Теряя в сумерках палитру красок,
уставший день стремится на покой,
надев одну из натюрмортных масок,
бредёт, стуча минутною клюкой.
А ночь ему уже готовит плаху,
из тени строя тёмный эшафот,
надев иссиня-чёрную папаху,
укрывши ею синий небосвод.
Свидетель казни бледно-жёлтым глазом,
взирает поминальною свечой,
прекрасно зная про извечный слалом,
что жертва утром станет палачом.