Поэзия, говорят, состоит из слов. Это в такой же степени верно, как то, что картины состоят из краски, а фрески из воды и краски. Это настолько далеко от правды, что мне даже стыдно говорить об этом.
Поэзия состоит из слов. Поэзия - это нанизывание слов на водную рябь, на звон колоколов, на перелив красок. Поэзия - это игра образов. Поэзия - это радужная идея. Поэзия – это все вместе. Со всеми этими составляющими, у нас может получиться нечто похожее на старую романтическую поэзию. И, как антиквариат, она всегда будет в моде. Но поэзия это нечто совсем другое.
Главное качество поэзии в том, что она вызывает новое внимание и обнаруживает новый мир внутри уже известного. Человек, животные и цветы живут внутри странного и вечно волнующегося хаоса. Хаос, к которому мы привыкли, называется космосом. Невыразимый внутренний хаос, из которого мы состоим, называется сознанием, душой или даже цивилизацией. Этот хаос, освещен или не освещен нашим внутренним видением. Подобно тому, как радуга может подсветить или не подсветить бурю. И, как радуга, это видение пропадает.
Но человек не может жить в хаосе. Животные могут. Для животного все – хаос, в волнах хаоса они различают только несколько повторяющихся движений. И животное довольно. Но не человек. Человек должен обернуть себя видением, сделать дом из кажущейся формы и стабильности, твердости. В своем страхе перед хаосом он начинает раскрывать над собой зонтик, чтобы защититься от завихрений. Затем он раскрашивает зонтик изнутри, чтобы он был похож на надежное убежище. Затем он важно ходит, живет и умирает под своим зонтиком.
Оставленный в наследство потомкам, зонтик превращается в величественное здание, в небесный свод, и, наконец, возникает подозрение, что что-то пошло не так.
Человек строит нечто фантастическое между собой и диким хаосом, а затем постепенно блекнет и коченеет под зонтиком. Затем приходит поэт, враг конвенциональности, и делает дырку в зонтике; и раз! в нее прорывается хаос и выглядывает солнце. Но через некоторое время, привыкнув к новому видению и разлюбив жар хаоса, человек строит подобие окна в хаос, и заделывает дырку своей нарисованной заплаткой. То есть, он привыкает к этому видению; оно становится частью украшения его дома. И зонтик, наконец, выглядит как светлое устойчивое пространство. Но – увы! Все это обман, со множеством заделанных дырок. Гомер и Китс, аннотированные и с толковыми словарями.
Такова история поэзии. Кто-то видит Титанов в диком пространстве хаоса и Титан встает стеной между сменяющимися поколениями и хаосом. И дикое небо волнуется и поет. Но и оно становится зонтиком между человечеством и свежим воздухом; затем опять превращается в небесный свод, фреску на потолке; под которым люди блекнут и уходят недовольные. До тех пор, пока другой поэт не прорвет новую дырку в новый открытый, ветренный хаос.
Но наконец, крыша больше не может обманывать. Раскрашенный потолок, и все искусство веков, не могут удержать нас внутри. Данте, или Леонардо, Бетховен или Уитмен говорят: вот! смотрите, это нарисовано на потолке, и, как Св. Франциск, читают молитву птицам. И мы рады воздушному и птичьему пространству и хаосу вещей - частично потому что фрески стерлись. И мы рады выскочить из этой церкви, прямо в хаос.
Кризис человечества возникает, когда мы хотим выскочить обратно в хаос. Пока нам помогает зонтик и поэты прорезают в нем дырки, пока масса народу учатся привыкать к тому, что видят в прорезях, то есть, пока одна заплатка накладываться на другую и заменяет реальность, пока этот процесс продолжается, цивилизацию можно считать более или менее успешной.
Но когда Вордсворт проделал дырку и увидел примулу, люди почувствовали радость. До этого момента люди видели примулу не очень разборчиво, в тени своего зонтика. Они увидели ее с помощью Вордсворта в полном блеске хаоса. С тех пор, постепенно, мы видим весну исключительно через примулу. Это значит, что мы залатали дырку.
И самая большая радость, когда Шекспир сделал большую дырку и мы увидели эмоционального, грустного человека во внешнем хаосе, за конвенциональным зонтиком из моральных образов и железными паладинами Средних веков. Но сегодня, увы, крыша нашего небесного свода прочно закрашена гамлетами и макбетами, боковые стены задраены, и порядок фиксирован и закончен. Человек уже не может отличаться от нарисованного образа. Двери хаоса напрочь закрыты.
Зонтик стал таким большим, заплатки и штукатурка настолько плотными и твердыми, что проделать в них отверстие стало немыслимым. Если в них и проделать надрез, он вызовет только ярость. И мы должны будем его заделать.
Поэтому зонтик абсолютен. И поэтому жажда хаоса становится ностальгией. И это будет продолжаться до тех пор, пока некий ужасный ветер не разорвет зонтик на клочки, и не отправит большую часть человечества в историю. Оставшееся человечество будет дрожать посреди хаоса. Потому как хаос всегда присутствует и всегда будет, независимо нашего зонтика и нашего видения.
Ну, а что поэты, в этой ситуации? Они выражают внутреннее желание человечества. Что они обнаруживают? Желание хаоса и страх хаоса. Желание хаоса это дыхание поэзии. Страх хаоса – это парад форм и приемов. Поэзия состоит из слов, говорят они. Поэтому они надувают пузыри из звуков и образов, которые вскоре лопнут от дыхания хаоса. Но поэты могут также делать красивые яркие шары для рождественской елки, которые никогда не лопнут, потому что в них нет дыхания поэзии, и будут оставаться таковыми, пока их не выбросят.
Что тогда можно сказать о "Колеснице Солнца"? * Воинственное и забронзовевшее название для непрочных стихов, слишком непрочных даже, чтобы быть пузырями. Но несоответствие всегда свидетельствует о признании человеком хаоса.
Если кто-то отважится исследовать эти маленькие стихи на предмет магии слов, так, как исследуют, например, Поля Валери, они будут выглядеть слабыми. В них нет явного сладкого звучания; часто одна строчка намеренно убивает последующие задыхающиеся стаккато. Нет драгоценных эпитетов. Или красивого обрамления образов. Там, где намеренно используются образы, они, возможно, несколько неуклюжи. Нет цветовой идейной нити, нет тихого наплыва в сознание, никакого четкого видения, нового разрешенного проблеска хаоса в мир порядка. Есть только повторение, солнце, солнце, солнце, не как яркий символ, а скорее как ослепление и наркотик. Образы в «Рапсодии солнца» разрушают друг друга, строка за строкой. Потому как солнце,
это лес без деревьев,
это лев в клетке из бриза,
это округлость ее коленок
это Геракл
это море
и разговоры с самим собой
Ритм многое значит. Меньшие символы также смущают: солнечные наяды, скрывающиеся в пещерах. Только лес вдруг становится логичным,
Я дерево, чье корни спутаны солнцем
Все женщины и мужчины деревья, чьи корни спутаны солнцем
Тогда человечество это лес из солнца.
Что-то есть в этой поэзии. Потому как если нет ничего, тогда это бессмыслица.
И это почти бессмыслица. Нечто в «стихе» начинается с “sthhe fous on ssu eod” и я, по крайней мере, не могу ее прочитать или даже произнести. И это кажется бессмыслицей.
Но в мире, заваленном плоским «смыслом», я согласен прочитать одну страницу бессмыслицы, просто как отвлечение.
Но посмотрим, что остается. Возьмем, например, стих под названим «Небытие»:
Красные лучи осеннего солнца
Крепкой стеной
Защитят моих солнечных дев
От враждебных миров
Но солнца снежинки упавшие в море
У дальних брегов
Повторят эту надпись:
Убить победивших врагов.
Здесь несоответствие звуков и смысла. Оно ничего не означает и ни о чем не говорит. И все-таки оно о чем-то говорит. Оно даже предполагает некий смутный, невысказанный смысл.
И в этом очарование стиха. Это проблеск хаоса, не приведенного в порядок. Но порядок живой, не порядок материи. Проблеск живого, неусмиренного хаоса. Потому как большой хаос по-прежнему жив и вечен. Из него мы черпаем дыхание жизни. Если мы закроемся от него, мы задохнемся. Животные живут с ним в красоте. Но когда человек стал «разумным» и стал сознавать себя, свою слабость и ничтожество по сравнению с огромным хаотическим вихрем Бога, он испугался и начал изобретать Бога, похожего на свой образ.
И вот наступает момент, когда испуганное, но непропорционально тщеславное человеческое сознание должно наконец уступить, и принять часть огромного и сильного живого хаоса. Мы должны оставаться верными сами себе. Но мы должны также дышать из живого и вечного хаоса. Мы будем строить новые и новые зонтики. Их требует наше сознание. Но мы больше не сможем закрыться Абсолютным Зонтиком, каким бы он ни был – религиозным, или моральным, или рациональным, или научным, или практическим. Мы сможем разворачивать Большой зонт наших представлений о вселенной, космосе, солнечном и звездном своде, подобно зеленой тени от палящего солнца, когда это понадобиться. Но мы не должны воображать, что тень всегда будет с нами. Зеленая тень оказалась с нами случайно, поскольку она выдумка, изобретение нашего ума. Точно так же, как и грандиозное понятие Бога; оно также сворачивается как японский зонтик (с трудом), и откладывается на воскресенье, или на дождливый день, или из-за «плохого» настроения.
Теперь нам должно быть ясно очарование "Солнечной колесницы". Она закрывает все маленькие и большие важные зонтики «поэзии», у нее нет выдающейся мелодики, или ритма, или образности или эпитетов, или даже смысла. И мы чувствуем определенное облегчение. Солнце присутствует со всей очевидностью, конечно, но чтобы его увидеть надо, чтобы все пузыри реальности лопнули. И это вызовет волнение всего остального.
Следовательно, прикосновение к истинной поэзии происходит на солнце. Оно взрывает все пузыри и зонтики реальности, и приносит нам дыхание живого хаоса. Мы пробиваемся в бездонный хаос вещей, приходящих и уходящих, в солнце и тьму. Пузыри реальности взрываются, приходит боль вымирания, что также освобождение и путешествие по жестокому космосу, и это все, что мы узнаем о Боге.
Для меня это и есть дыхание поэзии, подобно порыву свежего ветра на восходе. Это принятие ограничений сознания и встреча с солнечным хаосом. Это поэзия в момент, когда душа чиста, до того, как микробы познанного и непознанного заразят ее новым объемом знаний. И поэтому бесполезно цитировать фрагменты. Они слишком отвлеченны. Только в целом есть дыхание поэзии, существенное качество поэзии. Она обновляет акт внимания, и пробуждает нас к зарождающемуся миру внутренних и внешних солнц. И у нее есть вера в хаотическое великолепие солнц.
Поэзия солнц лежит в центре хаоса – солнц, которые состоят из фонтанов тени и озер света и центров мысли и страсти. Поскольку центр хаоса сам существенно хаотичен и яростен несоответствиями. То, что у солнца должна быть колесница, делает его еще более хаотичным.
И в хаотическом отражении души, жгут из звуков странно сворачивается и успокаивается –
Подобно невидимым ветрам
Пьющим огонь, мое сердце успокаивается солнцем.
И стихотворение «Водяные лилии», например, прекрасно своей расплывчивостью; визуальные образы переходят здесь в чувство касания и обратно, так что возникает радужное смешение чувств-впечатлений, звуков, прикосновений и взглядов, накатывающихся друг на друга, производящих некий новый смутный мир и краску, освобождающую душу, и впускающую новое пламя желаний в бесчувственное тело.
Фрагменты смешиваются лучше всего, когда понимаются только чувствами, с видением, переходящим в касание и звук, затем снова в касание, и, наконец, взрываются. Всегда есть солнце, но есть также вода, осязаемая вода. Даже некоторые из солнц влажные, влажные лужи, промокающие нас своим прикосновением. Затем растрепанные, похожие на львов, солнца, мягкие золотые львы. Затем снова неуловимый всплеск солнца жизни, мягкого как золото и странного как глаза льва, жизни, которая никогда не кончается. В этом есть вера, мягкая, неуловимая, приглушенная вера, и она есть дыхание всей поэзии, часть дыхания миллионов солнц хаоса. Такое солнце дышит словами, а слова становятся поэзией, напитываясь им. Со стороны поэта, это акт веры, чистое внимание и чистое восприятие. И без такой веры нет поэзии. Нет даже жизни.
Поэзия самомнения это фрукт мертвого моря. Поэзия хаоса без солнца это скука. Поэзия регулируемого космоса это птица в клетке. Потому как во всей живой поэзии, живой хаос дрожит, напитанный и возбужденный солнцем, и тонко хаотичен. Вся настоящая поэзия тонка и чувствительно хаотична, она вне закона. И хаос приводится в движение солнцем, не тщеславием.
Солнце в нескрываемой ярости
Слепит через магию мира.
Сидящее в нас солнце раскачивает без меры,
Ночью
Прислушиваясь к солнцу
Глубоко сидящему в моей душе
Но днем черные земли
Перейти
И эта вера в непостижимое, внутреннее и внешнее солнце, поддерживает нашу жизнь.
Девушка,
Оставленная приливом
Я принесу тебе раковину
Чтобы ты услышала солнце
И ожила
И здесь всегда будет происходить борьба солнца против разъедающей кислоты тщеславия и ядовитого самомнения, - дыхания мира.
Темные тучи
Не такие темные
Как наши горькие мысли
Вырезающие странную темноту внутри
Солнца
То, что следующий «синквейн»**, может быть вообще не похож на поэзию, вполне справедливо, если иметь в виду внешний мир тщеславия. Это выдох с его обязательной углекислотой. Это холодная тень, спасающая нас от напряжения однотонности, однообразия, и экзальтации усилий и раздробленности, проклятия человеческого сознания. Какая разница, если поэт половину своего времени не находит нужного выражения?
Неудачи делают его усилия реальными. Акт внимания не прост. Гораздо легче писать «поэзию». Неудачи – часть живого хаоса. И шарить в темноте означает проявлять внимание, которое внезапно заканчивается чистым выражением.
Но я не должен быть напуган звуком
Того, что осторожно движется вокруг
Фантазии и неудачи, усилия и бессмыслица, эхо других поэтов, все это смешивается и производит живой хаос в маленькой книге настоящей поэзии, а также в таких чистых стихах как «Солнце-призрак», «Тем, кто возвратится», «Torse de Jeune Femme au Soleil” , “Стих, посвященный ногам Полии». Сквозь них проходит внутренняя наивность, без которой никакая поэзия не может существовать, даже самая сложная. Эта наивность – открытие души солнцу хаоса, и душа может раскрыться как лилия или одуванчик или ядовитый дурман или совсем казалось бы пустяковый цветок курослепа, и это будет свого рода поэзия. Но она должна открыться. Это раскрытие, и только оно, является актом внимания, существенно поэтическим и жизненным актом. Мы можем спотыкаться, на нас может обрушиваться град. Но это нормальный ход вещей. Во время этого акта, и только тогда, мы по настоящему живем; в этом самом глубоком наивном открытии души, как цветок, как животное, как цветная змея, солнцу хаотической жизни.
Теперь, после долгого приступа тщеславия и самомнения и легкомыслия, молодые люди начинают просыпаться и понимать, что они жаждут жизни и солнца, и их наконец выгоняют из голодной тоски и заставляют подчиниться и произвести акт внимания, открыться для внутренней наивности, сознательно и смело, признать хаос и солнце хаоса. Это новая наивность, выбранная, выправленная, обновленная. Вокруг нее - вьются белые и золотые львы храбрости, солнце смелости и безжалостный рог единорога как оружие защиты. Наивный, открытый дух человека не будет больше жертвой, не будет распят на кресте, не будет презираемой попрошайкой. На этот раз он распрямится и будет открыт дикому солнцу хаоса, но с желтыми львами солнца в глазах.
Новая наивность, прямая и готовая, достаточно утонченная, чтобы свернуть шею утонченности, будет новым духом жизни. Нежной, но мурлыкающей как леопард, который может рычать, быть неуклюжей и демонстрировать свою сознательную незрелость. Но это реальная вещь, реальное, живущее в душе существо. И для молодых это настоящая реальность, освобождение в самого себя, освобождение в дикий воздух хаоса, в часть солнца.
Долгий путь негативной «свободы» привел душу и тело к нечувствительности. Они уже ничего не чувствуют и не реагируют ни на что. Остается один ум, который остро переживает чувство своей беспомощности; молодые чувствуют свои «возможности», «свободу» жить, но не способны жить, потому как ответы тела и души стали немыми, и это бич молодых. Их ум глупеет.
Но есть другой путь, обратно к солнцу, к вере в пятнистого леопарда души. Что может быть хаотичне пятнистого леопарда, крадущегося через пятна тени? И это наша жизнь. Зачем отбеливать себя? Зачем прятаться под искусственной крышей? Все, что нам надо, это признать, что мы такой же истинный хаос, как ягуар в черных солнцах.
__________________
* Данное эссе первоначально опубликовано в 1931 г как Введение к сборнику стихов “Колесница Солнца” Гарри Кросби.
** Стих из пяти строк, основанный на определенной слоговой структуре в строках 2—4—6—8—2. Происходит из традиционных японских хайку и танку. - ВП.
* * *
Chaos in Poetry
1929