- Мама, посмотри на него, ну, подожди, можно я его поглажу?
Он аккуратно протянул свою детскую ручонку, и серая шавка, стянув ушки назад, и будто в улыбке начала облизывать его пальцы.
- Мама, мама, дай мне мой бутерброд.
Мама засомневалась, но отдала бутерброд. Малыш аккуратно поправил кусочек колбаски и передал сэндвич собаке. Она его съела, и как-то, боязливо оглядываясь, подпустила малыша к себе, и разрешила себя ещё раз погладить.
Ветер, легкая зимняя вьюга, он с мамой ждал папу. Много проблем, много трудностей и дикостей. Мама была, наверное, загнана в угол жизни ещё больше, чем эта шавка. Муж её бил, муж много пил, и бил, и, если честно, был обычным уродом. Но они ждали его, ждали, когда он вернётся домой, когда подъедет такси и они, такой красивой семьёй для всех, зайдут в парадную и растворятся в безразличии мира. Красная машина въехала во двор, хлопья падали, жизнь продолжалась. С задней двери вылезла туфля, потом вторая, потом он, их папа и муж. Пьяный, к чертям, пьяный и уродливый. Он подошёл к жене, ухмыльнулся и обнял сына. Поставил его на асфальт и ударил жену, просто так, просто потому что он был пьян. Мальчик молчал и смотрел, слеза падала и резала нежную кожу его щёк. Он сжал кулачки, подбежал и стукнул как мог. Отец ухмыльнулся и слегка оттолкнул его, с такой дерзкой и дикой улыбкой, что даже дьявол может позавидовать.
Хвост, у этого пса был сильно ободранный хвост, его хозяин умер, старик, но добрый старик, дети этого старика выставили его как шавку, когда они делили квартиру умершего. Да и сам он был уже прилично стар, но шавкой он не был, он был собакой, собакой, которая любила и знала людей достаточно, даже более чем знаем мы себя сами. Луна, скользкая и дикая, озиралась в этом вечере и ждала ночь. Он давно съел бутерброд малыша и уже спокойно и уверенно смотрел на всю эту сцену такую полную глупого людского превосходства. Его клыки были на месте, старые, изношенные, но на месте. Медленный взор огненных глаз уставился на этого большего и пьяного человека-кобеля, говорить он не умел, и потому, не сказав ни слова, не издав ни звука, его пружинистые лапы свернулись и изогнулись, сделав бросок, бросок всей его жизни, бросок всей его памяти о своём хозяине, памяти о настоящем человеке, бросок в горло, горло урода, урода, которому даже дьявол не подаст руку, но, который есть и который живёт.
После удара, полученного от отца, малыш съёжился и упал. И то, что он увидел дальше, малышу, наверное, не стоило бы видеть. Шавка, та самая шавка, которую он кормил только что, вцепилась в горло отцу и вырвала кадык. Огненные глаза этого зверя смотрели на него, малыш был растерян, он сидел в сугробе и смотрел на маму и на этого пса.
Мать, забитая и утраченная давно женщина, но мать, теперь так уверенно оглянулась на эту кровь, что пачкала и пачкала снег. Взяла малыша на руки и побежала домой, открыла дверь в парадную и остановилась в ожидании. Она посмотрела на пса, посмотрела на шавку. Поставила малыша на бетонный пол и взглядом пригласила собаку внутрь. Пёс проскользнул мимо огромной двери и исчез в доме полного безразличных людей. Мать и сын прошли следом, дверь захлопнулась и Луна полноправно обняла ночь, скользя своими тусклыми лучами по кровавому снегу.
SH