосед:
Сажает лук он много лет,
Но в огороде у него
Не вырастает ничего!
И он причину всех невзгод –
Меня и день, и ночь клянёт.


ОДИССЕЙ

Я хитроумный Одиссей,
Я прожил жизнь среди морей,
Опять плыву навстречу ей,
Судьбе несбывшейся моей.

Команда ждёт, куда сверну,
Какую выберу волну?
Матросу каждый берег друг,
Какой же мой из этих двух?

Но виснет Сцилла над бортом,
Харибда рядом – на другом…
Куда же ткнуть моё весло?
И слева зло, и справа зло.
И - ни причала моряку,
Ни передышки на бегу.
И на виду у всех друзей,
Прикручен к мачте Одиссей…

И слева зло, и справа зло.
Опять, старик, не повезло…
Бежит галёра весело…
Я на дрова рублю весло.
1964


*     *     *

Я глупый, глупый Дон Кихот.
Я в каждой вижу Дульсинею,
Готов склониться перед нею
И нежность – всю! – пустить в расход.

Я глупый, глупый Дон Кихот.
Добро и справедливость сея,
Вступал я в драку за идею,
И, битый, снова лез вперёд.

Да я ль один?  С   времен Антея
Мир донкихотами оброс…
А вот, была ли …Дульсинея?
Вопрос!

1963


*      *      *
Дни бывают белые,
Дни бывают чёрные,
Дни бывают смелые,
Дни бывают вздорные.
Кто приготовляет их?
Как распределяют их?
Что Петру? Что Павлу?
По какому правилу?
В суете и хлопотах
Как дано постичь их,
Схожих,  словно  роботы,
Без примет отличия?
Я б на белом вздёрнул
День, который вздорный,
И который  серый,
И который чёрный!

*      *      *
Такие сумасшедшие бывают
Морозы в наших дальних городах,
Что лопается краска на трамваях
И кожа – на обветренных губах.

Днём служим, вечера водку глушим,
Угрюмый не пытаясь прятать взгляд,
Быть может, и оттаяли бы души,
Да оттепели долго не стоят.

Июль придёт один в четыре лета
С теплом, - едва-едва достанет дней
Трамваям навести лик марафета
И людям иней обмести с бровей.

1971


*          *          *

Мы рождались, юных рать,
Перед нами – пустоши.
«Время камни собирать!» –
Пастырь нас напутствовал.

И, сдирая руки в кровь,
Из старанья пущего,

Не за свой старались кров –
За Дворец Грядущего.

Были камни сложены,
Да  прораб – уродина…
Никому мы не нужны,
Ни себе, ни родине.
Жилы обесточены.
Души в кровоточине.
В будущее  пошлое
Загляделось прошлое.


ЧАСЫ

Он лжец.  Всё, что б ни сделал он,
Пронизано враньём и ложью…

Я был часами одарён, -
Его подарок взял я с дрожью.
Всё врут часы! Хоть лезь из кожи!
Хоть часового к ним приставь!
И я махнул рукой, устав,
Как на дарильщика похожи!
Пред Временем часы юлят,
Ему в минутную угоду,
То подхалимски зачастят,
То с ходу вдруг убавят ходу.
Ещё и полдень не прошёл,
А маятник мне  ночь настукал,
И я бездарно день профукал, -
Ведь я себя по ним завёл!

Есть в нашей жизни радость – миг,
Есть в нашей жизни мера – вечность.
Но как подобострастны мы
Пред вами, Ваша Быстротечность!
Поставит стрелки Суета,
Пружину заведет Карьера,
И вот не стоит ни черта
Сама возвышенная  эра!

Как часты наши те разы,
В которых, исключений вроде,
Нам время тикают часы,
Которые не мы заводим.

1973









*          *          *

– Варвара злая? – Злая. – Почему же
тогда она красивая?               
Вопрос девочки на спектакле
«Доктор Айболит», где
Варвару играла  очень красивая артистка


Вы думаете – безобразно зло?
Гнилой оскал, звериное обличье?
Когда б таким его вы знали лично,
То лично вам, считайте, повезло.
Одето зло в такие чудеса,
В такой наряд изысканный и чистый,
Что иногда попробуй, разберись ты,
Какой порок скрывает та краса.
Одето зло в такие же мантильи,
Что и добро. И очень редко цвет
Отметит белым чистый лик Одетт,
А чёрным – облик каверзных Одиллий.

Как часто мы у зла под каблуком,
Не ведая, что мы – в плену болезни,
Оно, как мы, и любит те же песни,
И говорит таким же  языком.
Как часто ты с ним дружески знаком,
Не ведая, что ты в плену болезни.

Как часто, робко опуская вежды,
Достойное не лезет напролом…
Добро всегда питается надеждой,
А зло всегда питается  добром.

Вот так слова и речи по себе
Не значат ничего – пустые кубки.
Покуда не наполнят их поступки,
В них звон пустой. Как гул в печной трубе.



*     *     *

Я потерял былую ловкость,
Былую гибкость потерял,
И вместе с ней утратил ковкость,
Как переживший срок металл.

И молотом неосторожным
(Не надо даже сильно бить)
Меня сломать, конечно, можно…
А вот в узор
уже  не свить!




*       *      *

«Где  родился, там и пригодился».

Старая пословица не врёт?…
Я в земле российской народился,
Здесь и старт мне дан и – укорот.

Нынче все до пятого колена,
Чванясь, докопаться норовят,
Чтоб хоть этим нарастить степенность:
Не собой, так родичем богат.

Я не знаю, кто мои прапредки,
(Род не княжий, вот он и зачах),
Прадед, - говорят, - по отчей ветке
Лесоводил в гомельских лесах.

От дедов и наш посев российский
Где оранжерея, где дички;
Корень наш питали в зонах риска
Те же  почвы, те же роднички.
И в моих, столь очевидных генах,
В элементах плазмы и крови,
Вся таблица  милой ойкумены,
От болот до изумруд - травы.

Оттого, что русские дубравы
Не совсем под корень сведены,
Есть чуток заслуги, - пусть не славы
И с семейной нашей стороны.

Мог я стать не худшей частью сада,
Умножать  плоды и зеленя,
Да службист, иль волонтёр-таксатор,
Часто выбраковывал меня.

Всё отдать бы людям на потребу:
Пустырей в округе дополна!
Сеятель! Зови, влеки, и требуй!
Не зовёт… хиреют семена.

Время с центробежной силой мчится,
И несёт, и сносит на края…
«Хорошо б отчизне пригодиться»…
Затихает в пульсе мысль моя.

1983,1991



*         *         *

В родном Свердловске льют дожди косые,
До злой зимы совсем немного дней.
«Евреи, убирайтесь из России!» –
Написано на каменной стене.
А рядом – знак фашистский.
Ах, мой город!
О чём стальные плачут провода?
О чём молчит, потупившись покорно,
Над горсоветом мокрая звезда?…
На городском пруду не стало чаек…
Ты потерпи ещё немного, Русь…
Тебе, отчизна, скоро полегчает:
Вот соберусь,
А там и  уберусь.

12 сентября  1990 года.
Пятый год Перестройки.


ПЕРЕД УХОДОМ

Всё больше, всё чаще, всё круче, всё злее.
Терзают недуги родную страну.
Россия страдает, Россия болеет,
И в бедах своих видит нашу вину.
И тот, кто в обносках, и тот, кто в  ливрее,
В слепом исступленье,  взирая окрест,
Толмачит: во всём виноваты евреи,
Они – наказанье России и крест.
Когда б не они бы, не это отродье, -
Плодились сады, колосились угодья,
И рай был, когда б не они бы…
А мы?
Отныне и присно – печаль нам попутчик.
Воспримем покорно изгнания час.
И если России без нас будет лучше,
Пусть будет отныне Россия без нас.

1992


СТИХИ ПОДЛЕЦУ

У нас с ним родина одна.
Одна земля, одна страна,
Одна Россия без конца –
Моя земля и –
                подлеца.

Нехорошо бывает мне
В его неласковой стране.
Но чудо – родина моя,
Страна, в которой вырос я.
Я бросил бы давным-давно
Его страну, коли дано.
Но как уйти, не знаю я,
С земли, которая моя?

1975


БАЛЛАДА О МАТЕРИ
      Из «Триптиха»

Памяти мамы,
Клары Ефимовны Часовой-Лившиц

Как быстро примирилась,
Что он уже не твой, -
Мальчишка этот крепкий
В пилотке со звездой.
Он даже той девчонке,
Что к станции бежит,
Как и родной сторонке
Не принадлежит.

Хотела бы погладить.…
Да чувствуешь – нельзя,
Не ты – в шинелях дяди
Теперь его друзья.
Принадлежит мальчишка
На время – старшине,
На  долгий путь – теплушке,
И навсегда – войне.

Цыганочке не верь ты,
Что встречу ворожит,
Он смерти, он бессмертью
Теперь принадлежит.
Принадлежит атаке
На тот последний дзот,
Где, вздрогнув, танков траки
Замрут,
и мир придёт
Там где-то, у Потсдама,
Ломая синеву,
Он, охнув, скажет: «Мама…»
И рухнет на траву.
Взойдёт трава забвенья,
Сомкнут живые строй…

И с этого мгновенья
Он снова станет твой.


*       *       *
(Из цикла «Созвездие гонимых псов»)

Рыжий лохматый пёс
С бельмом на одном глазу,
Свернувшись, как мокрый вопрос,
Мок под дождём в грозу.

Я  рыжему двери открыл,
Ворчали неба басы,
Я на двоих разделил
Случайный кусок колбасы.

Пёс согревался, скуля,
Вода стекала, струясь,
Не мигая, смотрел на меня
Слепой виноватый глаз.

А когда заторчал в небесах
Рыжей радуги хвост,
И ушёл, собачья гроза,
Соседнего склада завхоз,
Рыжий лохматый пёс
В зубах своих кость принёс,
Положил к ноге и притих,
Кость - одну на двоих.



Из «Негевского Дневника»

НЕГЕВ

Есть что-то  грядущее в этих грядах.
Быть может - множественность горизонтов.
Меня
       здесь
               больше,
чем в городах,
где я - лишь  пылинка  в  тени  мастодонтов...

Здесь  вечность  песочные  часы  ворошит
И  ценит  простор  в  его  сером  убранстве...
Пустыня  увеличивает  пространство  души
И  мы  продолжаемся  в этом  пространстве.

лето, 1995


*         *          *

Снова  гонит  хамсин  из  пустыни  песок,
Рядом  Негев  уткнулся  отрогом  в  порог,
И  скрипит  вековая  не  пыль  на  зубах, -
Это  предков  далёких  развеянный  прах.

15.02.94


*           *            *

Скажем, если  с  неба  звезды
Разложить  на  склоне  гор,
Эти  грузди, эти  гроздья
Бездны
выложить  в  узор,
А  в  узорные  террасы
Вплесть  янтарь  огней  и  трассы,
И  в  короны  этих  трасс
Вставить  жемчуг  и  алмаз,
Электроны  высшей  пробы
Над  провалом  тёмных  вод
Серпантином  бросить  в  пропасть
К  катафотам  в  хоровод, -

Вспыхнет  новая  туманность
Над  ночною  кутерьмой,
И  возникнет  Первозданность.
Сотворенье. День  Восьмой.

Звёзды  в  небе  -  чётки  Б-га,
А  мерцающее  лоно
Между  двух  крутых  отрогов  -
Копи  царства  Соломона.

А  ещё  бы  с  пирса, с  кресла,
Уголок  себе  сыскав,
Всей  фиесты  слушать  престо
И  ловить  с  бокалом  кайф, -
То  и  будет  этот  берег,
Где  двойник  его -  Кинерет, -
Праздник  и  феерия, -
Сколок  рая - Тверия.

18.06.96


В О Д О П Р О В О Д   В   П У С Т Ы Н Е


Струя  воды  текла  из  крана,
И  ветер  той  струёй  играл,
И  тень  воды  текла  синхронно
На  белом  сколе  голых  скал.
И, как  дублёры, эти  горы
Чернели  тенью  на  земле,
И  жили  ломкие  повторы
Теней  у  солнца  в  кабале.
Моя  у  скального  развала
Тень  губ  ловила  тень  струи
И  так  же  жажду  утоляла,
Роняя  капельки  свои.

И  капля, та, что  с  губ  спадала,
И, потеряв  с  губами  связь,
С  летящей  тенью  совпадала,
В  конце  пути  соединясь.
Я  умилялся  совпаденью...
И  зной  мой  слабый  дух  смутил:
Была  ли  тень  моею  тенью
Не  я  ли  тенью  тени  был?

... Но  вспомнил:  было  не  однажды:
Вода!
Я  поклонялся  ей,
Пустыне, утолявшей  жажду

Мою
И  памяти  моей.
Где  Будущее  с  Прошлым  зналось,
Обменивалось  с  ним  глотком,
И   Настоящее  склонялось
Над  неиссякшим  родником.

1994

*            *           *

Тем  больше  боль, чем  дальше  даль.
Нам  дали  длят  воспоминанья,
не  сокращая  их,
но  знанья
способны  утолить  печаль.

Здесь  славно  Пушкина  читать
и  находить  в  том  утешенье,
что  до  прародины  рожденья
его,
до  Африки,
рукой подать.

3.02.94, Беер-Шева


П О Л Д Е Н Ь

Стрёкот  ласковый  с  полей
Струйки  поливальной,
Солнце -  вечное  оле  -
Бабкой  повивальной.
И, безводью  вопреки,
На  пустынном  шлаке,
Как  надежд  моих  ростки,
Стебельки  и  злаки.

Где-то, у  речной  дуги,
По  утрам  куранты.
Здесь -  цветы, базар, долги
И  репатрианты.

Где-то  храмы  на  крови,
Братья-патриоты,
Здесь -  в бейт-кнессете  раввин
И в Сохнуте - льготы.

Что  б, казалось бы, не  жить!
Б-г  дал  хлеб  и  нишу.
Пусть  сосед  мне  скажет - "жид», -
От  такого  слышу.

В  ряд  скамейки  вдоль  шоссе,
Полдень, посиделки.
Трисс  ребристые  плиссе –
Без  единой  щелки.

Знойно. Ройно. Глухо. Сухо.
Воздух -  суше  сухарей.
И комар  зудит  над  ухом,
Как  назойливый   еврей.
----------------
ОЛЕ – ВОСХОДЯЩИЙ, ПОДНИМАЮЩИЙСЯ (ИВР.)               
ТРИСЫ – ЖАЛЮЗИ (ИВР.)
08.94



*                *                *

День  взъерошенный  вспыхнул  и  спёкся
Не  оставив  луча  от  зари.
Только  крапом  приблудного  флокса
Дотускнели  вослед  пустыри.

На  востоке  темнело  по малости,
Ночь  без  жалости  краски  мешала,
На закате -  цвета  побежалости, -
Это  солнце  на  запад  бежало.

04.12.95


*          *          *

Отличила  судьба, как  магнит  приручила,
Обучила  дружить, на  любовь  обрекла,
А  потом  отлучила. Беды  не  случилось,-
Миражи  отмиражились,-  все  и  дела.

Тропки  сводят  людей, а  разводят  своротки,
Но  душа, -  и  ничто  не  поделаешь  тут, -
Как  привычку, сама  бережёт  приворотки.
Это  долгом  ещё  по-другому  зовут.

Так  садовник  хранит  увядающий  сад,
Не  сулящий  ему  ни  плодов, ни  соцветья,
Так, забытый  хозяином  пёс, из  подклетья
Сторожит  его  сон  в  затяжной  снегопад.

Так и мы. Хоть  живём  по законам  суровым,
По  чужим, -  мы  и  нашим  негромким  верны,
Мы  подставим  плечо, мы  поделимся  кровом,
Даже  с  теми, кому  ничего  не  должны.

Нас  премудрым  словам  мудрецы  обучили,
Но  господь  со  своею  ту  мудрость  сличил:
Мы  в  ответе  за  тех, кого  приручили, -
Но  не  меньше  -  за  тех, кто  нас  приручил.
               
24.11.95






Т Щ Е С Л А В И Е
( эвокация )


Подняться  утром, скажем  так,
Поплавать  с  полчаса  в  бассейне,
Прочесть  статейку  о  Хуссейне,
Засесть  за  письменный  верстак,
Искать  хорошую  строку
И, не найдя, уйти  в  Монтеня,
Где  ботает  со мной  не  феня,
А  дух  высокий  на  веку.

Нам  жаловаться  не  пристало,
Но  время  стылое  настало
И  стало  некуда  пойти,
С  эпохою  про  вздор  судачить?
Нам  не  с  кем  слово  обозначить
И  не  с  кем  тему  обрести.

Душа  не  требует  признанья,
Но  тёмный  лаз  в  плоду  познанья
Сверлит  прожорливый  сверчок.
И  в  этот  лаз  души  утечка
Вершится. Догорает  свечка.
А  что  без  созерцанья  речка? -
Обыкновенный  самотёк.

Так  я  внутри  себя  вращаюсь,
И  мудрой  мыслью  насыщаюсь,
И  без  остатка  весь  вмещаюсь
То  в  Мандевиля,  то  в  Готье,
Обогащаясь, как  рантье.

И  всё  затем, всё  для  того,
Чтоб  ввечеру, чураясь  сглазу,
В  кругу  друзей  сказать  не  сразу
С  утра  придуманную  фразу
Про  праздник  сердца  моего:
Де, всё  на  свете  дребедень, -
А  вот  Монтень!..

А  что  Монтень...

27.11.95


*          *          *

Стоит  Авто  у  коновязи,
А  рядом  топчется  Пегас
И  просит: - Можно, - я в экстазе! -
Припарковаться  возле  вас?

Хоть  вы  и  я  из  разной  кожи,
Мы  оба  любим  быстрый  бег,
Да  и  фырчим  мы  так  похоже,
И  нас, как  ни  крути, а  всё  же
Один  заездил  человек.

Есть  что-то  близкое  к  паренью
В  том, что  нам  каждому  даёт,
Тебе - наземное  движенье,
А  мне - возвышенный  полёт.
Отправимся  вдвоём  в  дорогу,
Я   покажу  тебе  Парнас,
И  научу  молиться  Б-гу,
И  Музы  побратают  нас...-

Машине  вдиво  эти  речи,
От  них  такой  струится  флёр,
Что  миг - и сами  вспыхнут  свечи,
И  заведётся  сам  мотор...

К  стоянке  радуга  рулила...
И  ангелы  слетали  с  крыш...

Но  тут  пришёл  мужик - водило
И  прошипел  кобыле:
- Кыш!

3.03.1996


Д О Ж Д Е В А Я    П А С Т О Р А Л Ь

1.

... Засыпать  бы  вечерами,
Просыпаться  б  поутру
Под  шершавый, под картавый,
Кучерявый  говор  труб...

... Сам  себе  и  раб,  и  вождь,
В  ностальгии  предрассветной
Я  на  плёночке  заветной
Запишу  осенний  дождь....

В  водосточные  раструбы,
В  те, что  нет  в  моём  дому,
Станет  биться  звонкокогубый
Дождь. - Я   помогу  ему.
Суну  противень  под  ливень,
В  виадук  под  перестук
И  поймаю,- будет  дивен,
Как  сиртаки, дробный  звук.
Эта  тайна  многоточий
Наркотой  в меня  войдёт...

Я  потом, в  глухие ночи,
Расшифрую звонкий  код.
Стану  слушать, как  хлопочет,
Что  лопочет, что  пророчит
Дождевая  пастораль,
Стану  верить - дождик  хочет
Утолить  мою  печаль...

... Засыпать  бы  вечерами,
Просыпаться  б  поутру
Под  картавый, под  ручьявый,
Моложавый  говор  труб.

2.

Капли - вечности  минуты
В  кандалы  надежд  обуты,
Всё  отыскивают  брод,
Где  безвременье  течёт...
Как  блаженная  крамола,
Жемчуг  бьёт  в  хрустальный  склеп,
Дождик  в  ритме  рок-н-ролла
Отрабатывает  степ.
Водосток - железный  бивень
За  поток  цепляет  ливень
И  в  победный  рог  трубит...

А  пока  в  глазах  орбит
Небо  сине, пеклооко -
Ни дождя, ни  водостока...

И   до  срока,  пойман  в  сети,
Дождь, как  песня, спит  в  кассете.

январь-март  1996


*          *          *

Хорошо  ни  с  кем  дружить,
И  судьбой  не  тяготиться,
Не  бояться  с  тона  сбиться,
И  золу  не  ворошить.

Хорошо  повременить
И  в  застольном  разговенье
Суетливым  откровеньем
Сердце  не  обременить.

Как  тоска  над  изголовьем,
Сель, обрушившийся с гор,
Праздных  истин  суесловье,
Встреч  досужий  перебор.

Друг  случайный - вздор  небес,
Жизни  пресная  приправа,
На  лугах  души  потрава,
Гон  затасканных  словес.

Просиди  с  ним  вечность  рядом -
Не сведёт  горизонталь
Ни  его  со мной  отраду
И  не  с  ним  мою  печаль.

27.07.95


П О С Л Е Д Н Я Я    Б А Л Л А Д А


Не  снегопад, не  листопад, не  дождь.
Был  зноен  день. И путь  мой  был  пустынен,
Не  освящён  никем, не освятынен,
И  тускло  млела  в  небе  солнца  брошь.

Когда  склонился  к  вечеру  закат
И  жизнь  дожгла  все  небыли  и  были,
Три  женщины  удачу  хоронили
На  перекрёстке  горя  и  утрат.

Я   повстречался  им, я  был  несмел,
Я   брёл  за  ними  по  следам  крушенья,
Я   посылал  им, тих  и  неумел,
Как  мог, слова и  знаки  утешенья,

Даль  растворялась  в  призрачной  химере,
Темнел  закат  лиловее  чернил.
Я  о  надежде  им  твердил, о  вере
И  о  любви, конечно, говорил.

Но  что  я  мог  им  обещать, невежда,
Какой  расклад  в краю  угрюмых  бед,
Где  у любви  потеряна  надежда,
А  у  надежды  больше  веры  нет.
Но  я  твердил, что  не  конец  дороги,
Вот  только  это  поле  перейди!
И  ждёт  любовь  их, кротких, впереди
И  с  верою  надежда  на  пороге.

Но  что  в  моём  им  было  монологе!

Три  женщины  с  разбитыми  ступнями,
В  грязи, в  лоскутных  струпьях и  в  пыли
Шли  в  неизвестность, как  в  забвенье  шли...
Но  что-то  вдруг  возникло  между  нами.
Слова  ль  мои  их  скорбных  душ  коснулись,
Иль  я  достал  их  на  исходе  дня,
Но  три  фигуры  плавно  обернулись
И  странно  посмотрели  на  меня.

И  были  их  глаза  полны  печали,
И  понял  я, что  значит - стынет  кровь,
Когда  мне  трое  тихо  отвечали:
" Я - Вера, я - Надежда, Я - Любовь ".

1994 - 1995,январь
СТИХИ   С О    СБИВЧИВЫМ    РАЗМЕРОМ

-   Познакомьтесь! -
(Мужчина  задумчиво  вздрагивает,
Напряжённо  молчит, и руки  не протягивает.
Звон  в  ушах  моих  бешено  взвился  и  сник.
И  ладонь  моя, как перебитый  плавник,
Повисает  в  пространстве.)

Времена  умирают  в  паузе.
Меня  ветром  качнуло  в парусе.
А  которая  нас  знакомила
Суетливо  копалась в " Кемеле ".

Зубами  взяв одну из сигарет,
Вдыхал в себя он радости земные…
От  зажигалки  невеликий  свет.
Но  я  увидел  рукава  пустые...

Ночной  прохладой  веяло  с  реки,
И  веселился  город  бесшабашно...
Мне  первый  раз  не  подали  руки.
Я  утверждаю: это  очень  страшно.

3.02.95


РАЗГОВОР 
С  ВАСИЛИЕМ  ИВАНОВИЧЕМ

- Не  доплыл  я, понимашь,
не  доплыл.
Пулемётчик, понимашь,
шибко  бил.
Ни  до  берега  тово,
ни  до  этого,
ни  до  ворона  мово
недопетого.
Хошь  не  очень  я  привык
дорожить,
ан, признаюсь, я  желал  бы
дожить...
ну, к  примеру  бы  сказать,
до  тридцатого,
а  хоша  б  и  до  того,
до  треклятого.
И  года-то  я  видал
всё  в  прицел...
Вот  такой, брат, журналист,
беспредел...-

... А  я  слушал, да молчал,
да  покуривал,
правду  я  не говорил,
не  обдуривал.
Пачку  грустно  дотянул,
выпил  на  ночь...

Хорошо, что  утонул
Василь  Иваныч!

1995


*          *          *

Пароходик - пароходик,
Белый  странник  речкой  ходит,
А  на  палубе  матрос,
Замечательный  матрос.

Пароходик - это  я,
И  матрос - это  я,
А  старушка  на  причале
Мама, кажется, моя.

Ах, сыночек, говорит,
Мой  вьюночек,  говорит,
Морем-речкою  поедешь -
Горем сердце изболит.

Я  отвечу  матушке,-
Отыграл  я  в  ладушки,
Я  теперь  поплаваю
С  шумною  шалавою.

...Хорошо  по  речке  плавать
Мимо  леса  и  лугов,
Незатейливая  слава:
Все  друзья  и  нет  врагов.
Там, где  любят  шаливать
Совы  по  лугам,
Хорошо  причаливать
К  тихим  берегам,
И  по  зыбким  сходенкам
Помогти  сойти
Девочкам-смородинкам,
Старикам  в  пути.

Как  дела  с " вопросами ",
Чья  и  в  чём  вина,-
Пусть  там шепчет  с  плёсами
Сплетница-волна.
Мне  б  с  мечтой  небренною
Жить  не  на  виду,-
С  жизнью, со  вселенною
И  с  собой  в  ладу.

... Ночью  речка  моет  деньги -
Грошь  янтарную  луны,
Проплывают  деревеньки
С  левой-правой  стороны,
Как  школяр  урок  домашний,
Вслух  движок  свой  ритм  зубрит,
Как  латунный  набалдашник
На  корме  луна  блестит,
На  рассвете  солнца  грабли
Ворошат  седой  туман...

... Это  правда - про  кораблик.
Про  меня  же - всё  обман.
Плавал  праздным  пассажиром,
Обрастал  житейским  жиром,
И  не  я - другой  пацан
Стал  матрос  и  капитан.

Не  смечталася  мечта,
Всё  сметала  суета,
Лишь  гляжу  из  под  ладони
В  край, где  светит  береста.


Да  читаю  жизнь  с  листа.

15.08.95.


*          *          *

Никогда  я  не  был  двоелюбцем,-
Двум  страстям  одно  гнездо  не  вить.
Разрази  судьба  меня  трезубцем,-
Невозможно  сразу  двух  любить.

Но  сошлась, и знать  даёт  всё  чаще
Двух  начал  запекшаяся  грань:
Не  рубец, а  шов  кровоточащий
По  живому  стягивает  ткань.

Сын  дождей  грибных  в  прохладе  просек,
И  пустыни  знойной  новосёл,-
Обречён  любить  и  ту, что  бросил,
Как и ту,  что  мне  сам   Бог  нашёл.

07-08.95.


В А Н Я

Под  Беер-Шевой, в знойном  караване,
С  русской  мамой  и  отцом  еврейским
Проживает  белобрысый  Ваня  -
Блудный  сын  страны  Гиперборейской.

Ваня  атаманит  в  караване,
Есть  шашлык  в  охотку  с  мужиками,
Ваня  любит  ножичек  в  кармане
И  решает  споры  кулаками.

Целый  день  по  выжженной  пустыне
Носится  бесёнок  синеокий,
Лопает  с  базара  апельсины
И  лупцует  братьев  из  Морокко.

Ваня  бойко  шпарит  на  иврите,
Помнит: " небо  кроет  бурю  мглою ".
Вы  на  русском  с  ним  поговорите -
Русый  мальчик  бредит  брит-милою...

Ванин  папа  всё  ещё  без  места
И, конечно, без  автомобиля,
Мама  моет  пол  в  чужих  подъездах
И  мечтает  мыть  полы  на  вилле...

... Все  мы, в  жизни  разные  такие,
Мечены  одною  общей  метой:
В  бездне,  что  зовётся  ностальгией
Ледяной  распыл  в  хвосте  кометы.
Мы  -  посева  щедрого  отсевок,
Сухостой  зелёных  резерваций,
Юг - судьба  нам, а  глядим  на  Север,
И  никак  не  можем  оторваться.
Старые  кряжи  не  пересадишь -
Даже  рядом,  возле, по  соседству,
А  чужбина  даже  и  не  саднит
Саженцам  -  зеленому  наследству.

Вновь  пылят  ушкуйники  босые
В  Негев, никогда  не  знавший  снега...

- Ваня! Хочется  домой,   в  Россию?
И  Ванюша  отвечает:
- Не - а!

январь, 1994


*          *          *

"... Ужо  дочту  и  Фета  и  Лескова,
И  Пушкина  неспешно  перечту,
Когда  постылой  службою  не  скован,
Я  перейду  рубежную  черту...:"

Мечту  я  холил, и  таил,  и  тешил,
И  представлялось: будет  всё  впопад,-
Предзимний  дом,
Печаль  пустых  скворешен,
И  к  месту  дождь, и  к  сроку  снегопад.

Сбылось.
Читаю.
Только  в  чёт  и  в  нечет
Не  снег, -  песок  мне  ветер  в  окна  мечет,
Да  жжёт  страницы  избранных  святынь
Хамсин  -  кочевник  негевских  пустынь.

3.02.94.
ДОРОЖНОЕ

Ночь  прохладная  над  миром...
Не  остывшее  шоссе...
Словно  кофе  пьёшь  с  пломбиром
Под  названием  глиссе.

Кроны  сосен  потемнели,
Стынет  млечная  струя,
И, как  северные  ели,
Кипарисов  острия.

Память -  сводня,  память - сделка,
Заводной  иллюзион, -
То  с  опушки  глянет  белка,
То  лыжня  прочертит  склон.

Эта  радостная  мука,
Что  легко  узнать  в  лицо,
Впилась  в  сердце, словно  в  руку
Обручальное  кольцо.

Здесь, за  каждым  поворотом,
Узнаваемости  знак.
Вот  стожок. Вот  спуск  у  брода.
Вот  -  знакомый  березняк.

Кажется, ещё  немного
И, по  горному  крута,
В  город  впишется  дорога -
В  центр  уральского  хребта...

... Вот  такая  селяви...

Стоп.  Выходим. - Тель-Авив!

14.01.95.


ПИСЬМО - 1
" Разлука  ты,  разлука,
Чужая  сторона..."
            из  песни

Судьба, что  аксиома,-
Не  встанешь  поперёк...
Я, почитай, не  дома
Уже  который  срок!
Я  всё  на  кон  поставил,
Свой  рубикон  прошел, -
За  тех, кого  оставил,
За  тех, кого  нашёл.

Теперь  я  точно  знаю,
Где  центр  и  край  земли,
И  где  верстают  стаю
К  полёту  журавли.
Им  этот  край  -  в  обычай,
Как  собственный  вольер,
Не  зря  они,  курлыча,
Грассируют  на  " эр ".

Под  небо  журавлиный
Клин  взмыл, не  сбив  резьбы...
Клин  вышибают  клином...
Но  этот  не  избыть.
В  крыле  крыльца  подняться,
Стоять  и  каменеть, -
Счастливо  оставаться,
Счастливо  долететь.

Мной  каждый  счёт  оплачен,
Мной  каждый  друг  оплакан,
Я  до  свободы  дожил,
Я  только  Богу  должен.

День  светел, да  докука,
А  ночь - она  темна...
На  цыпочках, без  стука,
Войдёт  в  мой  дом  Разлука,-
Сторожевая  сука,
И  сядет  у  окна.

ноябрь, 1992.


ЗАКЛИНАНИЕ
(Письмо - 2)

В  пустыню  дальний  глас
Приходит, как  сказанье,
Как  сказ. Как  парафраз
Священного  писанья.
Где  в  сумраке  молчит
Судьба, письмо - свеченье,
Как  узнику  в  ночи
Окошко  заточенья.
Шли  с  северных  вершин,
С  твоей  широтной  выси,
Здесь, в  эденской  глуши,
Их  нехватает, писем.
И  пара  кратких  фраз,
И  длинное  посланье, -
Всё  впрок,  всё  в  добрый  час,
Как  боль  на  вычитанье.

Я  стану  отвечать
В  шабат,   и  в  понедельник,
Пока  горит  свеча,
Надёжный  мой  подельник.
Да  не  прервётся  речь
Ни  чуром, ни  цезурой,
Словам  свободно  течь,
Переболев  цензурой. -
У  мира  на  краю
Вдали  друзей  мне  близких
Я  поселён  в  раю
С  правом  переписки.

16.02.94


ХОТЕЛОСЬ   НАУЧИТЬСЯ   ГОВОРИТЬ

Хотелось  научиться  говорить...

Я   наторел, и  трёкал  безумолку...
От этого  немного  было  толку,
Но  долго  я  не  мог  умерить  прыть.

Я  скоро  понял: эдакий  талант
У  каждого  второго, или  чаще
Его  не  прячет  мастер  в  долгий  ящик,
Не  зарывает  в  землю  дилетант.

Потом  -  и  тем, кто  знал  словам  предел,
И  тем, чей  разглагольствовать  удел, -
Я  стал  учиться  задавать  вопросы,
И  много  в  этом  деле  преуспел.

Но  и  вопросы  -  понял  я  в  свой  срок  -
И  на  зубок  тот  выучил  урок  -
Полны  не  больше  смысла,
Чем  ответы,
Их  про  запас  сначала  приберёг,
А  после  позабыл  их,  как  приметы
Дурные,
ибо  все  они  не  впрок...

Всё  сказано.
Всё  спрошено  давно.
На  все  запросы  дадены  советы.
И  выкурены  споров   сигареты.
И  выпито  общения  вино.

И  злых  речей  досужий  перебор,
И  выспренность  пустого  величанья,
И  праздный  ум  друзей, и  умный  вздор
Нас  обучают  мудрости  молчанья.

5.09.94



*          *          *

Птичья  стая  встала  на  крыло,
Потайному  пеленгу  послушна,
И  струей  воздушною  радушно
Птиц  на  север, к дому  понесло.

Журавлишка  маму  потерял
И  летит  вдогон  за  вертолётом.
( Если  б  я  в  кабине  был  пилотом,
Я  б  так  сильно  на  мотор  не  жал.)

Тянется  к  стихающему  грому,
А  того  не  ведает, чудак:
Мамочка  курлычет  по-другому,
Мама  машет   крыльями  не  так.

Вертолёт  ушёл, прибавив  газу,
И  не  сразу  понял  наш  глупец:
Птице  той  на  юг  лететь, на  базу,
А  ему - совсем  в  другой  конец.

март  1995.


БАРОМЕТР   В    НЕГЕВЕ

Вот  барометр  -  тихое  чудо.
До  чего  же  умён  он, зануда!
Он  замкнул  в  своём  бронзовом  круге
Всю  погоду  и  климат  округи.
Как  дружили  мы  с  ним  на  Урале!
В  нём  кружили  ветра  по  спирали,
Ливни  жили  и  зим  снегопады,
Он  пророчил  мне  всё  перепады,
И  я  знал, когда  жить  нараспашку,
Когда  вкутаться  в  скит  мой  дремучий,
И  с  какой  стороны  ждать  мне  тучи,
И сулит ли мне буря оттяжку.
И не в  том, чёрт возьми, было дело
Что умел он взглянуть за пределы,
А что  был  он  для  жизни  полезной
Безотказный  как  доктор  уездный.

А  теперь  это  просто  игрушка.
И  стучу  по  стеклу  я  напрасно,
Как  в  ловушку  попала  вертушка:
Стрелка  намертво  встала  на  " ясно ".

Что  бы  ей  напророчить  прохладу?
А  к  исходу  несносного  лета
Осень  -  тихий  пролог  к  листопаду
И  зазимок  -  морозов  примету?

В  государстве  большого  исхода
Круглый  год  ходит  в  шортах  погода,
Климат  загнан  в  " рено "  и  в " субары ",
И  над  ними, как  нудную  коду,
Тянут  соло  жары  изобары...

Будто  сказочное  заклинанье,
Обрекло  этот  край  на  закланье
Небу, крикнувши  солнцу - замри!
И  заклинило  календари.
Ах,  не  наш  ли   то  символ  недужный
Прозябает  на  стенке  наружной
Одинокий, под  пылью невьюжной,
Невостребованный и ненужный!..

март 1996


НА  АЦМАУТ  -  УЛИЦЕ   НЕЗАВИСИМОСТИ

Мне  нравится, -  на несколько  минут
Расслабившись, -  пройтись  по  Ацмаут*.
По  Независимой. Когда  мы  так  зависим
От  настроений,  памяти  и  писем.

... Национальный  банк  бетонной  грыжей
Навис, и  тень  упала  на  газон.
На  Ацмаут  стоит  скрипач  под  крышей,
На  дно  футляра  брошен  асимон*.

Банк  обожает  суету  движенья,
И  там, где  полированностей  стык,
Он  в  зеркалах  простые  отражения
Дробит  до  ещё  более  простых.

Как  Сен-Симон, печальный  и  носатый,
Скрипач  столиц  в  Беэр-Шеве  ловит  шанс,
И  вслед  пейсатым  льётся  Сарасате,
Вдогон  кабланам*  клонится  Сен-Санс.

Какой  концерт!  Автобусов  басы,
Крик  зазывал, весёлый  вопль - " Пенальти! ", -
Всё  в  лейтмотивы  нежному  Вивальди,
Всё  -  в  контрапункты  звукам  Дебюсси...

О, наших  смутных  чувств  простые  гаммы!
Чтоб  даже  вас  услышать, нужен  слух.
Но  в  суетливом, говорливом  гаме
Мир  деловой  к  фиоритурам  глух.

Я  утром  шёл, я  возвращался  ночью,
В  ногах  шуршал  дневных  страстей  азарт -
Листки  лото, изорванные  в  клочья,
И  листопад  отживших  телекарт.
И  в  свете  ламп  дневных  -  ночных  кокеток,
Лежал, как  беспризорный  малолеток,
На  дне  футляра  -  тот  же асимон.
Лежал, свинцов, как  неделимый  атом,
Жетон  для  телефонных  автоматов,
Из  обращенья  вышедший  жетон.

Фалафель*, питы, шашлыки  и  кляры...
Жуёт, снуёт, рыгает  Ацмаут...
Закройте, скрипачи, свои  футляры, -
В  Беэр-Шеве  беднякам  не  подают.

январь-март  1994 - февраль 1995.
ацмаут (ивр.) - независимость
асимон (ивр.) – металлический  жетон  для  телефонов-автоматов  .
Вытеснен  телекартами.
каблан (ивр.) - подрядчик.
фалафель (арабск.) - булка  с  наполнителем  из овощей, солёностей,
кусочков мяса, пряностей  и  пр.
пита (арабск.) - лепёшка.


*          *          *

Опять,  и  по  новой, и  заново
Поставлю   пластинку   Руслановой
И  стану  стоять  у  окна,
Откуда  пустыня  видна.

Для  песни  раздольной,  и  воли,
Здесь  хватит  и  дали,  и  боли,
Пустыня  -  подарок  пространства
Для  поиска  смысла  и  странствий.

Как  карта  игральная,  глянцев
Закат. Дик  простора  оскал...
" Окрасился  месяц  багрянцем»,
И  ветры бушуют  у  скал...

Пустыня  заманит, заморит,
Пожертвует  слабых  пескам...
" Ты  правишь  в  открытое  море,
Где  с  бурей  не  справиться  нам ".

Я  утром  -  в  плену  у  пластинки,
Ночами  -  у  радиоволн,
Где  мой  мирозданьем  песчинки
Блуждает  беспарусный  чёлн.

Прильну  к  уплывающей  речи,
Как  некогда  к  тёплым  плечам.
По-прежнему, глуп  и  доверчив,
Я  всё  ещё  верю  речам.

Там  голос  волнующий  кроткий
Сулит  всё  хорошее  мне
На  средней  волне, на  короткой
Волне, и  на  длинной  волне.

Зачем  этим  волнам  в  угоду
Я  верю,  не  знаю  и  сам:
" В  такую  шальную  погоду
Нельзя  доверяться  волнам ".

16.11.94.





*           *           *

Дует  ветер, ему  б  надувать  паруса,
Жаркий  ветер, -  ему  обогреть  бы  озябших,
Но  слезами  пустынь  только  утром  роса
Эту  знойность  оплачет -
                влагой  для  ящериц.

Где-то   сосны  стоят  на  снегу
И  лелеют  лиловую  старость.
Жизнь  осталась  на  том  берегу.
А  на  этом  -  дожитки  остались.

лето, 1995.


*          *          *

Повязали
мужика,
повязали.
Заложили
мужика,
заложили.
Как  вели  его  тогда
на  вокзале...
Не  в  столыпинский
вагон
заводили.
Нет,
не  пёхом
пёр  мужик,
не  в  этапе,
не  просёлок
тряс  его
в  колымаге, -
довозили  до  купе
на  пикапе,
и  не  ждал  его
шмонать
Колым-лагерь.
Пообочь  его
не  шли
конвоиры,
и  овчарки  разъярённо
не  рвали,
встречно
лыбились
в  улыбке
овиры...
Он  в  продроме
пребывал,
как  в  нирване.
И  вели  его
под  белые  ручки
слева -
сын,
а  справа -
павою -
дочка,
впереди  -  жена,-
еврейские  штучки:
без  ошейника,
и  без
поводочка.

Отзвонили
звонари
на  вокзале,
он  уехал,
не  повёл
даже
бровью...

Повязали  мужика,
повязали...
Не  канатом  -
беззаветной
любовью.
июль, 1995.


СОН

Бродил  в  лесу, запоминая  вешки,
Искал  грибы, -  маслята, сыроежки,
И  разводил  уютные  костры,
И  свёртывал  цигарки  из  махры
Ядрёной.
И  за  пажитью  зеленой
Ступал  босой, и  ранила  меня,
Как  женщина  -  ревниво  и  влюблённо  -
Игольчатая  колкая  стерня.
Упругой  вицей  нежно  трогал  хвою
Опавшую, и  впитывал  с  лихвою
Настоянный  на  звонкой  тишине
Сосновый  дух  -  уральскую  шанель...

5.01.94


*          *          *

У  ностальгии  гнусное  лицо.
Да  и  лицо  ли? -  Слепок  боли. Маска.
Огласка  бед. Печальная  развязка.
На  пустыре  конечное  кольцо.

У  ностальгии  гнусное  лицо.
Безмолвье... Зазеркалья  полумгла...
Рубец  морщины  поперек  чела...
Потухший  взгляд.


И  я, в  конце  концов,
Стараюсь  не  смотреться  в  зеркала.

21.01.95.


*           *          *

Не  проси  у  Бога  здоровья.
Не  проси  у  Бога  удачи.
Не  проси  у  Бога  и  счастья...
А  проси  ты  у  Бога  мужества,
Чтоб  оно  тебя  не  оставило,
Когда  обойдут  удачи,
Отмаячит  в  сторонке  счастье,
И  покинет  тебя  здоровье.


*          *          *

Вместо  сауны  -  русская  баня,
И  олив  под  подошвами  -  снег,
И  лежнёвка, и  шмель  над  грибами,
И  весло, что  к  причалу  табанит,
Усмирив  плоскодонки  разбег;
И  рябин  мозаичная  россыпь,
И  дождя  моросящая  взвесь,
И  ночные  туманы, и  росы,
И  грачиных  скворешников  гнездь,-
Всё  на  свете  таинственном  есть...

Но  не  здесь,
                но  не  здесь,
                но  не  здесь...

Х.1995


НА   МОРЕ   МЁРТВОМ, НА   СОЛЁНОМ
(песенка)

В  линялых  плавочках, да  на  тесёмочках
Идёт  по  бережку  российский  чмырь,
А  чмыря  кличут  все  по-русски  Сёмочкой,
В  глазах  у  Сёмочки  -  тоска-Сибирь.

А  море  Мёртвое  такое  гордое:
Отель -  пять  звёздочек, здесь  все из  США!
Куда  тут  Сёмочке  с  евонной  мордою,
С  его  карманами, где  два  шиша.

В  России  Сёмочку  до  рёбер  драили
По  части  нации, держа  в  узде.
Чего  ж  ты, Сёмочка, забыл  в  Израиле?
Здесь  плохо  бедному, как  и  везде.


Работодатели  -  ребята  тёртые,
Прижмут  с  улыбочкой, с  бевакаша*.
А  у  жулья  жильё  -  ловушки  мёртвые:
Помрёшь  без  плавочек, без  кулеша.

Уж  больше  годика  прошло  с  исходика,
А  Сёма  всё  ещё  глядит  назад.
Гляди  не  очень-то: вот  так  же  Лотиха
Раз  оглянулася, да  невпопад!

Подходит  Сёмочка, улыбка  ясная.
Чудак!  Ну, что с  того, что  нет  волны?
Нырять  в  Израиле  -  задача  праздная:
Как  пробку  вытолкнет  из  глубины.

Тоска  зелёная, а  жизнь  -  слоёная,
То  плохо  Сёмочке, то  хуже  нет.
От  слёз  олимовских  вода  солёная  -
Вот  Моря  Мёртвого  простой  секрет!

Х1.93 - 02.94

---------------------------------
бевакаша  (ивр.)  -  пожалуйста


ВКУС    ВИНА
(песенка)

Есть  три  вкуса  у  вина,-
Пригуби и  пей сполна!

Не  теперь, -  давным-давно
С  песней, да  в  раздолье
Пил я  сладкое  вино
В  дружеском  застолье.

Крутят  дни  веретено,
Будням  не  переча,-
Пил  я  кислое  вино
На  случайных  встречах.

Серый  полдень  плыл  в  окно,
Речь  рвалась  в  запинках...
Молча  горькое  вино
Пил  я  на  поминках.

А  ещё  одно  вино,
Как  давно заведено,
Во  честной  компании,-
Пил  при  расставании.

Горше  этого  вина -
Непрощённая  вина.

апрель  1996

ПОГОВОРИМ     О     ПУСТЯКАХ


Поговорим  о  пустяках.
Душа  томится   непокоем,
Мы  ей  отдушину  откроем
Сове, томящейся  в  тисках, -
Поговорим  о  пустяках.

Поговорим  о  пустяках.
О  старых  ценах. О  погоде.
О  козырях  в  чужой  колоде
И  о  лирических  стихах.
Поговорим  о  разводантах
Из  Букингемского  Дворца,
Об  африканских  бриллиантах,
О  депутатах-дебютантах,
О  привозных  дезадорантах
И  новом  креме  для  лица.
Я  слышал, предстоят  гастроли
Поп-эротической  звезды?
Какие  новости  в  футболе,
И  что  там  в  верхнем  си-бе-моле
Клавира  "Синей  Бороды"?

Поговорим  о  пустяках...
Не  о  судьбе. Не  об  исходе.
Немного  о  французской  моде
Или  английских  рысаках.

А  то, что  больно?  То, что  свято?
Что  бьётся  жилкою  в  висках?
Что  на  крестах  судеб  распято?
Про  это  всё  -  не  на... не  надо.

... Поговорим  о  пустяках!

мая, 1993


*          *          *

В  роковом  соседстве  с  паутиной
Луч  скользнёт  -  свободный  суверен,
Но  в  тенётах  смертно  и  рутинно
Мотылёк  забьётся,  взятый  в  плен.

... День  прошёл  без  пользы, без  отрады,
Без  поступков  нового   витка,
Гвоздь  не  вбит, не  стругана  доска,
Не  прибилась  к  берегу  строка...
Впрочем, я  доволен: из  засады
Выпустил  на  волю  мотылька.

23.02.94.


НЕЧТО   ПРО   МАЛЬЧИКА-С-ПАЛЬЧИКА

Мальчик-с-Пальчик  ходит  фертом.
Мальчик  глушит  сидр  стаканом.
Мальчик-с-Пальчик  хочет  первым
Быть, - первее  великанов.

Крошка  детские  размеры
Покупает  в  " Детском  мире ",
Но  просторнее  пещеры
Своды  стен  в  его  квартире.

И, настырный  от  природы,
В  божий  промысел  не  веря,
Он  большие  скороходы
Норовит  к  себе  примерить.

Чтоб  взлететь  в  крутые  сферы, -
Встань  на  плечи  великанов.
И, смотрите, вот  он, первый! -
Вождь, борец, звезда  экранов.

Этот  мальчик  не  из  сказки,
Где  счастливая  концовка,
Ему  служит  без  натаски
Вся  гигантская  тусовка;

При  крыльце  его  -  кареты,
Великаны  -  при  запятках,
При  дворе  в  шутах  -  клевреты
И  чесальщики  -  при  пятках...

Словно  волны  возле  буя,
Вкруг  него  кучкуясь  купно,
Лижут  выпуклость  любую,
Что  лизанию  доступна...

... Что  тут  скажешь: мир  наш  дивен:
Правят  сильными  жиганы...

Мальчик-с-Пальчик  мне  противен...
Но…  дерьмо  и  великаны!

1983. 1996


ПОВЕСИТЬ   В   ПУСТЫНЕ
 
  (этюд  об  этюде)

Вот  вопрос  на  засыпку:
что достойно  предмета  поэзии?
Что  стихию  стиха  не  подточит,
как  проза, коррозией?
И  вообще  -  почему  поэтичной  считается  Грузия,
и  не  очень  в  чести, например, Прибалхашская  Азия?


... В  казахском  городке, в  степном  музее,
где  окна  в  шторках  синей  бумазеи,
сражённый  гениальностью  решенья,
я  видел  казнь, посредством  удушенья...

Тут  тонкость... Как  без  дерева  повесить
в  пустыне?  Где  безлесны  даль  и  веси.

Повесить  -  не  родить. Тут  мало  чувства,-
костёр  и  плаха, кол  и  дыбы  хруст,-
всё  требует  высокого  искусства.
А  если, скажем, с  ложем  у  Прокруста
проблема? -  раскладушку  даст  Прокруст.

" На  холмах  Грузии  лежит  ночная  мгла "...
А  вот  меж  двух  холмов  -  горбов  верблюдных,
как  меж  двух   " У ",
простая  жердь  лежит  -  с  петлёю  перекладина...
Из  чьей  башки  фантазия  украдена?
А, может, озаренье  сходу  найдено? -
В  кочевьях, где  и  суд  свой, и кассации,
импровизация  -  сестра  цивилизации.

Так  вот, -  музей.
Рисунок. Жанр  этюда.
Изображён  пустырь. На  пустыре
стоят  сонливо  рядом  два  верблюда,
соединённых  жердью, как  тире.
И  жерди  так  удобна  седловина,
а  в  контурах  так  что-то  от  герба,
что, кажется, открылась  мне  причина,-
зачем  даны  верблюду  два  горба.

Кустарник  чахлый. Выжженная  травка.
Закат. И  обречённый. И  удавка.

Здесь, в  монологе  жизни  на  закате,
цитата  смерти  в  бледных  зеленцах...

И, как  кавычки  при  цитате,
два  ассистента  при  уздцах.

Х11.1995


*          *          *

Ах, родина, смурная  паспортистка!
Пинком  открыв  для  нас  все  створки-дверцы,
как  просто  ты  нас  вычеркнешь  из  списка!..
Как  трудно  тебя  вычеркнуть  из  сердца.

1996



АПОКАЛИПСИС   ПЛОЩАДЕЙ
или
О   СУЩНОСТИ   ЭНТУЗИАЗМА

               «они  считают свои  злые  дела
               хорошими  и  справедливыми»             
                Эразм  Роттердамский
               
Не  будь  на  свете  правды, чем  бы
козыряло  зло?

Убийство - звёздный час  убийцы,
И  жертвы  бедной - звёздный  час...

Джордано. Зимний  день. Собор.
Иезуиты. Крест. Костёр.

...Такая  милая  старушка.
Несла  себе  вязанку  хвороста -
расшевелить очаг  домашний
да  кости  старые  согреть...
Костёр  на  Площади  Цветов
казался  хилым. Струпья  пламени
сырые  серые  так  нехотя
с  поленьев  слизывали  влагу...
Она  подбросила  охапку
сухих  ветвей, и полыхнуло,
и  стало  жарко, и  Джордано
теперь  поджаривался  лучше.

Вращались  вкруг  него  планеты,
времён  накручивали  кольца,
затягивали  петли  туже
на  шеях  крохотных  надежд...

Виток. Восток. Арабский  лекарь,
учёный  лекарь - детский  доктор
колдует  над  взрывною  смесью,-
лекарством, как  он  полагает,
от  всех  недугов  и проблем.
Он  знает  всё - состав  и  дозу
тех  порошков  смертельных... Завтра
они  шестнадцать  тел  ребячьих
смешают  с  кровью  и  железом
на  площади  в  Ерусалиме.

...Старушке  показалось  -  пламя
слабеет. И  с  остатком  веток
рассталась  не  без  сожаленья,
но  искр  бенгальский  звонкий  праздник
с  утратой  примирил  бедняжку,
к  тому  ж, ей  показалось - грешник
зашевелился  поживее.

...Один  и  тот  же  ветерок
золу  мешал  и  звезды  двигал
мировращения  вселенной,
открытого  Джордано.
Звёзды
качнулись  и  над  колыбелью
земли, где  мать  качала  сына
и  пела:  вырастай  скорее,
мой  царь, мой  сладкий, моё  сердце,
и  будешь  утешеньем  Бога...
А, может  быть, не  это  пела?
Кто  знает... Тихий  мальчик  вырос
и  в  старика  всадил  три  пули.
Три  пули. В старика. И  в  спину.
На  Площади  Царей.

... Старушка
пришла  домой. Очаг  холодный
не  оживить. Весь  пламень  жаркий
ушел  на  то, чтобы  поджарить
монаха  Бруно... Ей  теплее
от  этого  не  стало, впрочем,
ведь  правда  восторжествовала.

...Смели  золу  энтузиасты
с  брусчатки  Рима, - вместе  с  пеплом
создателя  трактатов  мудрых
о  множественности  Вселенной
и  сущности  энтузиазма.

... Иерусалимские  хасиды
в  мешочках  пластиковых  скорбно
снесли  на  кладбище  останки
того, что  было  детской  жизнью.

...И  с  Площади  Царей  струёю
воды  кровь  смыли  миротворцы;
она  легко  смывалась, - взгорье
не  зря  зовётся: Холм  Весенний  -
всё  возвращает  он  в  низины,
в  затишье, - с  шумных  площадей.

... Замкнётся  круг. И  справедливцы
святые  вознесут  молитвы.
Старуха  скажет: " Слава  Богу! ",
" Аллах  акбар! " -  арабский  доктор,
и  честолюбец   на  иврите
проговорит: " Барух  ашем! "

Как  много  «правд»  на  этом  свете!
Но  если  воды, совпадая,
рождают  общую  стихию,
то  «правды»  разные, смыкаясь,
гремучую  рождают  смесь.
«И увидел Господь, что велико зло человека на земле,
и что вся склонность мыслей сердца его только зло во всякое
время».   Б-Решит (Бытие), 6

ноябрь 1995 - ноябрь 1996
--------------------------------------------------
Барух  ашем ( ивр.)  - Слава  Б-гу! ( букв. –  благословен Господь!)
*          *          *

Мой  удел  -  из-за  спин  почитателей,
Затерявшись  в  толпе  обожателей,
На  тебя  безотрывно  смотреть
И, обуглившись, тихо  сгореть...

Эта  пытка  недолго  протянется...
Ты  пройдёшь  там, где  пепельный  след,
Тронув  туфелькой  всё, что  останется,
От  меня  и  моих  сигарет.

май, 1995


*          *          *

Я  склонился - наклонился,
Я  сказал:  душа - геверет!
Мы  поедем  на  Кинерет? -
Искупаемся  в  волнах!
Отвечала  мне  геверет:
Не  поеду  на  Кинерет!
Мама  вам  моя  не  верит:
Вы  не  учите  Танах.

Ах, душа  моя, геверет!
Кто  ж  любовь  мою  измерит?
Она  глубже, чем  Кинерет,
А  без  вас  не  мил  маршрут.
Отвечала  мне  геверет:
Кто  себя  тебе  доверит?
Ты  не  молишься  по  вере
И  не  ведаешь кашрут.

Я  уехал  на  Кинерет,
Сам  поехал, без  геверет.
Что  за  чудо  этот  берег! -
Обновление  в  крови!..
У  меня  хоть  был  Кинерет!
Что  ж  осталось  для  геверет?
Ни  Кинерета  геверет  не  досталось,
Ни  любви!

16.10.93.
геверет (ивр.) - госпожа


ПРИЗНАНИЕ

Ты  -  чудо  жизни  непростое,
Ты  блеск, ты  шарм, ты божество,
Ты  мера  ценности  всего...
Но  знать  бы  мне, чего  ты  стоишь
Без  поклоненья  моего.

1995

*          *          *

Как под веткою ирги
Девушка  сидела,-
Целовалася  с  другим,-
На  меня  глядела.
Кто  я  ей? -  смешной  чудак.
Тот  -  юней  и  лучше.
А  смотрела  просто  так,
Так, на  всякий  случай.

Так  вздувают  по  углам
Лишнюю  лучину,
Так  врубают  для  весла
Третью  ключину,
Так  мизгирь  плетьё  своё
По  округе  лепит
Всюду, где  ему  живьё
Свой  сигналит  лепет.
Так  вползает  ветерок
В  каждую  лощину,
Так  с  фуршета  гости  впрок
Тащат  дармовщину...

Может,  пряности  в  любви,
Что  приправа  к  блюду?
Может,  у  любви  в  крови
Склонность  к  мини-блуду?..

Взгляд  пронзал  меня, как  гвоздь,
И  на  том  на  взгляде
Иссыхал  я, словно  гроздь, -
Кистью  в  винограде.

Целовалася  с  другим,
На  меня  смотрела,
Купидон  с  крылом  тугим
Подносил  ей   стрелы...

Я  пройду, не  обернусь,
На  зазыв  не  падкий,
Мне  не  в  радость  и  не  в  грусть
Эти  переглядки.

Я  скажу  красотке: - Эй,
Зря  тебе  неймётся.
Если  жажды  нет, не  пей,
Не  мути  колодца!

1983, 1995.






*          *          *

... Молчанье  женщины  -  прекрасно!

Как  недосказанность  зари.
Как  свет, которым  в  час  неясный,
Горят  в  подъездах  фонари.
Непроторённая  тропинка,
Размытость  в  мареве  берёз...
Молчанье  женщин  -  паутинка,
Что  ветер  мимо нас  пронёс.

В  ресницах  прячется  зарница,
Но  обещает  вам  она,
Что  будет  бесконечно  длиться
Загадочная  тишина...

... Какие  замки  из  Молчания
Творит  наивный  разум  наш!
Там  в  залах  радости  и  чаяния
Живёт  душа  -  влюблённый  паж.

Молчанье  женщины...
Былинка.
Реки  туманной  тихий  плёс...
И  на  незаданный  вопрос
Ответа  робкая  заминка.

Слепой, молчание  прекрасной
Беру  себе  в  поводыри...
И  припадаю  в  просьбе  страстной:
Пожалуйста, ... не  говори!

1995


*          *          *

Вот  это  -  дельфин.
А  вот  это  -  дельфина,
Она  молода  и  нежна,
Как  дофина.

Прелестный  плавник
И  глаза  её  карие
Нежнее  других
В  молодом  дельфинарии.

Дельфина  тоска
Безотчётная  гложет:
Он  хочет  дельфину  обнять
И  -  не  может.

И  жаль  мне  дельфина,
Что  он  без  понятия:
Без  рук, извините,
Какие  объятия!

Дельфина  играет,
И  ластится  к  другу.
А  друг  всё  по  кругу,
По  кругу, по  кругу...

1995


В   С К О Б К А Х

*          *          *
Всё  может  Бог:  и  миловать,  и  баловать.
Две  родины  дарованы  мне  Богом:
Одна  мне  говорит: добро  пожаловать!
Другая  цедит:  скатертью  дорога!

1.10.94.


*          *          *

Моя  страна  сказала  мне: " я  не  твоя ".
Моя  страна  мне  говорила: " ты  -  не  мой ".
И  вот  теперь  другой  стране  я  в  доску  свой,
Да   и  она  теперь  своя, да  не  моя.

10.11.93.


*          *          *

Чем  ниже  солнце, тем  длиннее  тени,
По  тени  мерять  вещи  -  звук  пустой
При  длинной,  даже  стоя  на  коленях,
Ты  кажешься  себе  величиной.


*          *          *

Река  течёт  на  юг,
А  блики  волн  -  на  север:
Оптический  обман...
Так  я  с  моей  душой:
Сам  здесь,она  -  в  Расее,-
Мой  с  Прошлостью  роман.

9.02.94.


*          *          *

Стопа  вспушила  след в  песке...
Я  брал  подъём  скользящим  шагом, -
В  пустыне  не  нужна  отвага:
Есть  тяга  к  цели  вдалеке.

Я  к  ночи  одолел  отроги,
К  утру  дошёл  до  первых  крыш...
И  целый  день  гудели  ноги,
Как  на  Урале, - после  лыж.

июнь, 1994


*          *          *

Мы  прибыли  из  дальних  мест,
Переменив  узду.
Мы  там  несли  свой  тяжкий  крест.
Теперь  несём  звезду.

11.22.93.


*          *          *

Зачем  здесь  месяц, словно, лодочка?
Тут  ни  причала, ни  реки.
Вокруг  родного  околоточка
Текучие
одни  пески...

17.01.96.


*          *          *

Не  надо  пророка, не надо  курсива,
Чтоб  это  понять  и  постичь  досконально:
Хорошие  люди  остались  в  России.
И  это  -  прекрасно.
И  это  -  печально.

29.06.93.


*           *           *

Там, где  всего  избыточно, -
И  юга, и  тепла,
Где  солнце  светит  пыточно
Из  каждого  угла, -
Недостаёт  безделицы:
Грозовых  зарниц,
Паводков, метелицы,
И  русских  лиц.

29.09.94.





*          *          *

Ещё  немного  греют
Простор  лучи  косые,
Ещё  не  все  евреи
Покинули  Россию,
Ещё  не  всем, дурея,
Из  мест  родимых  рваться...
А  те, кому  больнее,
Быть  может, возвратятся.

1993


Хомо  сапиенс

Опять  весна, и  над  пустыней  шумной
Хочу  взлететь  со  стаей  журавлей...
Какой  я, к  чёрту, человек  разумный,
Когда  безумен  в  прихоти  своей.

1996


Рыцарская   диета

На  завтрак  -  два  банана.
На  ужин  -  Донна  Анна.


*          *          *

Не  сильный  опытом  греховным,
Путём  и  скучным, и  неровным,
Чуть  спотыкаясь  на  ходу,
От  плотских  радостей  -  к  духовным
Я  всё  ускоренней  бреду.

02.95.


МЕЖДУ  СЛОВОМ  И  СОБОЙ


ПИСАТЕЛИ   В   БЕЕР-ШЕВЕ


В  андерграунде  Сохнута,
Не  в  свечах, не  при  камине,
Где  домашнего  уюта
Не  бывало  и  в  помине,

Где  торчат  столы  углами,
Как  в  стихах  канцеляризмы,
Мы  сюжетом  в  скромной  раме
Прячемся  от  катаклизмы.

Без  костровищ  -  костровые,
Дирижёры  -  без  оркестров,
Мастера. Мастеровые.
Подмастерья  и  маэстро.

Закусив  куском  батона,
Видим  мы, хмельные  гости,
В этой яме из бетона –
Башню  из  слоновой  кости.

Мы, как  ноты  в  нотном  стане,
Миг  -  и  изольёмся  фугой,
И  почувствуем   друг  друга,
И  гармониею  станем.

Вот  сидим, -  куда  деваться,  -
Дети  солнечных  пророчеств.
Не  разгневанных  двенадцать,
А  двенадцать  одиночеств.

01. 495.


*          *          *

Ваше  царское  Высочество,
Золотое  одиночество!
Что  же  Вашему  не  царствуется,
Не  куражится, не  барствуется!

В  залах  ярких  -  позолота,
В  спальнях  -  кресла  и  перины,
В  поле  -  царская  охота, -
Наслажденья  именины.

У  Высочества  куратор
И  от  бедности  лекарство -
Персональный  император,
Две  конюшни  и  полцарства.

Но  Высочеству  седлают
Одинокого  коня,
Мчит  лихой, восход  пылает,
На  дыбы  встаёт  стерня,

Вихрь  ковыль  степной  колышет,
Теребит  душистый  ус,
Царский  всадник  тайно  слышит
Заповедный  шепот  муз.

Конь  бежит  тропою  росной,
Небо  звёздами рябит,
Вторит  рифме  перекрёстной
Перекрёстный  стук  копыт.

И  державные  дилеммы
Не  волнуют  седока,-
Есть  начало  у  поэмы
И  последняя  строка!

Что  дворцы, балы, гусарство!
Князь  готов  отдать, гоня,
За  метафору  -  полцарства
И  за  вольный  стих  -  коня!

12.11.95.


*          *          *

И  дождь  прошёл. И  солнцем  полон  лес.
И  есть  грибы... Да  всё  одни  поганки.
Всё, как  на  нашей  творческой  делянке, -
Поэтов  много, а  стихов  -  в  обрез.

3.02.96

*          *          *

В  промозглую  ночь, когда  некуда  деться,
Когда  о  ладонь  потираешь  ладонь,
Я  только  стихами  сумею  согреться,
Заветную  рукопись  бросив  в  огонь.

октябрь, 1996